Тайна Богов - Бернард Вербер

С этими словами я указываю на толпу, поднимающуюся по Елисейским Полям.

– Нам нечего терять, – признает Эдип. – Давайте попробуем.

Наконец они соглашаются. Орфей начинает энергично облизывать стену, Афродита целует ее, Эдмонд Уэллс поглаживает.

Я ощупываю ее так, как делал «я-в-будущем». И вот мне удается просунуть внутрь палец до второй фаланги.

– Получается! Продолжайте!

Мои спутники с возросшим энтузиазмом начинают лизать, целовать и гладить стену. Даже сморкмуха принимает в этом участие.

Разъяренная толпа жителей Олимпии приближается.

Стена начинает подрагивать. Она становится более мутной, серой. Вокруг вертикальной линии проступают прожилки, похожие на мраморные.

– Давай же, открывайся!

Я надавливаю на нее указательным пальцем, и он проходит сквозь нее. За пальцем и вся рука. Мы продолжаем наши усилия.

Афродита прижимается к влажной стене и трется о нее. Эдмонд Уэллс ласкает стену, что-то нашептывая ей.

Стена содрогается, прожилки становятся белыми, они похожи на трещинки, которые появляются на льду перед тем, как он треснет. Я продолжаю давить, и вот уже моя рука по плечо проходит внутрь. Затем голова. Я упираюсь макушкой, лбом.

Это напоминает мне что-то, что уже случилось со мной когда-то давно.

С той стороны тепло.

Я закрываю глаза. Нос расплющивается, но тоже проходит. Рот. Я вдыхаю влажный воздух. Уши слышат новые звуки.

Я внутри широкого туннеля, такого же прозрачного и живого, как стена.

Ветра нет, и снаружи не доносится ни одного звука. Только чувство полной защищенности от того, что происходит снаружи.

То, что я когда-то пережил, только наоборот.

Я протискиваю внутрь все тело, ноги, одну за другой. Теперь я весь по ту сторону стены.

Ощущение, что я вернулся.

Здесь уютно, тихо, тепло. Под ногами что-то мягкое, пахнет молоком. Я знаками зову друзей последовать за мной.

Все четверо моих спутников, так же как и я, ласками прокладывают себе дорогу внутрь. Эдип пролезает последним. Орфей и Уэллс помогают ему. Мы успели в последний момент.

Жители Олимпии уже почти добрались до нас. Они останавливаются перед стеной, которая теряет прозрачность. Посейдон выхватывает анкх, готовясь разнести преграду молнией.

Но стена, содрогнувшись в последний раз, снова затвердевает и становится невидимой.

Разгневанные боги стреляют в стену, бьют в нее кулаками, пытаются разрушить. Кентавры, грифоны и химеры помогают им. Они что-то говорят нам, но ничего не слышно.

Эдмонд Уэллс посылает им воздушный поцелуй. Он подсказывает им решение, но они воспринимают это как оскорбление и снова яростно набрасываются на стену, осыпая нас проклятиями, которые до нас не долетают.

– Если они не догадаются, то ни за что не попадут внутрь, – говорит Эдип.

– Мы и так уже немало времени потеряли, глядя на этих глупцов, – произносит Афродита, к которой вновь вернулось ее высокомерие.

Мы идем через длинный, теплый и влажный туннель, который поднимается на вершину горы. Стены туннеля теряют прозрачность, но цвет их меняется. Они приобретают теплые цвета, становятся бежевыми, розовыми, красными. Свет сюда почти не попадает, и мы движемся вперед по мягкой, красной, теплой трубе.

– Видимо, вершина уже близко, – говорит Орфей. Перед нами появляется мягкая мембрана, через которую кое-где проникают лучи света.

– «Последняя завеса»?

– Апокалипсис близится. Последняя завеса, скрывающая истину, скоро падет, – отвечаю я.

Орфей выходит вперед, протягивает руку, но останавливается. Эдип, из всех сил напрягающий слух, спрашивает:

– Чего же ты ждешь? Ты боишься?

И тогда я не выдерживаю. Я делаю шаг вперед и поднимаю пурпурную завесу.

82. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ИСТОРИЯ АСТРОНОМИИ

Грек Аристарх Самосский (310–320 гг. до н. э.) первым выдвинул предположение, что Земля вращается вокруг Солнца. Однако его выводы оспорил другой грек, Клавдий Птолемей (ок. 100–170 гг.), считавший, что Земля – неподвижная планета в центре Вселенной. Солнце, Луна, другие планеты и звезды вращаются вокруг нее. Эта теория просуществовала до Средних веков, и все потому, что люди видели, как Солнце встает на востоке и садится на западе.

Польский астроном Николай Коперник (1473–1543) в результате собственных наблюдений пришел к выводу, что Аристарх Самосский был прав, и Земля действительно вращается вокруг Солнца. Но, опасаясь инквизиции, он разрешил опубликовать свой труд «Об обращении небесных сфер» (в шести частях) только после своей смерти. При жизни Коперник говорил об этом только как о рабочей гипотезе. Умирая, он признался, что твердо убежден в своей правоте.

Его труды подверглись осуждению, но были продолжены в более позднее время. Датский астроном Тихо Браге (1546–1601) сумел убедить короля построить на острове обсерваторию, настоящий памятник науке. Иоганн Кеплер (1571–1630), придворный астроном немецкого короля (его мать была сожжена инквизицией за колдовство), так хотел узнать, что творится у Тихо Браге на острове, что поступил к нему в помощники. Однако Браге опасался конкурентов и работал в строжайшей тайне. Кеплеру пришлось дожидаться его смерти (к которой, возможно, и он был причастен), чтобы заполучить его записи. Он продолжил работу датчанина и открыл, что планеты движутся по эллиптическим, а не круглым орбитам. Кеплер написал и первую в западной литературе научно-фантастическую книгу где описал инопланетян – жителей Луны.

В это же самое время Джордано Бруно (1548–1600) вернулся к теориям Коперника и объявил, что звезд так много, что сосчитать их невозможно. Он полагал, что Вселенная бесконечна и в ней существует бесчисленное множество миров, подобных нашему. Коперника обвинили в ереси, восемь лет судили и пытали, вырвали язык, чтобы он «перестал лгать», и сожгли на костре.

Итальянцу Галилею (1564–1642), который решил продолжить исследования, начатые Коперником, хватило ума предварительно заручиться поддержкой папы римского. Ему было поручено создать приспособление для расчета траектории снарядов, выпущенных из артиллерийских орудий. При помощи шпионов Галилей раздобыл увеличительные стекла, созданные голландцами. Он собрал из них устройство, позволяющее наблюдать звездами, – первый телескоп. При помощи этого телескопа Галилей наблюдал пятна на Солнце, Сатурн, Венеру, Млечный путь. Эти его исследования в конце концов вызвали раздражение в окружении папы римского, и Галилея судили. Его открытия были признаны сначала ложью, а позже иллюзией, созданной при помощи увеличительных стекол.

Галилей на коленях публично признал, что заблуждался (ему приписывают знаменитую фразу «И все-таки она вертится!»).

Прошло три столетия, прежде чем Запад пересмотрел свое отношение к трудам Галилея и признал, что Земля вращается вокруг Солнца, а звезд действительно бесчисленное множество.

Согласно опросам в 2000 году большинство опрошенных были уверены, что Солнце вращается вокруг Земли.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI

83. ПОСЛЕДНЯЯ ЗАВЕСА

Снаружи полный мрак. Как беззвездная ночь.

Я беру Афродиту за руку и делаю еще один шаг. Я хочу идти дальше, но все исчезает. Однако я по-прежнему жив и продолжаю дышать. Единственное, что я ощущаю, это рука Афродиты в моей руке.

К счастью, она, в свою очередь, держит за руку Орфея. Мы образовали цепь. Все пятеро, мы держимся за руки в кромешной тьме. Безмолвие. Пустота.

– Вы что-нибудь видите?

– Нет, ничего.

– Но под ногами у нас твердая почва.

Словно в ответ на эти слова, почва выскальзывает из-под наших ног, и мы повисаем в пустоте.

– Давайте вернемся, – предлагает Орфей. Наши ноги болтаются в воздухе.

– Это невозможно.

– Мы в космосе?

– Нет, ведь мы дышим.

– Вокруг не видно ни одной планеты.

– И где же мы?

– Нигде.

– Давайте держаться друг за друга, – предлагает Эдип, чья слепота уже не имеет никакого значения. – Пусть никто не разжимает рук.

Я верчу головой во все стороны и крепко сжимаю руку Афродиты – единственный оставшийся у меня ориентир.

Теперь мы лицом к лицу с тем, что так долго обсуждали. Вокруг ничто, пустота, полное отсутствие чего бы то ни было. Я счастлив, что вокруг мои спутники, иначе я бы тут же сошел с ума. Я крепко держусь за свой рюкзак, в котором хранится Дельфина и ее планета.

Когда я занимался медитацией, учитель говорил, что я должен представить себе пустоту. Теперь она окружает меня, и это невыносимо.

– Мы, наверное, в коробке, – предполагает Эдмонд Уэллс.

– В коробке, у которой нет стен, – отзываюсь я. Мы ждем. Вдруг я выпускаю руку Афродиты. Раздаются крики:

– Мишель, Мишель! Он покидает нас!