80000 километров под водой - Жюль Верн

С этими словами канадец вышел из каюты, оставив меня в полном замешательстве. Я почему-то думал, что когда наступит время для побега, можно будет все детально обсудить и поспорить с Недом Лендом. Но упрямый канадец не позволил мне даже слова сказать. Впрочем, что я мог возразить ему? Нед Ленд был трижды прав. Это был относительно удобный случай, и он решил воспользоваться им…

Имел ли я право взять свое слово обратно и из-за личных интересов ставить на карту судьбу своих товарищей? Разве завтра капитан Немо не может снова увлечь нас в водную пустыню, отдаленную от всякой земли?

В это время послышался сильный свист. Я понял, что «Наутилус» наполняет свои резервуары водой и погружается в глубь океана.

Я остался в своей каюте, чтобы не встречаться с капитаном Немо, который мог бы прочитать на моем лице овладевшее мной волнение.

Какой томительный день провел я, колеблясь между желанием вновь вернуть себе свободу и сожалением о необходимости расстаться с чудесным кораблем, не закончив подводного кругосветного путешествия!

Покинуть так внезапно этот океан, «мою Атлантику», как я говорил себе, не вырвав у него тайн, которые раскрыли предо мной Тихий и Индийский океаны! Прочесть только два тома этой увлекательнейшей в мире книги и добровольно отказаться от чтения остальных томов!

Какие грустные часы провел я в своей каюте!.. Я пытался утешиться, представляя себя свободным, как воздух, на суше, окруженным товарищами, но чаще, против воли, мечтал, чтобы какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало исполнению планов Неда Ленда!

Два раза я выходил в салон, чтобы посмотреть на компас и выяснить, куда направляется «Наутилус» — к суше или от нее.

Но нет! «Наутилус» все время шел вблизи берегов Португалии. Его курс лежал прямо на север, вдоль ее берегов.

Ничего не оставалось делать, надо было готовиться к побегу;

Мой багаж мало весил — он заключался только в записках.

Я спрашивал себя, что подумает капитан Немо, если Неду Ленду удастся благополучно осуществить свое безумное предприятие? Как поступит загадочный капитан «Наутилуса», если наше бегство окончится неудачей?

Вне всякого сомнения, я не имел оснований жаловаться на него. Напротив! Трудно было себе представить гостеприимство более полное и более радушное. Но, с другой стороны, он не в праве был упрекать меня, в неблагодарности за этот побег. Я не давал ему обещаний не пытаться бежать. Мы не были пленниками, отпущенными на свободу под честное слово, — если нас не держали взаперти на корабле, то это объяснялось только уверенностью, что с «Наутилуса» нельзя бежать. И кроме того, неоднократные заявления капитана, что мы никогда в жизни не покинем судна, оправдывали всякую нашу попытку.

Я не встречал капитана со времени нашего разговора вблизи берегов острова Санторина. Неужели случай столкнет нас накануне моего побега? Я одновременно и хотел и боялся этого.

Я прислушался, не шагает ли он по своей каюте, смежной с моей. Но ни малейший шум не доносился из-за переборки. Вероятно, в каюте никого не было.

Я стал себя спрашивать, действительно ли этот загадочный человек находится на борту «Наутилуса».

С той памятной ночи, когда шлюпка покинула «Наутилус», исполняя какие-то таинственные поручения, я несколько изменил свой взгляд на капитана Немо. Я пришел к заключению, что, несмотря на все его утверждения, он все-таки сохранил какие-то связи с сушей. Точно ли он никогда не покидал «Наутилуса»? Ведь бывало, что я по целым неделям не встречал его. Что он делал в это время? Раньше я считал, что он подвержен; периодическим приступам мизантропии[48], теперь же мне приходило в голову, что в это время он выполнял на суше какую-то, миссию, о характере которой я не имел ни малейшего представления.

Эти мысли и тысячи других осаждали меня, не давая покоя. В том странном положении, в каком мы находились, естественно было строить самые необоснованные предположения.

Я испытывал нестерпимые мучения. Это ожидание казалось мне бесконечным. Часы отбивали время с невероятной медлительностью.

Обед мне подали, как всегда, в каюту. Озабоченный грядущими событиями, я плохо ел. Я встал из-за стола в семь часов. Сто двадцать минут — а я считал каждую минуту! — отделяли меня от того времени, когда я должен буду присоединиться к Неду Ленду.

Мое волнение все возрастало. Я не мог усидеть на одном месте. Я ходил по комнате взад и вперед, надеясь, ходьбой успокоить взволнованные нервы. Мысль о том, что мы можем погибнуть при этой дерзкой попытке, меньше всего беспокоила меня; но зато опасение, что наш план будет открыт раньше, чем мы покинем «Наутилус», боязнь, что нам придется предстать перед взбешенным или, того хуже, огорченным этой изменой капитаном Немо, угнетали меня и заставляли сердце отчаянно колотиться.

Мне захотелось в последний раз осмотреть салон. Узким коридором я пришел в этот замечательный музей, где провел столько приятных и полезных часов. Я разглядывал собранные в нем сокровища, как человек, присужденный к вечному изгнанию и знающий, что скоро он должен уйти, чтобы никогда не вернуться. Я и в самом деле должен был навсегда расстаться с этими дивными произведениями искусства, с этими чудесами среди которых протекали последние месяцы моей жизни. Мне захотелось напоследок еще раз взглянуть через окно салона на воды Атлантического океана. Но ставни были закрыты, и железная обшивка корпуса скрывала от меня его тайны.

Прохаживаясь по салону, я приблизился к двери, ведущей в комнату капитана Немо. К моему глубокому удивлению, дверь эта была полуоткрыта. Я попятился назад; если капитан Немо был у себя, он мог увидеть меня. Однако, не слыша ни звука, я снова подошел. В комнате никого не было.

Я распахнул дверь и вошел внутрь. В комнате ничто не изменилось. Обстановка была такая же строгая.

Мое внимание привлекли несколько офортов, развешанных по стенам. В прошлое свое посещение этой комнаты я не заметил их. Это были портреты исторических деятелей, посвятивших свою жизнь какой-либо великой идее. То были портреты: борца за свободу Польши Костюшко, Боцариса — Леонида[49] современной Греции, о' Коннеля — борца за независимость Ирландии, Георга Вашингтона — основателя Североамерикарского союза, Линкольна, павшего от пули фанатика-рабовладельца, и, наконец, мученика за дело освобождения негров от рабства — Джона Броуна, вздернутого на виселицу, — жуткая и странная карандашная зарисовка, сделанная рукой Виктора Гюго.

Почему капитан Немо повесил эти портреты в своей спальне? Какая связь существовала между ним и этими героями? Может быть, это собрание портретов поможет мне разрешить загадку его жизни? Может быть, он был вождем угнетенного народа, участвовал в каких-нибудь политических или социальных движениях последнего времени? Может быть, он был участником кровавой и навеки памятной гражданской войны между северными и южными штатами?