Через вселенную - Бет Рэвис

— Харли? — зову я.

Тишина.

Я бегом устремляюсь в коридор, к шлюзу, но, еще не добежав, уже вижу, что что-то случилось.

Накрытый муслином холст исчез. Все вокруг забрызгано краской. На одно тошнотворное мгновение мне кажется, что здесь произошло убийство, и пятна краски на полу и стенах — это кровь, но потом, встряхнувшись, шепчу: «Нет». Если бы это было убийство, Харли был бы мертв, а тела тут нет.

Блок управления дверью сломан.

Клавиатура оторвана, и из блока через закрытую дверь в шлюз тянутся тонкие провода.

Внутри стоит Харли, и клавиатура у него в руках. Пальцы уже выстукивают на ней код.

Я колочу в дверь, и Харли жалобно мне улыбается.

— Я могу подобраться ближе, — говорит он.

— Не надо! — кричу я, сотрясая ударами стекло.

Харли отворачивается к внешней двери шлюза. Набирает последний символ кода. Дверь открывается, и Харли затягивает в космос.

На мгновение он оглядывается на меня, прощаясь со мной улыбкой. А потом поворачивается к звездам.

И исчезает.

Дверь шлюза захлопывается, оставляя внутри пустоту.

Харли больше нет.

69

Эми

Пока я спала, кисть прилипла к щеке. Если бы Харли меня сейчас увидел, то рассмеялся бы и назвал своей раскрашенной Рыбкой.

Рядом с дверью красным светом мигает на стене квадрат. Это кнопка от маленькой прямоугольной ниши рядом с той, откуда появляется еда. Я ее нажимаю, и из-за маленькой дверцы появляется бело-голубая пилюля. Так вот для чего нужна эта штука.

Ингибиторы. Чтобы не дать мне сойти с ума.

С отвращением разглядываю пилюлю, а когда глотаю, она прилипает к горлу. От нее жжет пищевод, а желудок сводит спазмом с такой силой, что меня чуть не выворачивает наизнанку. Я нажимаю на кнопку дверцы с едой, и передо мной появляется булка с начинкой из чего-то, почти похожего на яйца, сочащаяся чем-то, почти похожим на сыр. Один укус — и я больше не могу. Я устала от «почти». Мне нужно хоть что-нибудь настоящее.

Возвращаюсь к своей стене. По совету Старшего игнорирую собственное имя и список характеристик. Что общего может быть между мной и этими убийствами?

И вдруг, вычеркнув свое имя, я вижу перед собой ответ так ясно, словно он написан у меня перед глазами разноцветными красками.

Военные.

Каждая жертва, даже та женщина, что осталась в живых, — все работали на вооруженные силы. Тактический специалист, наступательные операции, биологическое оружие. Они нужны были, потому что умели убивать — и именно их убили.

Но почему я? Почему отключили меня? Я-то тут ни при чем.

Старший сказал: «Может, тебя не собирались отключать; может, это вышло случайно, по ошибке».

По ошибке…

Может, убийца хотел отключить кого-то другого…

Военного.

Например, папу.

Вскочив на ноги, я бросаюсь к двери, сердце глухо колотится о ребра. Если собирались убить папу, а не меня, все становится на свои места. Убийца охотится за людьми с военным прошлым.

Дверь открывается, и я на ходу врезаюсь в Ориона.

Бормочу какие-то извинения и пытаюсь обойти его, чтобы бежать на криоуровень и рассказать Старшему все, до чего я дошла, но Орион вдруг хватает меня за запястье и зажимает, словно в тисках.

— Отпусти, — говорю я. Он схватился за то же место, за которое меня держал тот фермер, пока не появился Харли, и пальцы его давят на те же синяки.

— Это Харли нарисовал, — мягко произносит Орион. Я перестаю брыкаться, заметив у него в руке закрытый муслином холст. — Он попросил у меня моток проводов, а потом сказал, чтобы я передал это тебе.

— Что это? — с любопытством спрашиваю я.

— Картина. Для тебя.

Орион отпускает мою руку и сует мне холст. Я опускаю взгляд, а Орион тем временем растворяется в тени коридора.

Вернувшись обратно в комнату, я ставлю картину на стол и снимаю муслин, который немного прилипает к еще не совсем высохшей краске. Я никогда в жизни не видела картины прекраснее. Это автопортрет: посреди холста в воздухе висит Харли, вокруг него — звезды, лицо поднято к небу в радостном восторге, руки раскинуты так широко, словно он хочет меня обнять. Рядом с его лодыжками среди звезд плавает крошечная золотая рыбка.

Дрожащими пальцами я касаюсь нарисованного Харли, но тут же отдергиваю их: краска еще не высохла. Лицо его светится — только однажды я видела на нем это выражение — когда он говорил о Кейли.

В глубине, под слоями краски, прячется то, что Харли хотел сказать мне этой картиной.

Так он со мной попрощался.

Поэтому, когда через мгновение ко мне в комнату врывается Старший и кричит, что Харли покончил с собой, я совсем не удивляюсь.

70

Старший

За слезами Эми что-то прячется. Она молча кивает, словно ей давно все известно. Ее печаль не изливается рыданиями, как вчера вечером. Отступив, она пропускает меня в комнату.

И тут я вижу.

— Харли, — Выдыхаю я. Руки начинают дрожать.

— Ее Орион принес, — объясняет Эми. — Харли… Наверное, заранее нарисовал…

Эми никогда не узнает, насколько на самом деле реалистична эта картина. Когда его утянуло наружу, волосы чуть сильнее прижало от резкого движения, и удивления на лице было больше — и, да, боль тоже была — но в короткое мгновение перед тем, как шлюз закрылся, корабль двинулся дальше, а самого его поглотил космос, на лице его было точно вот это самое выражение, эта радость.

— Возьми ее себе. Вы были намного ближе. Не знаю, почему он вообще подарил ее мне, а не тебе.

Замечаю рыбку у ног нарисованного Харли.

Эми всегда думала, что Харли называл ее рыбкой, потому что ее красно-оранжевые волосы гармонировали с цветами золотой рыбки, которую он писал, когда познакомился с ней. Но он так и не рассказал ей, почему вообще писал золотых рыбок, почему в его комнате живого места не было от их изображений. Просто потому, что Кейли их больше всего любила.

— Он хотел, чтобы она была у тебя, — отвечаю я. — Ты напоминала ему об одном человеке.

Мгновение мы молча впитываем в себя картину и то, что сделал Харли, то, как он нас оставил. Он по-прежнему в одиночестве, стоит и смотрит на нас, улетая.

— Я поняла, — говорит вдруг Эми, указывая на стену и вытаскивая меня из воспоминаний. — Связь между ними. Те, у кого военное прошлое, — их и убивали.

Я рассматриваю списки.

— Мой отец — тоже военный. Что, если Убийца вытащил меня вместо него случайно? — ее голос дрожит, и я спрашиваю себя почему: то ли из-за страха за отца, то ли из-за смерти Харли, а может, виновато и то, и другое.