Том 5. Плавающие-путешествующие. Военные рассказы - Михаил Алексеевич Кузмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В назначенное время Николаев явился со своим кандидатом, Петром Ямовым, сапожным подмастерьем. Певчий Федор Цибуля пришел самостоятельно. Наконец прибыл и Оконников в сопровождении «просто так» мальчика лет четырнадцати на вид, но который уверял, что ему все семнадцать, Николая Петровича Разумовского. Разумовский, несмотря на драный костюм и неопределенное положение, имел вид менее забитый и отчаявшийся, нежели певчий и сапожник. Приключения и необходимость жить своим умом развила в нем сообразительность практическую, в отличие от теоретических умничаний Васи Николаева. Последний мельком взглянул на вновь пришедшего и, сухо молвив «здравствуй», сунул ему свою руку. Очевидно, Разумовский ему не понравился, потому что с последующими словами он обращался все к двум другим подначальным, будто Оконникова и его протеже здесь совсем не было:
– Теперь все в сборе?
– Все.
Затем в краткой речи Николаев напомнил об общем плане, указал на всю значительность их предприятия, на возможную славу, назначил, что каждому делать, и ясно дал понять в конце, что, как во всяком деле, им нужно согласие, которое скорее всего достигается добровольным подчинением кому-нибудь одному.
Оконников задумчиво сгребал пальцем снег с поленницы и размышлял, почему Васины слова совершенно не производят такого действия, как печатные донесения, – никакой торжественности нет, а только чувствуешь досаду, зачем это так трескуче и не по-настоящему. Неизвестно, что думали остальные беглецы, но, когда Николаев умолк, Разумовский спросил прямо к делу:
– Деньги-то на дорогу есть?
– Найдутся, – надменно ответил атаман.
– То-то, а то без денег недалеко уедешь.
– Вот я шестьдесят семь копеек принес, – прошепелявил сапожник и передал пригоршню мелких денег Николаеву.
– У меня тоже рубль есть, – проговорил Цибуля, но денег не вынул.
– У меня девятнадцать рублей набралось, – объявил, покраснев, Оконников и открыл было кошелек, но Николаев остановил его, говоря:
– Не надо отдавать, наоборот возьми и у других, ты будешь нашим казначеем. Вот мои пять рублей. Господа, давайте Оконникову у кого сколько есть!
С избранием Ильюши в казначеи вообще началось более точное распределение должностей. Сам Николаев, конечно, оказался вдохновителем, администратором и заправилой, на сапожника возложили обязанность чинить в дороге их платье, вообще следить за гардеробом. Цибуля вызвался заботиться о пропитании, а кроме того сказал, что если денег не хватит, то он может по дороге «славить Христа».
– Кому Христа-то будешь славить? Немцам, что ли? Нет, уж если монет не будет хватать или чего там другого, то я вам достану! – возразил Разумовский.
– Ты достанешь? Как не достать! Воришка ты, больше ничего. Смотри, Оконников, у тебя бы он не стащил!..
– Зачем же я буду свои собственные таскать? А если бы и случилось, то это все равно, что из одного кармана в другой переложить.
– Одним словом, теперь вам все известно, – прекратил пререкания Николаев, – завтра на Варшавском вокзале. На Варшавском, не на Балтийском. Ты, Оконников, приходи раньше с Цибулей и Разумовским и возьми билеты, а я приведу Ямова. Поняли?
Очевидно, все поняли, потому что, когда на следующий день Николаев с сапожником подходили к вокзалу, у подъезда их встретил Цибуля и повел внутрь, где в длинном хвосте перед кассой стоял Ильюша, а Разумовский караулил какие-то узелки.
– Это чьи же вещи? – спросил администратор, указывая на сверток в темном платке с цветочками.
– Это наш казначей привез. Не знаю, что тут у него находится.
– Тут думку я захватил с собою, – объяснял подошедший с билетом Оконников, – поесть кое-что и перемена белья.
– Запасливый малый! – сказал Разумовский.
Но Николаев даже не улыбнулся, а тотчас стал вполголоса делать распоряжения. Он был бледен и страшно серьезен. Оконников казался заплаканным. Остальные имели вид довольно обыкновенный. Когда поезд тронулся, Ильюша и певчий перекрестились.
– Бабушка научила? – спросил сапожник.
– Чего это?
– Креститься.
– Я сам знаю.
– Ничего, ничего, казначей! – подбодрял его Разумовский. – Это не мешает. Скоро ведь сделаемся «христолюбивым воинством».
Однако сам не последовал Ильюшиному примеру. Николаев все сговаривался, что отвечать, если в дороге их будут спрашивать, куда они едут. Но они не поспели решить, так как в вагон уже входили для проверки билетов. Старый служащий, посмотрев поверх очков на пятерых путешественников, спросил:
– А больших с вами никого нет?
– Нет, – бойко ответил Николаев.
– Куда же вы все едете?
– В Киев к дяде, – вдруг отозвался для всех неожиданно Цибуля.
– Что же, вы все родня между собою?
– Кто-таки родня, а кто так, по-соседски… – продолжал, не смущаясь, певчий.
– Почему же у вас билеты в С., раз вы едете в Киев?
– Там на лошадях доберемся.
Служащий помолчал немного, потом произнес:
– Знаете что, господа? Мне, конечно, все равно, но может случиться, и даже очень может, что к вам кто-нибудь другой обратится с теми же вопросами, так вы придумайте что-нибудь посуразнее.
Когда служащие ушли, Николаев набросился на певчего, зачем тот, не сговорившись с другими, отвечал на расспросы.
– А что ж такое? Видишь, как складно все вышло. А покуда мы сговаривались бы, нас бы всех арестовали.
– Положим, вышло совсем нескладно, – процедил Разумовский, – но насчет сговоров Цибуля совершенно прав: когда очень приспичит, нечего уж сговариваться, нужно каждому свое воображение иметь.
– Но какой же выйдет порядок, если вы меня не будете слушаться? – не унимался Николаев.
– При случае и порядку отмена бывает, – оправдывался Цибуля, радуясь поддержке.
Разумовский с Ильюшей легли наверх, остальные расположились внизу, серьезные и взволнованные.
Неизвестно, спали ли нижние путешественники и слышали ли они тихий шепот, которым долго наверху шелестели Ильюша с соседом. Наверное, им не снилось финала, который их ожидал тотчас по пробуждении. Для любого самого прозаического сна было слишком непоэтично лицо жандарма, потребовавшего паспортов от наших пассажиров, а самих путников пригласившего в станционную комнату. Пошло за ним только трое: Николаев, сапожник и певчий; Разумовский и Ильюша куда-то пропали.
– Вот всегда так! – ворчал Николаев, шагая перед жандармом. – Никакого порядка. Сколько раз я говорил, что надо держаться всем вместе, не разбиваться. А теперь что же? Мы здесь, а они неизвестно где.
– Может быть, струсили, ночью вылезли да вернулись. Деньги-то все были у Оконникова… – апатично предположил Цибуля.
– Ужасно досадно! А потому что все врозь, никто не слушается!
– А нас теперь что, домой вернут? – интересовался сапожник.
– Почем я знаю! – нетерпеливо ответил Николаев, но по всему было отлично видно,
