Слава для Бога - Дед Скрипун

ногами воду, и тихонечко подпевала, а на берегу, в это время неистовствовала кланяясь, и молясь толпа горожан.

Внук Перуна сжал невесте зажатые в ладони пальцы, и улыбнулся:

— Ничего не бойся родная, все будет хорошо. Что бы вновь родится, надо умереть, таково правило, и нам надо ему следовать. Только так можно исправить то, что я натворил своей глупостью. Мне больно от того, что тебе придется все это испытать, но я с тобой, и что бы не случилось, мы справимся.

Слава не ответила, а лишь посмотрела в глаза и улыбнулась. Столько добра, и столько веры было в этой улыбке, что сердце Богумира бешено заколотилось. Он сделал над собой усилие, пытаясь успокоить забушевавший в душе пожар, и сделал следующий шаг. Она уверено пошла рядом.

Вода в этот момент забурлила, и раздался веселый смех, словно сама река обрадовалась долгожданным гостям.

— Это русалки. — Прошептал Богумир, не бойся они нам помогут.

Слава лишь завороженно кивнула, ей было страшно и любопытно одновременно, и еще она понимала, что только так можно вновь стать той, прежней Славуней, стройной и пригожей. Она все сделает, так как надо. Ее жених бог, и он достоин иметь красивую жену, а не ту уродину, какая она теперь. От утренней реки веет холодом, и наверно потому непроизвольно дрожат руки. Но это не страх, это только холод.

— Не волнуйся, сжал ей ладонь Богумир, почувствовав волнение. Я рядом.

— И я недалече буду. — Каркнул довольный собой, крутящийся над головами Орон.

Они вышли на середину и остановились.

— Сейчас будет больно. — Богумир взял ее за плечи, развернул, и прижал к себе. — Но так надо, не испытав боли не обновиться. Надо потерпеть.

Слава кивнула, готовая ко всему рядом с любимым.

Небеса нахмурились надвигающейся грозой, завыли ветром, стало темно и зазвучали божественным дуэтом, из туч два голоса, женский и мужской:

Роде. Все боже!

Ты Святость священнее всех святостей!

Породитель наивысший и Дух Света Предвечный,

Движением мысли своей в Диве

Ты миры многие порождаешь, посему

Ты есть во всем, и все есть в Тебе,

Светом Безграничным

Ты души все наполняешь,

Поконом Святым на жизнь вечную благословляешь,

Счастливы те, кто мудрость Твою наивысшую ведают!

Родителей Небесных, Богов Родных и Предков светлых держатся,

Святость Прави на Земле утверждая, во Сваргу Пречистую идут!..

Хлынул ледяной ливень, вода реки стеной поднялась ему на встречу, и окутала прозрачным коконом Богумира со Славуней. Замерла, на миг, наливаясь бешеной энергией грозы, и внезапно рухнула, утащив в пучину, влюбленную пару.

Словно кипятком обдало кожу, вытерпеть это было невозможно, и Слава закричала от боли, но тут же захлебнулась. К ней лицом к лицу стоял Богумир, держал ее в объятьях, смотрел в глаза, морщился от боли, но улыбался.

— Терпи девочка. Так надо. Сейчас станет легче. Не сдавайся. — Забулькал он врывающейся в горло водой. Ему то же больно, но он старается этого не показывать.

Вода бурлила кипятком, подняв густой туман там, где только что стояли юноша и девушка. Толпа на берегу завороженно молчала, и не смея моргнуть смотрела.

По небосклону летела, запряженная вороной тройкой колесница с парой поющих гимн Роду богов. Пролетая над местом, где канули в пучину внуки, швырнули Перун с Перуницей громыхнувшие грозой молнии, в бурлящий водоворот, и слившись с черной тучей, заслонившей солнце, растворились в ней, и та мгновенно превратилась в невинное облачко, мирно плывущее по голубому утреннему небу.

Славуня потеряла сознание, а когда очнулась, то все также стояла в объятиях улыбающегося Богумира. На самом дне реки, и о чудо, дышала водой, словно обычным воздухом.

— Какая красивая. — Раздались внезапно веселые голоса. — Не зря мы водорослями и песочком стирали хворь. Теперь понятно, почему ты, Богумирушка, перестал приходить к нам в гости.

Три девушки с изумрудными глазами и зелеными волосами. Три русалки кружили вокруг обнимающейся пары.

Они сделали очередной круг, остановились, и скороговоркой, по очереди зашептали наговор:

— С ветру пришло — на ветер поди!

С Воды пришло — на Воду поди!

С лесу пришло — на лес поди!

Сгори, сотлей, пропадом пропади,

Яко не было, яко не жило!

Слово наше твердо,

Огнями не опалимо,

Водами не размовимо,

Ветрами не иссушимо!

Да будет, как речено! Гой!

— Держи ее крепче, бог, она не такая овечка, как кажется на первый взгляд. — Засмеялись русалки. — У этой овечки острые зубы. Хорошо, что они никогда не укусят того, кого любят. Счастливчик ты Богумир. — Одна из них подплыла и по очереди поцеловала сначала Славу, а потом Богумира в лоб. — Эх! — Вздохнула она с наигранным сожалением. — А я бы не хуже невестой была.

Рыбьи хвосты русалок подняли заискрившуюся в восходящем солнце волну, туман рассеялся. Парень с девушкой обнявшись поднялись из недр, и пошли, держась за руки к берегу, где уже ревела восторгом толпа, и где молился стоя на коленях Перв, а рядом с ним улыбался Князь.

— Чудо! — Горланили люди. — Вы только гляньте, как изменились. А девка-то, до чего пригожа, а Богумир-то наш — истинный бог!

— Да и я ничего. — Обиженно каркнул ворон и опустился на плечо обновленного бога, посмотрев тому в глаза. — А чего они... Я тоже незаметно от всех искупался в божественной благодати. Гляди как перья сверкают...

— Слава вам боги. — Прошептали в этот момент губы воеводы. — Я счастлив.

Глава 27 Тако бысть, тако еси, тако буди

Ратмир сидел у костра. Смотрел в огонь, ждал и нервничал. Уже темнеет, скоро поднимется долгожданная луна и должна прибежать стая, впереди тяжелый бой, в котором уйдут к предкам многие братья, а обещанных Деваной Богумира и лихо до сих пор нет.

В обман своей богини он не верил, и в трусость последних тоже. Придут помощники, обязательно придут, куда денутся, время еще есть, задерживаются просто, но от этого не легче. Нет ничего противнее для любой души, хоть человеческой, хоть нежити, а хоть и самой божественной, чем ждать. Вроде и понимаешь разумом, что все хорошо будет, а вот нет — да нет, а накатит тяжесть неуверенности, защемит сердце подлым сомнением, сдавит грудь тяжкими думами. Гонишь напасть эту, а она все одно возвращается, втыкается тупой занозой в душу, торчит там и ноет, не давая покоя.

Он поворошил угли корявой палкой, и