Красная каторга: записки соловчанина - Михаил Никонов-Смородин

4. ПОБЕГ

Воспитатель Грибков зашел ко мне и снова начал приставать — сообщить лагерному БРИЗ-у о моем изобретении. Я опять отговорился.

— Вот я вам принес от КВЧ за ударную работу на производстве талон на три дополнительных письма.

Я взял талон на письма, нужный мне, порвавшему все связи с внешним миром, как прошлогодний снег. Вместе с премиальной карточкой этот документ свидетельствует об изобилии социалистических благ в царстве социализма после восемнадцатилетнего упражнения в государственном строительстве.

Разговор у нас перешел на соцсоревнование и ударничество. Затеял его собственно я. Мне нужно было произвести некую диверсию для прикрытия нашего побега. Я предлагал.

— Если вы считаете за нами недоимки по соцсоревнованию с крольчатником, то мы можем их теперь восполнить. Ежегодно наше хозяйство заготовляет для зверей ягоды черники и рябины. Черника уже, пожалуй, отошла. Придется напирать на рябину. И вот этот сбор можно возложить на звероводов в качестведополнительной нагрузки. Этим мы и покроем всяческие наши недоимки по соцсоревнованию.

Грибков расцвел и на прощанье сказал:

— Значит как-нибудь на днях устроим производственное совещание и это дело обмозгуем.

Между тем у администрации лагпункта стала заметна некоторая нервность. Несколько заключенных были отправлены на Соловки, очевидно, в предвидении возможности их бегства. Однако, полковник гвардии Камыш, завхоз всего лагпункта, перехитрил администрацию, отправляющую его на Соловки. Утром, подъехавший за ним к его кабинке грузовик с охранником, долженствующий доставить Камыша в Медгору для дальнейшего направления на Соловки, уехал без полковника. Кабинка полковника оказалась пустой. Исчезали и его вещи. Камыш как в воду канул. Дня через три исчез бесследно повар пушхоза, уехавший в Медгору с каким-то поручением. Вероятно, добыл липу [25] и уехал спокойно по железной дороге.

Положение становилось тревожным. Нам надо было действовать, ибо усилился надзор и слежка. Пришлось срочно собраться нам и назначить день побега. Выбор наш пал на четвертое сентября. В этот день у Василия Ивановича был «выходной день» и он имел право отлучиться из питомника. Харитонычу дано было специальное поручение, также дающее право на такую отлучку в назначенный день. Оставалось зарядить соответствующую туфту и дать возможность отлучиться мне и Мите. Туфту эту я зарядил весьма удачно, назначив накануне дня побега «производственное совещание».

Вечером в конторе собрались все работники питомника и баклаборатории. На таких совещаниях по положению председательствовал завцехом — в данном случае я. Политический директор и воспитатель Грибков были тут же.

Я начал волынку с нудного доклада по соцсоревнованию, надоевшего до тошноты и мне и слушателям. За мною говорил Грибков, за ним директор, два, три «активиста». Остальным оставалось только приветствовать мое предложение — вместо отдыха после работы, ехать или идти в лес за рябиной. Начали составлять план — кто и в какую очередь идет в лес.

— Где же находить ту рябину? — спрашивает один из звероводов, — а вдруг, да её не окажется в лесу? Как же тогда выполнять задание? — Вопрос серьезный. Но я быстро нахожу из него выход.

— В таком случае я поеду завтра на разведку месторождений рябины. Можете отпустить со мною Сагалаева? — обращаюсь я к Нечаю.

— Ладно, заменим его на работе. Только это нам пусть зачтется в ударную работу.

На том и порешили.

Выходя из прокуренной конторы, я столкнулся с капитаном моторного судна, приобретенного недавно пушхозом.

— У вас имеется бинокль из питомника, — обратился к нему, — так он мне завтра будет нужен. Вам его теперь все равно не нужно: ваше судно ремонтируется. Когда судно выйдет из ремонта, бинокль я вам возвращу.

— Да, пожалуйста возвратите, — сказал капитан, передавая мне бинокль.

Нам продолжало везти: моторное судно могло быть при малейшем подозрении послано за нами в погоню, а теперь этой опасности нет.

Сегодня начальник охраны вызвал всех технических администраторов и обязал их подпиской следить за рабочими — заключенными, не готовятся ли к побегу, рассказал подробно как узнать готовящагося к побегу по его поведению. Я с особым удовольствием дал ему свою подписку — пусть надеется.

Четвертого сентября 1933 года ясным утром я стоял на песчаной отмели Онежского озера в глубоком заливе. Озерная ширь расстилается передо мною. Вдали маячат маленькие островки. Под лучами утреннего солнца тихая гладь озера дышит миром и покоем. Недвижно стоят прибрежные леса, не шелохнется камыш на отмелях.

На душе у меня смутно и тревожно. Вот он наступил назначенный день. Сегодня надо сделать решительный шаг, надо смело взглянуть в глаза судьбе: или свобода, или смерть. Иного выхода нет. Но не опасность угнетает меня в эту решительную минуту.

Я не думал, стремясь к побегу, о разлуке с Родиной. Но чувство любви к ней всегда жило в моем сердце, только я не ощущал его остро, как не ощущаем мы многое привычное. И вот теперь, в минуту расставания, это чувство помимо моей воли с особой силой проснулось, и тоскливо сжалось сердце.

Собираюсь с силами, стряхиваю нахлынувшую тоску и погружаюсь в холодные воды озера. Я купаюсь ежедневно по утрам до самых заморозков и это прекрасно на меня действует. Так и теперь: выхожу из воды твердым и решительным.

Около склада продовольствия обычная картина: зав складом выдает дневную порцию продуктов для зверей и кроликов. Бригадир зверкухни с Митей Сагалаевым, бригадир кормового отделения крольчатника — тут же. Несколько в стороне два сексота, очутившиеся здесь как бы случайно, дополняют картину.

Подхожу к группе.

— Ну, Митя, поедем на остров Левин за рябиной, — обращаюсь я к своему компаньону по побегу.

Митя молча следует за мной. Мы взваливаем на плечи весла, стоящие у крольчатника. Я вспоминаю о замке. Лодка у пристани на замке всегда. Посылаю Митю к бригадиру крольчатника за ключом. Митя возвращается немного обескураженный.

— Нет в крольчатнике ключа. Ключ у рыбаков. А рыбаки выехали на лов.

В это самое зремя из лесу по тропинке идет прямо к нам старший рыбак.

— Ключ от лодки у вас? — спрашиваю.

— У меня.

— Давайте сюда.

Рыбак, не сказав мне ни слова, передал мне ключ. Нам положительно везло!

У пристани моторное судно или по-здешнему «сойма», несколько лодок. Около — матросы и группа рабочих, занятых ремонтом. Вблизи пристани — навес, загруженный мешками с зерном, охраняемый сторожем художником Ваулиным. Никто не обращает на нас ни малейшего внимания.

Наша лодочка, не спеша, степенно вышла из-за загиба деревянной пристани и направилась вдоль прибрежных камышей за ближний восточный мыс. Вдали по спокойной поверхности озера скользят рыбачьи лодки. Мы благополучно огибаем мыс и подплываем к лесным зарослям за заборами питомника. Василий Иванович и Петр Харитонович уже ожидают нас там. Положение становится опасным: если теперь из-за кустов вывернется охранник — мы пропали. Все улики на лицо: три ружья, запасы продовольствия, бинокль. Но охраны не видно и мы торопливо грузим все на лодку. Петр Харитонович отправляется почти бегом на мыс Оров Наволок за спрятанными бутылками рыбьего жира и должен там на мысе к нам присоединиться. Мы втроем садимся на лодку и выезжаем из камышей.

Лодка весело скользит мимо мыса обратно. Опять мы видим пристань, силуэты рабочих, ремонтирующих судно. На нас, разумеется, никто не обращает внимания: мало-ли лодок проходит по этим водным просторам. Налегаем на весла и быстро подвигаемся к мысу Оров Наволок. Забравши Петра Харитоновича и спрятанный там рис, мы направляемся на самую оконечность мыса.

Мы почти не разговариваем. Внимание напряжено до крайности: нет ли где случайно охранника или сексота.

Безлюдье и тишина. С каменистой отмели на оконечности мыса открылась озерная ширь. Километрах в двенадцати от мыса на противоположном берегу озерного рукава словно уснули огромные лесные массивы.

В молчании я вышел из лодки на каменистую отмель, внимательно осмотрелся кругом и, помолившись в душе, вынул компас и определил направление нашего пути мимо Аленина острова. Еще момент — и весла дружно заработали. Наша лодка направлялась в глухое место на противоположном берегу, расположенное как раз по средине между двумя рыбачьими поселками.

Выгрузка заняла не более минуты. В следующий момент мы быстро начали нагружать лодку камнями с намерением утопить на глубоком месте. Операцию потопления пришлось проделать мне и вышла она у нас неудачно.

В момент погружения лодки камни сдвинулись к корме и лодка, погрузившись в воду, стала вертикально. Корма уперлас в дно и кончик носа выставился из воды. Получился сигнал, указывающий охране место нашей высадки. Нырнув к корме я стал под водою швырят камни из лодки. Однако, работа оказалась совсем не легкой. Минут сорок работал я изо всех сил, ныряя для выбрасывания камней. Наконец, полузатопленная лодка поднялась на поверхность. Я толкнул ее посильнее, предоставив дальнейшее легкому ветерку и, дрожа от холода, направился к берегу. Моя тренировка холодными купаниями и обливаниями зимой мне очень пригодилась: я не схватил даже насморка.