Проведи меня через туман. Летопись первая: Велесовы святки (СИ) - Kira Bullet

— Нам приходит подписка, мы только вчера прилетели и нашли стопку газет у себя под дверью, — сказала женщина и встала около мужа. Тот сложил локти на столе, застеленным белой кружевной скатертью. — Но я не вижу содержимого, — пояснила Ольга, мотая головой и задумчиво глядя на желтоватую корреспонденцию.

— Допустим вот тут, — Михаил взял выпуск за сентябрь, — статья о празднике Новолетия в Ведограде, пара фотографий. А тут о… — мужчина запнулся, и казалось, будто он чуть не подавился воздухом. Его глаза близоруко бегали по строчкам. Он стал искать свои очки, снова где-то брошенные.

— О шабашном матче, — проворчала Серафима Николаевна, выдирая листы из рук сына. Мирослава глянула на бабушку с подозрением, ведь та колонка была совсем не о «шабаше», а о нападении на Ваню Третьякова. Интересненько. — Давайте лучше общаться, чем в статейки глаза перить.

Кажется, родители ничего не заметили и только стали пуще прежнего суетиться вокруг дочери. Михаил вытащил с антресоли большую искусственную елку, спрятанную в холщовый белый мешок, а мама принесла старую коробку с игрушками. Бабушка подпевала под новогоднюю музыку, включенную на патефоне, волшебным образом подключенным по блютузу к смартфону Ольги Кузьминичны, и распутывала гирлянду и «дождик» с мишурой. Мирослава успевала везде и всюду. И елку нарядить, и поорать песню «Дискотеки аварии», жуя свежеиспеченные пирожки.

Она была дома!

ᛣᛉ

Следующим утром психологическое здоровье Ольги Николаевны снова проверялось на прочность. Вся семья проснулась не под звуки будильника, а под визг хозяйки квартиры. Мирослава, которая спросонья сразу не могла понять, где она находится, резко подскочила с кровати и пару секунд пыталась прийти в себя. Затем, опознав в громком крике мамин голос, она вылетела из комнаты и побежала на шум.

Из родительской спальни вышел заспанный отец, насаживающий на переносицу очки.

Хм, видимо, он совсем посадил свое зрение, проводя ночи за рукописями и разглядыванием в лупу каких-либо особенностей на найденных им же артефактах. Заспанный Михал застегивал рубашку через одну пуговицу и надел правый тапок на левую ноги, из-за чего его немного заносило. Серафима Николаевна, как всегда элегантная даже в байковом халате, ковыляла вслед за всеми.

— Дамочка, что же вы так орете! — послышался чей-то мужской голос, и Мирослава побежала еще быстрее, на ходу распахивая дверь в большую гостиную. Ольга, схватив тапочек с меховым помпончиком, стояла на диване, а прямо на электрическом черном самоваре с расписными цветами по пухлым бокам, сидел Персей.

Когда все разбуженное криками семейство встало в дверном проеме, мама, наладив дыхание, ткнула тапком в сторону ворона.

— Какого лешего он разговаривает?!

— Персей! — обрадовалась Мирослава и побежала к обеденному столу. Она подставила руку, и ворон в пару прыжков по девичьей руке добрался до ее плеча. Он, как показалось девочке, чересчур нежно курлыкнул и даже пару раз поворошил клювом в ее запутанных после сна волосах. — Как долетел?

Он тут же недовольно каркнул и насупился.

— Нормально. Только вот громогласная истерика в честь моей скромной персоны была лишней. Лучше б теплой воды налили с морозу, с самого приполярья летел!

— Мама, это Персей, мой фамильяр! — представила птицу маме яриловка. — Персей, это моя мама, Ольга Кузьминична!

— Кузьминична? — ворон каркнул так, будто хохотнул, а его черные глазки игриво заблестели.

— Пошутишь про то, не отец ли моей маме бабушкин домовой, я тебя голодом заморю, — прошептала, будто прочитав мысли ворона Мирослава, и тот отвернулся, нахохлившись. Ишь, какие мы обидчивые!

Целый день папа вел с вороном философские беседы, мама обходила того стороной, почему-то опасаясь его, а бабушка прикармливала домового, который и в этой квартире имелся. Звали его Тихон, но на людях показываться не любил. Сама же Мирослава просто наслаждалась предновогодним настроением и долгожданными каникулами.

Пока папа показывал всезнающему Персею свою коллекцию артефактов, бабушка и мама резали салаты, запекали куру и делали бутерброды с красной икрой, расспрашивая обо всем Мирославу, у которой к вечеру уже болел язык от разговоров. Бабушку интересовало, как сейчас выглядит Ведоград, кто сейчас преподает, к тому же она как-то странно отреагировала, когда внучка рассказала о Ягишне Виевне.

А маму больше волновали межличностные отношения дочки с одноклассниками. На кухне по верху кухонного гарнитура и стенам были развешаны десятки метров гирлянд, создающих еще более праздничную атмосферу. Ее огоньки отражались в бокалах, намытых до скрипа блюдцах и на длинном «дождике», украшавшем дверной проем. Красиво и уютно!

— Ваня пригласил тебя станцевать вальс? Он тебе нравится? А кто его родители? А он один в семье или есть братья, или сестры? А он хорошо учится?

Спустя десяток минут расспросов до Мирославы начало доходить, что мама не просто так достает ее вопросами, а точно прощупывает почву.

— Мы просто однокурсники, мам, мы не встречаемся! — запротестовала юная ведьма, чуть краснея от смущения. Ольга приняла позу «руки в боки» и покачала головой. Она повернулась к окну и как-то подозрительно хлюпнула носом.

— Дети так быстро вырастают, — глотая слезы, прошептала она, и Мирославе пришлось успокаивать сентиментальную родительницу. Бабушка же только хмыкала на все эти вопросы, а когда Ольга вышла из кухни и понесла блюдо с канапе в гостиную на стол, быстро спросила:

— А как там Яромир? Все у него хорошо?

Этот вопрос, казалось, состоял не из букв, а из маленьких острых лезвий, вонзившихся куда-то в район груди, вызывая колющую боль.

— Ага, — сухо ответила Мирослава, аккуратно складывая бутерброды с копченой рыбой на широкую тарелку и отводя глаза от бабушки.

Через минуту вернулась мама, сразу заполняя своей безудержной энергией все пространство, и Серафима Николаевна не стала допытываться и подтверждать свои догадки. Фамилию яриловца она не знала, так как внучка никогда ее и не упоминала, поэтому лишних волнений на его счет не испытывала. Лишь по-доброму завидовала внучке, перед которой сейчас открыты были все дороги.

Поздним вечером наряженное семейство собралось в гостиной. Мама в красном платье (у нее была большая любовь к этому цвету) с папой, одетым очень просто в клетчатую голубую рубашку и бежевые брюки, танцевали около елки под концерт «Голубого огонька». Серафима Николаевна рассматривала старые фотоальбомы, терпя на своем худом плече Персея.

Что было удивительно, так это то, что ворон был совсем не против предложенного ему Михаилом Ивановичем шампанского. Наклюкавшись из хрустального бокала шипучей жидкости, он во все горло орал, какая красивая в этом доме хозяйка, а та даже позволила себе пару раз его погладит. А потом вообще сорвала с новогодней игрушки, стоявшей под елкой, красный новогодний колпак на веревочке и прицепила на ворона. Тот, глянув на свое отражение в серебряной ложке, громко закаркал: вид ему понравился.

Папа достал свой старый фотоаппарат, от чего вспышка периодически озаряла гостиную, подсвеченную только светом работающего телевизора и гирлянд на елке. Мама делала кадры на свой смартфон, делая при этом такой важный вид, будто все ее нутро отрицало старый папин «Зенит» и говорило: «Иди в ногу с технологиями!».

— Завтра выложу в соцсети, пускай все видят, какая красивая у меня выросла дочь, — приговаривала Ольга, листая снимки в телефоне после того, как папа сфотографировал ее с Мирославой у новогодней трех метровой елки. Михаил только нежно поцеловал жену в щеку, и та покраснела еще больше, смущаясь так, будто им было не по сорок лет, а где-то в районе пятнадцати.

Мирослава, глядя на своих родителей, вспомнила о таком далеком разговоре с Яромиром. Они, сидя на больничной койке, обсуждали, что не хотят связывать себя узами браками с кем-либо и не верят в любовь. Но в одну единственную любовь девочка все же верила: сейчас перед ее глазами двое влюбленных друг в друга уже второй десяток лет людей танцевали посреди их гостиной.