В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии - Юрий Евич

Некоторые «умники» в Интернете не раз писали, что «противник в Дебальцево сдался и оказывал лишь вялое сопротивление». Чтоб я так жил, как тамошнее сопротивление было «вялым»! Противник так пёр, что некоторые танки и бэхи наши сожгли метрах в двадцати от крайних домов. Для гранатомёта это не то что «в упор» — а даже «за пределом фокуса» — стандартная граната взводится, лишь пролетев метров тридцать.

Противник штурмовал ожесточённо, лёз вперёд, совершенно не считаясь с потерями, атаковал одновременно со стороны Артёмовска — свежими силами, и со стороны Дебальцево — теми, кто пытался деблокировать группировку, выскочить из котла. Проявил немалое тактическое мастерство — и причины всего этого сочетания, совершенно нетипичного для обычных ВСУ — вялых, безынициативных, обычно трусливых, а будучи в наркотическом опьянении — упорных тупой «упёртостью зомби» — безмозглых, послушных приказу теневого покровителя — мы узнаем чуть позже.

Увидев всю эту картину, экипаж шедшего за нами МТЛБ остановился в чистом поле, не доезжая домов. Это было грубейшей ошибкой, какую можно себе представить. У края деревни с одной стороны — дома, с другой — битая техника, они тебя прикрывают — фиг попадёшь. А там, где стояли они — чистое поле, стреляй — не хочу. К счастью, густейший дым горящей солярки и техники скрывал их от противника, а менжевались они недолго, минут пять, потом их нервы не выдержали, и они драпанули обратно.

Раненых в Логвиново было валом: ещё бы, такой махач! Мы загрузили их, сколько поместилось в наш МТЛБ, и рванули вывозить их на холм на подходах — тот самый, где молчаливым памятником гениальности нашего комбрига высились неработающие танки. Нужно было вывезти всех — а «мотолыга» вмещает в десантный отсек максимум отделение. Уже спускается ночь, и, если возить порциями — многие умрут от потери крови и переохлаждения. Потому приняли решение: сначала эвакуировать их из Логвиново на относительно безопасную возвышенность на подходах, а потом уже решим, что делать далее.

Вопреки возможным ожиданиям читателей, бой отнюдь не закончился. Наступил перелом — однако противник продолжал переть со всех сторон. Работала его арта, в воздухе рвались и мимо нашего МТЛБ летели гранаты РПГ, а уж сколько пуль было в воздухе! Он так и звенел ими, как изобильная пасека доброго пчеловода в жаркий июльский день. Отупевшие от жесточайшего многочасового боя, сплошь оглушенные и контуженные, что бойцы что раненые были почти невменяемыми, и загрузить их в узкое чрево транспортёра являлось той ещё задачей — тем более, что нужно это было делать быстро, а размещать — максимально компактно. Мы сделали четыре рейса до холма и обратно, прежде чем вывезли всех. При этом ранее сбежавший экипаж МТЛБ находился здесь же, на холмике — они взяли на себя заботу о раненых, пока мы их возили, за что им, разумеется, реальное спасибо.

Потом скаканули на стоявшую поблизости миномётную батарею. Командовал ею наш давний знакомый по спецназу ДНР — уже описанный мною Макар. К счастью, он сразу же выделил нам «Урал». Мы загрузили всех раненых в него, свой и приданный МТЛБ, и вскоре столь милые огни Углегорска замаячили на горизонте. Когда мы подъехали к нашему медпункту, я попытался крикнуть — и не смог, сорвал голос. Попытался вылезти из МТЛБ, чтобы позвать наших — и не смог, ноги отказали внезапно от перенапряжения. Тогда выстрелил из автомата в воздух. Выбежали наши медики и кинулись таскать раненых, оказывать им помощь и так далее. А мы поехали в штаб, в ожидании новых указаний. У командования были идеи что-то ещё сделать ночью с нашим участием — ведь по-прежнему никто, кроме медицинской роты (точнее, нашего расчёта), не знал дороги в Логвиново. Однако к счастью, ночью ничего нам не назначили, и мы немного отдохнули. Ангелу, как одной из очень немногочисленных воюющих на самом передке женщин, которую лично знали почти все присутствующие, выделили место на диванчике в переполненном штабе, чтобы она могла выспаться. Тут же присутствовал хорошо знакомый нам представитель донецкого штаба корпуса с позывным «Синий». Он очень тепло приветствовал нас с Ангелом, говоря, что хорошо помнит нас ещё со времён Областной Госадминистрации. Настроение у меня немного улучшилось — если представитель штаба корпуса за нас — то глядишь, наведём порядок у меня в подразделении, решим вопрос и с озверевшими эмгэбэшниками, и со странно ведущим себя комбригом. Я попросил и его и комбрига что-то сделать — и с эмгэбэшниками и с не являющимся на службу ротным, которые сейчас активно подрывают боеспособность бригады. Оба меня заверили что «гада ротного посадим, эмгэбэшников пошлём нахер, не волнуйся, с тобой будет полный порядок».

Это было тем более актуально, что уже вечером, от любезных горловских эмгэбэшников поступило напоминание о том, что они активно работают. Они сбросили мне на телефон смс-кой запрос: почему я до сих пор не нашёл пропавших медиков, и чем вообще занимаюсь — чтобы отчитался им. Я сообщил об этом своему непосредственному командованию — мне сказали, чтоб я не парился, командование решит вопрос с эмгэбэшниками.

На следующий день интенсивность боевых действий резко ослабла. Одновременно произошло несколько событий. Во-первых, нашлись наши медики — Юдин и Корнеев. К глубокому прискорбию, в числе погибших. Как сейчас помню, каким тяжёлым камнем легла мне на сердце эта утрата. Таким образом, в который раз в жизни проявилась мудрость изречения: «Не судите да не судимы будете». Гениальный генерал Соколов своим приказом … ммм, даже не знаю, какой эпитет пристегнуть к этому слову, скажем, «странный», отправил достойнейших людей, врачей на смерть. Вместе с ними при эвакуации погибли раненые, всего 11 человек. Напомним, что это именно он изволил орать на меня, что я «врачей на смерть посылаю». Он, зря убивший тринадцать человек только в этот раз, — зачем, для чего? Неисповедимы пути Господни…

Если бы не это странное самодурство генерала, я бы не потерял ни одного человека из числа своего личного состава за всю войну. Эх, Соколов, Соколов… Осталось только дополнить, что Корнеев так и не был включён в списки личного состава — семья не получила ни копейки, как невоенный он не мог быть награждён, хотя наградной лист я всё-таки из принципа подал. А сколько таких «Корнеевых» было к концу операции в бригаде благодаря комбригу! Сначала из-за непонятных причин не дал поставить в строй тех людей, которые добросовестно служили и воевали, а потом в силу неведомых мне причин так руководил операциями, что умножал бесчисленно совершенно ненужные жертвы. Эх, Соколов — Соколов… А у Юдина осталось пятеро детей. Чуть позже ко мне пришёл ругаться мой земляк, лихой и прославленный боец первого батальона с позывным «Хирург». Чёрный от злости, он мне рассказывал, какой замечательный врач и удивительный человек был Юдин — и, хотя я знал о достоинствах покойного и был невиновен в его гибели, каждое слово жгло мне душу. Эх, Соколов, Соколов… Впрочем, есть у меня гипотеза, объясняющая странное поведение генерала — но об этом чуть позже.

Во-вторых, очень расстроился наш бесценный Красный. Впал в настоящий глубочайший шок от скорби по павшим товарищам. Вообще должен отметить, что Красный всегда отличался не только исключительной лихостью и боевой смекалкой, но и таким же исключительным человеколюбием, заботой о товарищах, готовностью к самопожертвованию за них. В тяжёлом бою «на нуле» он, будучи сам в тяжелейшем состоянии из-за контузии — еле стоя, весь вихляя, тащил на себе больше километра сразу двоих раненых. В данном случае он так огорчился, что больно было смотреть на него. Мы кольнули ему мощного успокаивающего — которое берегли специально для такого случая, и уложили спать.

В-третьих, приехал к нам очень-очень хороший человек из Москвы — наш замечательный друг, российский журналист Владислав Шурыгин. Я давно, задолго до этой войны читал его статьи, интересовался его творчеством, уважал за активную жизненную позицию, за прекрасный, глубокий анализ происходящего. Законнектил с ним впервые из здания ОГА по скайпу. С его поддержкой опубликовал свои первые статьи в российской прессе. Мы неоднократно общались по скайпу за время боевых действий. Я очень хотел увидеться с ним лично. И вот сейчас он, приехав под Дебальцево, — заехал к нам. Мне было неловко за нашего дорогого Красного, а он сказал мне памятную фразу: «Юрий Юрьевич, это и есть настоящая война — а не то, что показывают по телевизору».

Позже из общения с офицерами разведки я узнал причину «и храбрости моей и дивной силы» — в смысле, крайне необычного поведения хохломутантов. Во-первых, противник перебросил сюда, под Логвиново, три полнокомплектных «ударных батальона Порошенко». Более тысячи манкуртов — прислужников пиндосов, за доллары ломанувшихся убивать свой народ. Тщательно отобранные по всей территории квазигосударства Руины этномутанты — военнослужащие с выдающимися физическими и психологическими данными. Полгода их беспрерывно дрочили амерские инструкторы. А потом, когда они пошли на прорыв, амерские и польские инструкторы пошли с ними. В этом была разгадка выдающегося стрелкового и тактического мастерства противника, когда он попёрся к нам на холм. И недостатка его мужества. Когда понадобилось умирать, переть на огонь.