Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

На следующий день, в воскресенье, Нина проснулась поздно. Наскоро позавтракала и вышла на улицу. То, что она решила сделать, было очень естественным и обычным. Но девушке пришлось много пережить и передумать, чтобы так себе просто выйти из дому и пойти к Марийке.

Наверно, ее тетка еще не приехала, и кто-то из учениц, наверное, дежурит у нее. Представлялось удивленное Мариино лицо, когда она, Нина, войдет в комнату и просто поздоровается: «Здравствуй, Мария!»

Потом, если у нее будет кто-то из посторонних, Нина попросит Марийку выйти в другую комнату и скажет ей обо всем, что сейчас так сжимает сердце. Скажет, что для нее будет радостью, если Марийка снова сможет назвать ее подругой. Расскажет и о разговоре с Юрием Юрьевичем…

Шла и очень волновалась. Как встретит Марийка? Какое это мучительное и горькое чувство — вина перед подругой. И чем ближе подходила к знакомому дому, тем все замедлялись шаги.

Вот было бы хорошо, чтобы открыла сама Марийка! А может, у нее сейчас и нет никого из посторонних? Если Юля — ничего. При ней даже легче будет говорить с Марийкой.

Но все произошло совсем не так, как представляла Нина. Двери из Марииной квартиры в коридор были раскрыты настежь. В коридоре на цыпочках ходили люди, разговаривали шепотом.

Нина вошла в переднюю и увидела женщину с заплаканными глазами и рыжего дедушку в белом фартуке, очевидно дворника. Они обивали красным сатином крышку гроба и не обратили на девушку никакого внимания.

Нина знала, что Мариина мать смертельно больна, но не думала, что развязка наступит так быстро. Ошеломленная неожиданностью, она стояла под стеной и не знала, что теперь делать.

— Туже натягивайте, — строго сказал женщине дедушка и, вынув изо рта гвоздь, застучал молотком.

В коридоре послышались чьи-то мелкие и быстрые шаги, и Юля с Варей Лукашевич пронесли через переднюю большой венок. На Нину повеяло духом свежей хвои. Поглощенные заботами ученицы не заметили ее и прошли в комнату. Когда открыли дверь, Нина увидела вдруг стол с гробом, восковое лицо и склоненную над ним неподвижную Марийку. Жалость к подруге перехватила дыхание. Сердце, словно из него вдруг вытекла вся кровь, сжалось в болезненный маленький комочек. Задыхаясь, Нина шагнула вслед за ученицами, но дверь снова отворились — на пороге появилась Юля.

— Кого же послать? — шепотом спросила она, ни к кому не обращаясь, и увидела Нину.

— Нина, ты можешь это сделать? Возьми такси и езжай по цветы. Магазин на Свердловской, знаешь? Мы там уже заказали.

Через полчаса живые цветы вносили в квартиру. Нина впопыхах сняла в передней шубку, шляпу, обернулась и вдруг увидела перед собой Марийку.

Один миг подруги стояли неподвижно. Нина видела только побледневшее Мариино лицо с синяками под глазами, с выражением невыразимого горя, а Марийка — такие знакомые ясные глаза одноклассницы, которую когда-то считала лучшей своей подругой. И в этих глазах были и грусть, и боль, и еще какое-то волнительное выражение, которое даже в собственном тяжелом горе девушка не могла не заметить.

И вдруг словно кто-то подтолкнул и Нину, и Марийку. Разом они протянули руки и крепко обнялись. И когда Нина ощутила на своем плече Мариину горячую щеку, она забыла все, что приготовилась сказать. Но в эту минуту они обе и так хорошо поняли друг друга, без слов.

39

Тяжело пережила Марийка страшное горе. Оно показалось бы еще тяжелее, если бы не подруги, не товарищи-одноклассники, которые сумели найти искренние, теплые слова сочувствия, в наиболее печальные минуты Марииной жизни, поддержали ее, и девушка ощущала, что она не одна со своим горем, что у нее есть много хороших, настоящих друзей.

Марийка изменилась, словно подросла, стала суровее, глаза потемнели, сделались глубже, и под ними залегли синеватые тени. Нелегко было не думать о матери. Все в комнатах напоминало о ней. Старшая сестра Евгении Григорьевны, тетка Оля, приехавшая из Чернигова, осталась жить с Марийкой и уже нашла себе работу. Она высказала мысль, не лучше ли было бы поменять квартиру на другую. Но Марийка не хотела и говорить об этом. Наоборот, она старалась оставить в комнатах все вещи так, как было при матери:

— Пусть мама будет с нами!

Вспоминая мать, девушка заставляла себя думать о ней спокойно, без острой боли. Но когда возникал родной образ, он напоминал Марийке, что отныне у нее есть одна-единственная цель на всю жизнь: бороться, не жалея сил, за здоровье людей, за человеческое долголетие, чтобы ни одна проклятая болезнь не смела угрожать строителям коммунистического мира.

Варя Лукашевич жила у Марийки, их кровати стояли рядом. Ученицы очень сдружились, у Вари не было тайн от подруги. Она искренне поддерживала Марийку в ее горе, Марийка усиленно помогала Варе учить уроки, была очень суровой «учительницей».

— Ты можешь сдать экзамены на отлично, — заверяла она. — Надо только верить в свои силы.

— И знать все предметы как можно лучше, — прибавляла, улыбаясь, Варя. — А вот этого условия я, наверное, и не выдержу.

Мариина тетка Ольга Григорьевна была вдовой, работала бухгалтером, и на ней теперь лежало все домашнее хозяйство, хотя Марийка и Варя, конечно, помогали ей.

Марийка готовила уроки с необыкновенной настойчивостью и вдохновением.

Юля и Нина часто теперь приходили к Марийке, чтобы вместе решать сложные задачи по геометрии с применением тригонометрии. Даже Нина, не полагаясь на свои способности, побаивалась письменного экзамена. С подругами легче было проводить физические и химические опыты.

Работать приходилось напряженно, времени не хватало, сутки казались очень короткими. Марийка вставала очень рано, будила и Варю, и сразу же после физкультурной зарядки обе садились за учебу.

Последняя четверть заканчивалась неописуемо быстро, с каждым днем приближались экзамены.

В десятом классе ученики повесили на стене большой плакат: «Сдадим экзамены на 5 и 4». Юрий Юрьевич посоветовал им, как лучше всего составить распорядок дня на время подготовки к экзаменам. Он проверял, как его воспитанники повторяют пройденное, как учком помогает отстающим.

Марийке приходилось дополнительно повторять Конституцию СССР. По этому предмету, который они учили еще в седьмом классе, у нее была четверка, и эта оценка переносилась в аттестат зрелости. Марийка хотела воспользоваться правом дополнительной сдачи экзамена — чтобы исправить четверку по Конституции на пятерку. То же самое было у нее и с географией за девятый класс.

Юля поддерживала эти намерения подруги:

— Правильно, Марийка, правильно! Мобилизуй себя, чтобы в аттестате были круглые пятерки!

Напряженно работала и Нина. Кроме учебы, она много времени уделяла пионерскому отряду. Пришлось немало сил приложить, чтобы устранить формальность в работе с пионерами, чтобы вернуть к себе их доверие, которое она чуть не потеряла совсем.

Нина продумала все, что она с самого начала делала в отряде. Первые два-три месяца она часто совещалась с педагогами, с комсомольцами, пионерские сборы были тогда интересные, бодрые. Нина отдавала тогда все свое свободное от уроков время пионерам, прикладывала много сообразительности и изобретательности, чтобы работа в отряде была в самом деле занимающей. О ее отряде вспоминали даже в райкоме комсомола, как о лучшем. Но со временем она успокоилась на успехах и, как говорили на комитете, зазналась. И работа в отряде сошла на нет. Пионерские сборы стали похожи на продолжения обычных уроков, на которых повторяли пройденный в классе материал.

Все это надо было теперь исправить. Особую вину чувствовала Нина перед Лукашем Коровайным.

Наказание тяжело повлияло на мальчика. Он начал часто исчезать из дому, ему тяжело было теперь оставаться наедине с отцом. В классе он был хмурый, замкнутый в себе, объяснений учителя не слушал, думая о чем-то своем, глубоко скрытом от посторонних глаз. Лукаш приходил со школы, бросал книжки, отрезал кусок хлеба и шел куда-то из дому. Со временем пионеры рассказали Нине, что иногда видели, как он сидел возле моста с удочкой. Под мостом клевали мелкие плотвички. Но наверное, мальчика не очень интересовала рыбья мелкота. Для него это был лишь повод, чтобы не оставаться дома.