Прикосновение - Колин Маккалоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спасибо тебе за заботу. Ты не ошиблась: Ли объяснил мне, что в путешествии Александр собирался выдавать тебя за мою лучшую подругу. Ноги подкашиваются, стоит представить, что он скажет, когда узнает, что тебя нет с нами, – правда, Жасмин говорит, что у нее есть твое письмо для Александра.
Руби, дорогая, я безмерно благодарна тебе за эту жертву, я прекрасно понимаю тебя. Обещаю тебе, я помирюсь с Ли.
С любовью, Элизабет».
«Лондон, апрель 1883 года
Милая моя мошенница,
никто и не догадался бы, кто мы с тобой! Не будь Элизабет красавицей, люди могли бы заподозрить неладное, но поскольку я намеревался представлять жену всем своим знакомым, никто не поверил бы слухам обо мне и тебе, не нашел бы никаких улик и доказательств, и, следовательно, наша репутация не пострадала бы. Кстати, сильные мира сего нередко предпочитают menage a trois, причем и жена, и любовница принадлежат к одному и тому же светскому кругу. Правда, большинство любовниц – чужие жены, а не соломенные вдовы вроде тебя.
Впрочем, все это уже не важно. Я ревностно выполняю свой долг и сопровождаю красавицу жену повсюду – без ее лучшей подруги.
Скучаю, люблю. Александр».
«Лондон, ноябрь 1883 года
Дорогая Руби,
случилось невероятное! Наверное, ты предчувствовала это, потому и осталась дома. Ведь если бы ты поехала с нами и твое положение стало бы достоянием гласности, события, о котором я сейчас пишу, не произошло бы вовсе! Александр, конечно, ничего не знал.
Теперь я леди Кинросс! А Александр – кавалер ордена Чертополоха, то есть титулованная особа рангом выше Генри Паркса и Джона Робертсона, кавалеров орденов Святого Михаила и Святого Георга. Королева Виктория лично пожаловала Александру рыцарское звание на церемонии в узком кругу. Разумеется, по такому случаю Александр накупил мне бриллиантов. На церемонию полагалось явиться в белом, с белыми страусовыми перьями в прическе. Я казалась самой себе лошадью вроде тех, что везли карету Золушки на бал. Полагаю, орденом Чертополоха Александра наградили потому, что он шотландец и женат на шотландке. Старая королева питает пристрастие к шотландцам, хотя слухи говорят, что одного шотландца она любит больше всех прочих.
Лондон пугает и чарует. Дом, который Александр снял для нас, огромный, величественный, обставленный почти так же, как раньше Кинросс-Хаус: всюду бархат, позолота, парча, хрустальные люстры. Здесь даже есть телефон, можешь себе вообразить! Моим дочерям досталось целое крыло, Александр нанял для Нелл учителя – не помню, какого по счету сына каноника. Нелл его невзлюбила, но была вынуждена признать, что учитель он сведущий. Анна теперь может пройти довольно большое расстояние, хотя Яшма по-прежнему всюду таскает за нами складной стульчик – парусиновое сиденье на четырех колесах, с подлокотниками. Пришлось заново обить его, потому что Анна все еще мочится в штанишки, но, к счастью, уже давно не пачкается.
Кстати, об Анне: ее осмотрели все выдающиеся лондонские невропатологи, как они себя называют, – в том числе мистер Хьюлингс Джексон и мистер Уильям Гауэр. Осмотр был продолжительным и придирчивым и, по словам мистера Джексона, не выявил «никаких очагов деменции» – все это врачебные термины. Отсюда я сделала вывод, что поврежден весь ее мозг. Но поскольку за последнее время ее словарный запас существенно пополнился и она начала ходить, мистеры Джексон и Гауэр утверждают, что она вырастет «простушкой» – вероятно, по их представлениям, это нечто вроде деревенской дурочки. Худшее, что сказал более словоохотливый мистер Гауэр, – то, что ее организм развивается нормально, а это значит, что у нее будут периодические недомогания, вырастет грудь и так далее. Конечно, виной тому ее пол, а не болезнь и не наследственность.
А мне пришлось солгать Александру, который был так занят, что не смог сопровождать меня к невропатологам. Мистер Гауэр заверил меня, что третья беременность – какое официальное, громоздкое слово! – вряд ли приведет к эклампсии. Такую возможность он не исключает, но благодаря целой коллекции приборов и машин для изучения крови, работы сердца и бог знает чего еще пришел к выводу, что состояние моего здоровья значительно улучшилось. Он убежден, что строгая диета из фруктов, овощей и ржаного хлеба без масла позволит мне избежать водянки. Но я никак не могу сообщить об этом Александру.
Руби, это не значит, что я больше не хочу детей, – просто не могу принудить себя выполнять супружеский долг. Если Александр узнает вердикт мистера Гауэра, он снова будет приходить ко мне в постель, а я сойду с ума.
Умоляю, прошу тебя, не выдавай мою тайну! Мне просто хотелось поделиться, но, кроме тебя, мне не с кем поговорить по душам.
С любовью, Элизабет».
«Кинросс, январь 1884 года
Дорогая Элизабет,
твою тайну я унесу в могилу. В конце концов, это в моих интересах, верно? И потом, сэр Эдвард Уайлер тоже говорил, что во второй раз у тебя не будет эклампсии, но ошибся. Пусть себе говорят что угодно – они же мужчины, им не рожать.
Ты ни словом не упомянула про Ли. Ты видела его, моего нефритового котенка? Нет, скорее, нефритового кота! Но для меня он навсегда останется котенком.
С любовью, Руби».
«Кембридж, апрель 1884 года
Милая мамочка,
сэр Александр Кинросс (какие церемонии!) основал новую металлургическую лабораторию, на радость всему университету. Поскольку от Ливерпуль-стрит до Кембриджа ходит поезд, он регулярно навещает меня, а если в субботу в Ньюмаркете скачки, он заезжает за мной, и мы мчимся на ипподром – скорее полюбоваться прекрасными животными, чем сделать ставки, хотя не без этого, и обычно выигрываем.
Мне нанесла визит леди Кинросс. Поскольку было бы неприлично приглашать ее в квартиру на Паркерс-Пис, я предложил выпить чаю в зале отдыха нашего колледжа и представил ей своих соучеников. Моей гостьей ты могла бы гордиться. Поверь мне на слово. Она была великолепна в платье из лавандового шелка, маленькой шляпке с перьями, уложенными вокруг тульи, лайковых перчатках и самых элегантных в мире ботинках. Да, я знаю толк в дамской моде – и все благодаря Карлотте, моей райской птичке, которая в салоне модистки способна перещеголять испанскую грандессу.
Элизабет превзошла себя: она щедро расточала улыбки моим товарищам, вела искрометную беседу, и вскоре в нее были влюблены все поголовно. Итогом ее визита уже стали образчики скверной поэзии и даже одна еще более скверная соната. В парках Кембриджа сейчас цветут нарциссы, поэтому мы предложили гостье прогулку до Кема, а затем почтительно усадили ее в экипаж.
