Ничего неизменного - Наталья Игнатова

— Огонь… — выдавил Заноза, в обнимку с плащом сидящий в глубокой луже, — был. На тебе.

Звучало это так, как будто на Хасана заползла змея смертельной ядовитости. И, вообще-то, было недалеко от истины.

— Там все, что двигалось — горело, — объяснил Хасан. — Ты как?

— Я в грязи. Тут сыро.

Глаза у Занозы были в пол лица, и без проблеска мысли, поэтому добиваться более внятного ответа не стоило.

— Домой пойдем, — Хасан встал, протянул ему руку. — Поднимайся. Включай свой телепортер. И раз уж плащ уцелел, не валяй его в грязи, ему и так досталось.

Глава 17

Волки бегут — ох, каждый из них несыт,

каждый истерзан, каждый любим по гроб;

шкура одна под луной мерцает, как антрацит,

шкура второго — светлое серебро.

Когда погасло кольцо портала, они оказались в пахнущем деревом полумраке сельского дома. Спартанская обстановка, плеск воды за открытыми окнами, пересвистывание птиц в близком лесу.

— Это мельница, — Заноза включил лампу на столе. — В Алаатире день сейчас. Мы там окажемся очень голодные, а мы и так… Scheiße, у тебя кровь, — холодная рука коснулась скулы Хасана, справа, под глазом. — Ты еще сильней потратился, чем я думал.

Заноза облизал пальцы. А Хасан только сейчас почувствовал, что кровоточат все раны и царапины.

— Маги, — прорычал он, — ненавижу!

— Полторы минуты! — в голосе Занозы было почти настоящее восхищение. — Чувак, на то, чтоб возненавидеть Мисато тебе понадобилось полчаса. А этих мы прикончили за сто секунд, но ты уложился. Прогресс налицо. 

— За сто секунд? Ты что, время засекал?

— Ну, да. Привычка, — Заноза хмыкнул. — Вот, блин, ты спросил, и я почувствовал себя придурком.

— Добро пожаловать в клуб. Я все время чувствую тебя придурком.

Дикое напряжение постепенно отпускало. Заноза фыркал и шипел, изображая обиду, и улыбался во всю пасть. Хасан думал о том, что они с Мухтаром все-таки очень похожи. И не зря Занозу называют «Псом Турка». Белым или Бешеным — это смотря кто вспоминает прозвище. Оно обидное и злое, но Заноза им гордится, так и пусть себе.

— Вот. Нам надо поесть, — на большом кухонном столе выстроилась батарея из десяти стеклянных бутылок с чем-то темным, — это тебе. Я сейчас еще принесу. Ты не поверишь, но это кровь.

— Поверю, — Хасан взял одну, вытащил пробку с непонятным значком, — ты говорил, что в первые дни здесь кормился консервами. — Он понюхал горлышко и хмыкнул: — пахнет только кровью.

Запах был таким, что голод будто ввинтился в мозг и сердце. Голод — это настоящая боль, реальней и сильней любых ран от любого оружия. Можно делать вид, что не чувствуешь его, можно держаться, если хватит духа, но только пока не увидишь кого-нибудь живого, не почувствуешь запах. А когда это случается — голодный вампир теряет голову, забывает обо всем, кроме своей боли. Заноза прав, вернись они сейчас в Алаатир, в Февральскую Луну, и Слугам бы не поздоровилось.

Хасан осушил первую порцию, не вникая в тонкости вкуса. Это была кровь. Живая, хоть и холодная. Как ее сохраняли такой, что за отраву или магию использовали — все равно. За первой бутылкой последовала вторая, потом третья. Взяв четвертую Хасан уже почти пришел в себя.

Заноза исчез во вспышке портала. Отправился в таверну или… ну, да, таверна Мигеля, так называется то место. Кажется, кровь Заноза покупает именно там. И держит здесь запас — столько, сколько нужно, чтобы восстановиться, даже когда потратишься полностью. Обстоятельства, при которых он потратит всю кровь, кажутся маловероятными, так же, как обстоятельства, при которых он может кровь потерять, да только мальчик не склонен перестраховываться. Хасан знал, что по крайней мере один раз на Занозу тут напали… почти успешно. Из нападавших не выжил никто, но Занозу от рассветного солнца спасло лишь своевременное появление демона Мартина. Припасенные десять бутылок крови означают, что нужно ждать еще одного успешного нападения?

По результатам боя с магами он бы и сам, пожалуй, озаботился таким НЗ. На будущее. Негодное место этот Тарвуд. Демонам тут, может, и хорошо, а вампирам делать нечего. Вспомнить только, как мало отдачи было от сожженной крови. К такому не подготовишься, несмотря на все предупреждения, и очень сложно контролировать расход.

Когда кровь становится материальной и начинает течь из ран — это верный признак, что потрачено слишком много. Но у того же Занозы она не становится материальной вообще, она просто в какой-то момент заканчивается, без предупреждения, без сигнала о прохождении контрольной отметки. Это не смерть — вампиры от потери крови не умирают, но это полная неподвижность. А умереть почти всегда лучше, чем стать беспомощным.

Кто-то появился снаружи. Не пришел — появился. Не было, и вдруг есть. Хасан не сказал бы точно, различил ли он биение сердца, дыхание или движение. Все вместе, пожалуй. Как голодный вампир чует живых? Вот так и чует.

Он шагнул к дверям, прихватив со стола ножны с саблей.

В Алаатире незнакомца, подошедшего слишком близко к убежищу, следовало аккуратно расспросить и либо отпустить, либо съесть. Здесь другие правила: мельница не совсем жилой дом, не убежище, сюда должны приходить разные люди. Но маловероятно, чтобы Заноза ждал гостей этой ночью. Значит, гость незваный. Значит…

Хасан открыл дверь, и женщина, уже поднявшаяся на первую ступеньку крыльца, тихо ахнув, отступила.

Он сам чуть не попятился. Показалось вдруг, что это его Хансияр. Юная, пятнадцатилетняя. Такой она была, когда провожала его на войну. Подавала саблю и улыбалась, скрывая слезы. Молилась, чтобы он вернулся, но так боялась потерять. А войны казались бесконечными… Дарданеллы, Месопотамия, Хиджаз, Палестина, Армения, Греция. Он воевал с шестнадцати, и знал, что будет воевать даже после смерти. Уже тогда знал, как умрет и что ждет его дальше.

Но Хансияр… ее он помнил другой. Повзрослевшей красавицей, поверившей в то, что, наконец, наступил мир. Хозяйкой дома, матерью его сыновей. Однако вот она, девочка, какой была, когда он брал ее замуж. За два года до рождения их первого сына.

Сейчас она тоже была с оружием. С обнаженным мечом, по лезвию которого пробегали синие и алые блики. Держала его прямо перед собой, будто собиралась отдать, как отдавала когда-то саблю.

Хансияр.

Умерла.

В девяносто первом. 

Хасан тряхнул головой, и наваждение рассеялось. Он вспомнил, что это за меч — Заноза рассказывал об ало-синем клинке по имени Corazon, — и он понял, что это за женщина… что это за существо. Шиаюн. Не женщина, не мужчина — демон.