Ночь для двоих - Томас Шерри

Стараясь ни о чем не думать, Элиссанда вышла из дома и отправилась на прогулку. Ноги сами привели ее к тому месту над рекой Дарт, где она встретила мужа. Наверное, и после их отъезда он будет ходить на долгие прогулки и иногда останавливаться на склоне, чтобы взглянуть на реку — шляпа в руке, кожаные лоскутки на рукавах твидового костюма.

Только ее с ним уже не будет.

Вернувшись в дом, она зашла в кабинет супруга.

Вскоре после их переезда в Девон она заметила там книгу, озаглавленную «Как женщины могут заработать себе на жизнь». Тогда ей показалось, что этой книге не место в библиотеке мужчины, которому никогда не приходилось думать о заработке. Позже она поняла, сколь широки и разносторонни интересы маркиза.

Роясь на полках, Элиссанда увидела торчащий между двумя книгами уголок почтовой открытки. Она вытащила ее и затаила дыхание. На ней были изображены высокие скалы и бушующий океан. Капри, тут же решила она, прежде чем увидела подпись в Нижней части открытки: «Эксмур»[22].

Она позвала миссис Дилвин, чтобы та помогла ей найти это название на подробной карте Великобритании, висевшей на стене. Оказалось, что это место находится сравнительно недалеко, примерно в пятидесяти милях от Пирс-Хауса, на северном побережье Девона. Элиссанда показала открытку экономке:

— Как вы думаете, я смогу найти именно это место, приехав в Эксмур?

— Конечно, мадам, — ответила экономка, бросив взгляд на картинку. — Я там была. Это место называется Хангман-Клиффс. Там красиво.

— Вы знаете, как туда добраться?

— Конечно, мадам. Необходимо ехать поездом от станции Пейнтон до станции Барнстэпл, потом по местной ветке до Илфракомба. Оттуда еще несколько миль к востоку.

Элиссанда поблагодарила экономку, и некоторое время задумчиво разглядывала открытку. Хангман-Клиффс, очевидно, место, не приспособленное для прогулок. Мама никак не сможет забраться по каменистым тропинкам на вершину.

Решение пришло неожиданно. Она поедет туда одна. Мама должна вернуться только послезавтра. Так что если она выедет завтра рано утром, то успеет к вечеру приехать и на следующее утро встретить маму. А тем временем она успеет испытать то, что годами представляла себе в мыслях, — головокружительное чувство свободы, когда стоишь на краю крутого обрыва, а внизу бушует море.

Если уж ей приходится начинать новый период в жизни, чего ей делать совершенно не хотелось, она, по крайней мере, сможет завершить старый период на высокой ноте.

— Думаешь о Пенни?— спросила Анжелика.

— И да, и нет, — вздохнул Фредди.

Когда она вернулась из Дербишира, Фредди ожидая ее у входа в дом. И уже полтора часа они говорили только о Пенни и его откровениях, вспоминая множество примеров, когда его слова или действия могли быть истолкованы в свете его службы короне.

Сначала Анжелика пришла в негодование. Она всегда была близка с Фредди и знала, что Пенни всегда был для младшего брата полубогом. Когда-то они с Фредди даже рыдали вместе, оплакивая молодого человека, которого оба любили и который, хотя и не умер, но все равно был для них потерян.

Однако Фредди простил брата, и она, немного поразмыслив, тоже решила его простить.

Она приказала принести горячего чаю. От бесконечных разговоров всегда хотелось пить.

— Как можно думать о нем и в то же время не думать? — полюбопытствовала она.

Фредди окинул подругу долгим взглядом.

— Я рад, что Пенни сказал правду. Мы проговорили целый час, прежде чем он ушел, чтобы отвезти миссис Дуглас к поверенным мужа. Но и после его ухода я чувствовал тревогу и очень хотел поговорить с тобой. Только с тобой — больше ни с кем. Я ждал тебя целые сутки, и, признаюсь, это были самые долгие двадцать четыре часа в моей жизни.

Анжелике были очень приятны его слова. Ей понадобилось очень много времени и сил, чтобы превратить их из друзей в любовников, но — ирония судьбы! — теперь ей временами казалось, что занятия любовью вытеснили все остальное. Нет, конечно же, она зря тревожилась. Они оставались лучшими друзьями.

Улыбнувшись, Анжелика проговорила:

— Я бы вернулась раньше, если бы знала.

Фредди не улыбнулся в ответ, а потянулся за чайником.

— Там нет чаю, — напомнила она.

Фредди слегка покраснел.

— Да, конечно. Ты только что приказала принести еще.

Принесли чай. Анжелика налила ароматный напиток в чашки. Фредди рассеянно поднес свою чашку к губам.

— Разве ты не хочешь молока и сахара? — Он никогда не пил черный чай.

Фредди еще больше покраснел, поставил чайник и потер подушечками пальцев лоб.

— Я так и не ответил на твой вопрос, да?

Анжелика уже забыла, какой задавала ему вопрос, но его очевидное волнение передалось и ей.

Фредди, похоже, принял какое-то решение. Он взглянул прямо в глаза подруге и, когда заговорил, его голос был тверд.

— Мне довольно трудно объяснить, что я к тебе чувствую. Это значительно более сильное чувство, чем дружба, но совершенно не похожее на любовь.

Анжелика как раз потянулась за бисквитом, однако ее рука замерла над тарелкой. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы все-таки взять лакомство. Они еще не говорили о любви, во всяком случае, применительно к ним двоим.

— С леди Тремейн я всегда был робким обожателем. Всякий раз, входя в ее гостиную, я чувствовал себя служителем, приближающимся к алтарю богини. Это одновременно возбуждало и лишало сил. А твоя гостиная — продолжение моего дома. И я не знаю, как это объяснить.

Их взгляды встретились. Она не знала, что он скажет дальше, и всячески старалась сдержать страх... и предвкушение.

— Я ждал твоего возвращения бесконечно долго. И знаешь, вышагивая взад-вперед по улице, я в какой-то момент понял, что никогда не шел к леди Тремейн, если мне нечего было ей предложить. Когда я приходил только потому, что хотел увидеть ее, мне всегда казалось, что я зря трачу ее время. Но тебя я хочу видеть в любом настроении — когда счастлив и когда просто занимаюсь повседневными делами, когда мне грустно и когда я переполнен чувствами, как вчера и сегодня. И я почитаю за великую честь то, что, когда прихожу, мне кажется, что тебе этого достаточно.

Рука Анжелики, сжимавшая бисквит, разжалась. Несчастное произведение кулинарного искусства превратилось в крошки. Она стряхнула их на скатерть и только тогда вспомнила, что надо дышать.

— Занимаясь своими делами, Пенни принимал меня как нечто само собой разумеющееся. И он был не одинок в этом. Я тоже принимал его как должное, до несчастного случая. — Он ласково улыбнулся. — Как и Пенни, ты всегда была опорой в моей жизни, которая была бы намного беднее без тебя. И все же я и тебя принимал как должное.