Филумана - Валентин Шатилов

– Что делать?

– Радоваться. Удачному фокусу. Вы же не сказали: «Ап!» – вот я и оказалась в затруднении.

– Но палочка ведь провалилась! – подсказал Каллистрат.

– Фокус в этом? У вас за окном зыбучие пески?

– Что ж, княгиня. Еще раз. И только для вас. Но смотрите не на меня, а на песок.

Он взял со стола беленькое птичье перышко, осторожно уложил его на песок. Я, как и было приказано, не отрывала глаз от песка.

Перышко буквально мгновение подержалось на его поверхности, потом быстро, будто его кто снизу тянул, погрузилось и исчезло.

– Теперь-то, – видели?

Каллистрат вознес чашу над нашими головами, и я обнаружила перышко, лежащее на дне чаши рядом с палочкой.

– Зыбучие пески, – неуверенно повторила я, чувствуя себя дура дурой.

– Эх, княгиня… Ладно, смотрите еще раз.

Он положил на песок еще одну палочку, и она ухнула на дно чаши так стремительно, будто песчинки расступались перед ней.

– Хорошо, – сдалась я. – Впечатляет. Но как это у вас получается? Выкладывайте, престидижитатор , в чем разгадка фокуса? (Престидижитатор– фокусник, проделывающий номера, основанные на быстроте движений и ловкости рук (Примеч. ред.))

– Ага! – довольно хохотнул он. – То-то! Никто не знал разгадки! Знали, что Киршагова пустохлябь затягивает хуже водоворота, а почему – не знали! А надо было просто присмотреться к этим замечательным песчинкам! Как это сделал я. И как это можете сделать вы, княгиня.

Он жестом пригласил меня к другому столу, около окна.

– Ближе к свету, – пояснил он. – Постарайтесь разглядеть. Галантно отодвинув стул, я уселась перед чистым листом белой бумаги. Спросила с готовностью:

– Куда нужно смотреть?

– Вот, – он указал на две песчинки, одиноко лежащие посреди листа.

– Песчинки! – сообщила я.

– Точно! – восхитился Каллистрат и протянул мне тонкую стеклянную палочку. – А теперь, будьте добры, придвиньте их одну к другой. Только глядите очень внимательно!

Я взяла палочку, наклонилась и принялась осторожно подталкивать одну песчинку к другой. В какой-то момент, когда их края оказались совсем рядом, песчинки дернулись и без всякого подталкивания надвинулись одна на другую. Поверхности их кристаллических граней слились, слиплись – и вот передо мной лежала уже одна песчинка…

Нет, три! Мгновенные разломы по краям большой, только что образовавшейся песчинки пролегли вдоль ее полюсов и тут же отсекли от нее две крохотные крупинки. Теперь передо мной на бумаге лежали рядком три песчинки: маленькая, затем обычная по размеру и опять маленькая.

– Их три… – зачарованно глядя на этот блошиный цирк, прошептала я.

– Можете их опять превратить в две, – самодовольно разрешил Каллистрат. – Для этого просто сдвиньте две маленькие части.

Я сделала, как велели, и две белые крошки жадно припали друг к другу, склеиваясь. И вот передо мной опять две песчинки!

– Обратите внимание – песчинки одного размера! – приказал Каллистрат.

Я послушно обратила. Действительно, одного.

– Это размер их постоянства. Песчинки Киршаговой пу-стохляби всегда стремятся достичь его. Но не могут преодолеть. Самое сильное их желание – слипнуться всем вместе, как это происходит со стальными пластинами, если наложить их друг на друга. Но стальные пластины могут слипаться в бесконечном множестве. Я, по крайней мере, предела установить не смог А у песчинок такой предел установлен самим их естеством – вот он, перед вами. Я назвал его «один гран». Едва вес песчинки превысит один гран, как она неизбежно распадается, отсекая от себя все лишнее!

– Вы говорите о них, как о живых существах, – заметила я.

– Кто знает, кто знает… – усмехнулся Каллистрат. – Не есть ли то, что вы наблюдаете, и правда, зачатье новой жизни? Отличной от нашей по всем свойствам, но зато приспособленной к этому миру. И к неощутимому, но разрушительному ветру этого мира. Ветру, о котором говорили вы, княгиня, в моей лаборатории. Ветру, который не дает нам, людям, подняться здесь до истинных высот про… – он замешкался.

– Прогресса, – подсказала я.

– Именно! – поднял палец Каллистрат. – Но все это – только мои предположения… И если такое зачатье произойдет, то произойдет не скоро. А пока – вся необъемная котловина Киршаговой пустохляби, заполненная этим замечательным песком, будто кипит ежесекундно. Песчинки липнут друг к другу в желании единения, чтобы тут же распасться. И чтобы слипнуться вновь. И любое постороннее тело, оказавшееся среди их кипения, чувствует себя чужим, непричастным к их нескончаемым заботам. Грубо толкнув хотя бы одну из песчинок, это тело вызывает молниеносное соединение и разрушение пограничных с ней песчинок. Что, в свою очередь, приводит к переделке граничащих уже с ними. И так – во все стороны до краев котловины, пусть даже они удалены от точки первоначального изменения на многие десятки верст…

– Но как это объясняет зыбучесть этих песков? – поинтересовалась я, вновь сталкивая песчинки, лежащие передо мной, и вновь наблюдая процесс их соединения и последующего распада.

– Ну как же, княгиня! – заволновался Каллистрат. – Это же просто! Вот песчинки лежали в покое – каждая размером в один гран. Вы положили сверху нечто, что имеет тяжесть… Пусть даже самую малую тяжесть! Но вы этим придавили верхнюю песчинку к нижней! Они тут же склеились – и тут же распались, уже по-другому. А нечто, лежавшее сверху, устремилось в их разломы. И придавило еще более нижние песчинки. И так до самого дна пустохляби!

– Да? – с сомнением сказала я.

– Ну разумеется, княгиня! Ведь стоит их хоть чуть потревожить…

– Я помню – они тут же начинают свое странное склеивание-расклеивание.

– Вы замечательно сказали, княгиня! Они ищут покой, а их подстерегает тревога! Не то что посторонний предмет, но малейшее дуновение ветерка – и они снова в беспокойном поиске гармонии!

– Перекристаллизовываются, – подсказала я.

– Выговорить это, кроме вас, княгиня, недоступно никому, но, наверно, вы сказали истинную правду!

– Каллистрат, ваш способ ухаживать за девушками экстравагантен. Но действенен, – признала я. – Княгиня в восхищении!

Протест ли мой дал результат или были другие причины, но среди девушек, прислуживавших нам с Каллистратом за завтраком, не нашлось ни одной любовницы князя Михаила – я специально следила за их мыслями.

Сам князь, моими заботами, лежал теперь не в палатах, а в наиболее удаленной части Киршагского кремля, в маленькой часовенке, сложенной прямо над обрывом, с видом на белую гладь пустохляби. Я проследила за тем, как его туда перенесли квасуровские дружинники из числа охраны. Потом спустилась вниз, к этому замечательному песочку.