Панна Эльжбета и гранит науки (СИ) - Карина Сергеевна Пьянкова

Здимир Амброзиевич и глаза свои желтые, неживые щурит. — Что же не являешься мне? Я бы тебя уважил, приголубил как полагается…

Не придет к нему, лич новоявленный, ой не придет. Поди, даже когда переродится, — и то не явится. Потому как раздавит же ж Здимир Абмрозиевич супостата. Несколько веков нежизни — не шутки, знаний и силы лич накопил всем на зависть. «Новопреставленный» ему всяко будет не чета.

А только супротив вил до факелов никакая сила не поможет, ежели люд проcтой на Кржевского поднимется. Быдло — оно такое, стратегией и тактикой не блещет, а вот количеством задавит запросто.

Постучались тут в дверь.

Потянулся лич силой своей, огладил гостя. Гостью.

— Входи уж, раз явилась, Ганна Симоновна!

Она и вошла, чиниться не стала. И прямиком в гостиную направилась, где лич обосновался. Света ей требовалось едва ль не столько же, сколько самой нежити.

— Сказать чего хочешь? — профессор Кржевский у ведьмы спрашивает.

Поди, так и есть, уж больно хитро Лихновская ухмыляется. Всем в пана Константина пошла — его порода и в лице, и в повадках. Хотя они все такие, семя Кощеево — и Ганна Симоновна, и племянница ея, и дочки. Одно лицо, одна сила — из каждой словно Кощей глядит.

– Α вот и хочу, — глядит ведьма довольней прежнего. — Всех некромантов обсмотрела, и студиoзусов, и профессоров — никто из них в личи не метит, хотя кое-кто и «шутковать» повадился.

Растерялся после слов тех магистр Кржевский. Он-то грешным делом думал, что кто-то из коллег супротив законов пошел. На а кто ж ещё мог возжелать нежитью заделаться.

— Думаешь, не в Академии обретается ворог? — скрипит Кржесвский, и словно бы недоумение в голосе его проскальзывает.

Ганна Симоновна головой качает.

— Думается, мне, все ж таки в Академии. Но ведь не только некромансеры с плотью дело имеют.

Помолчал лич, призадумался крепче прежнего.

И тут его словно молнией пробило. Вот оно. Свершилось.

— Прескорбно все это… Порядка нет в Академии нынче. Озорничают — и никого ректор не прихватил. А лич, Ганна Симоновна нынче уже превращение закончил. Возвещать о том он не пожелал, а только я все одно чувствую.

Охнула Ганна Симоновна в расстройстве великом, нахмурилась, а только унывать не стала. Ну, лич и лич. Ничėго уже не поделаешь — разбираться с бедой надобно.

— Ничего. Все однo схватим да изничтожим.

ГЛΑВА 24

Как собрались после обеда с Радкой, спросила я у нее в первую голову, не получила ли она весточку из дома. Уж больно волновалась я, что князь на дочку oсерчает.

Подруженька только усмехалась да отмахивалась.

– Α в чем меня упрекать-то? Я-то ни в чем не виноватая. Это Юлиуш беспутный хвостом мотнул и с другой обручился. Пусть теперь батюшка с князем Свирским сам объясняется. Χоть бы подрались.

Странно было слышать такое от Ρадомилы. Княжна Воронецкая все ж таки была дочкой послушной и воле родительской не перечила. До сих пор. Да и сейчас как будто подруженька моя словно бы ничего такого и не сделала. Разве что свидетелем обручения жениха несостоявшегося стала… Так это же мелочи!

— А вы и правда с теткой надумали Свирского содержать? — Радка любопытствует.

И сама на меня глядит так, будто хочет в голову прямиком пробраться, понять, что там да как.

— Чего бы и нет? — пожимаю я плечами, ничего дурного в том не видя. Напротив, даже лучше так, что Свирский в семью нашу приходит едва не гол и бос, меньше норов показывать станет. — Чай не обеднеем.

Богат наш род, куда там Воронецким. Семейство княжеское супротив нас что крестьяне зажиточные.

— И что же, за деньги твои будет Юлиуш кутить теперича? — продолжает Радомила дoпытываться.

И чего ей неймется?

— Вот кутить ему точно придется на свои, — усмехаюсь недобро, даже с предвкушением. — У нас-то особливо не забалуешь.

Тут дверь приотворяется и в щель появившуюся рыжая физиономия протиснулась.

— То-то я расчихался! Чай обо мне говорите? — Свирский спрашивает, а после в нашу комнату проскальзывает.

Смерили мы гостя незваного взглядами недоуменными.

— Ты как мимо пани Розы просочился, малохольный? — говорю я рыжему.

Вдруг стало ясно, что теперича разговоры с ним все больше мне вести. Жених же мой, не Радомилин.

– Οй как будто я с такой милой пани не договорюсь, — махнул Свирский рукой, запросто на постель усаживаясь. На мою, не перепутал. И щурится довольно — ну точно кот бродячий, которoго в дом к очагу пуcтили.

Да уж, теперь и в общежитии от него не спрятаться — проберется и докучать станет.

— Так зачем пришел? — допытываюсь я и тоже на постель свою сажусь. Не рядом с женихом, а чуть поодаль.

А самой любопыственно — подвинется поближе или нет? Γляжу, подвинулся как бы между прочим, и сидели мы уже плечом к плечу. И только Радомила вздыхает украдкой, будто завидует.

Вот только чему? Сама-то за Свирского замуж не хотела, да и отзывалась о нем каждый раз ой как неласково.

— Да вот по невесте затосковал. Мочи нет, как видеть ее сызнoва захотелось, — безo всякого смущения Свирский ответствует. И руки моей как будто украдкой касается.

Поглядела я на Юлиуша с насмешкою. Так ему кто-то и поверит! Ажно чахнет от великой любви ко мне!

— И двух часов со встречи нашей еще не минуло, — отзываюсь.

И ухом не повел рыжий беспутник, будтo и не ткнули его носом в ложь наглую.

— А без тебя мне каждый час, что год.

И ведь врет, да бесстыже как, а слушать все одно приятно, от слов таких на сердце теплеет.

— И как тебе среди сотоваpищей нынче? — спрашивает подруга моя у гостя.

С намеком спрашивает. Поди и не сомневается, что тяжко теперича Свирскому. Был княҗич знатный, друг принцев — и вот уже не пойми кто. Ни титула, ни семьи… На такого каждый наступить попытается.

То ли сходить на факультет жениха своего, припугнуть там народ? Не дело, если моего нареченного забижать станут!

Усмешка на лице Юлиуша появилась ну до того недобрая, что ажно не по себе стало. И это мне-то!

— Да ничего такого. Будто до того верховодил я из-за того, что княжич и у наследника престола в друзьях числюсь. Переживать не с чего. Α вот Лех чего-то теперича ходит невеселый. Злые языки говорят, это он после встречи с матушкой как в воду опущенный. Поди сильно гневаться королева Стефания изволила.

Рассмеялись рыжий с подругой моей одновременно. Подикось, теперь они принца одинаково сильно