Кровное дело шевалье - Мишель Зевако

— Фортуна? Наверное, так, шевалье. Я наконец узнал, что такое счастье.

— Вот как? Мне, разумеется, не хотелось бы показаться нескромным, однако…

— Друг мой, у меня нет от вас никаких тайн! Я люблю — и любим… Моя суженая сейчас в Париже, она остановилась у своей родственницы. Мы встречаемся два раза в неделю и собираемся…

— Да-да?

— Собираемся уехать в Беарн и там обвенчаться. Моя избранница — круглая сирота, я единственный близкий ей человек в целом мире. Для меня же она — все! Если мы расстанемся, я потеряю рассудок или погибну…

— Да вы, и правда, счастливец! — вздохнул Пардальян.

— О Боже! Как и все влюбленные, я думаю лишь о себе! — устыдился граф. — Делюсь с вами своими переживаниями, вы терпеливо выслушиваете меня, в то время как вас угнетают какие-то серьезные заботы!

— Что ж, скажу прямо: я тоже влюблен.

— Это замечательно! Мы можем сыграть наши свадьбы вместе!

— Все не так просто, граф. Да, я влюблен, да, я тоже лишусь или ума, или жизни, если потеряю ее. Но у вас с вашей суженой — по два свидания в неделю, а у меня… Я даже ни разу не говорил с девушкой, которой отдал свое сердце. Вы познали счастье взаимной любви, я же подозреваю, что моя избранница питает ко мне лишь ненависть и презрение. Вам известно, где вы можете найти вашу даму, моя же пропала. Я обязан разыскать ее, чего бы мне это ни стоило. И пусть, увидев меня, она в гневе отвернется!.. Так вот: мне нужна ваша помощь, граф.

— Ну, разумеется! — немедленно откликнулся Деодат. — Мы обшарим весь Париж, но найдем вашу милую. Но объясните, как случилось, что она исчезла?

Пардальян кратко поведал о том, как заметил Лоизу и увлекся ею, как его схватили и бросили в Бастилию и как он оттуда выбрался. Читатель все это уже хорошо знает.

Жан не упомянул лишь имени Монморанси, считая, что делать это еще рано. Шевалье решил посвятить своего друга в тайну Лоизы позже, когда они отправятся искать девушку.

— Я уже подозреваю, кто мог похитить Лоизу и ее мать, — закончил свой рассказ Пардальян.

— Отлично, друг мой. Завтра же мы примемся за поиски, а сегодня разрешите мне познакомить вас с некоторыми людьми, которые мечтают вас увидеть.

— Что же это за люди?

— Король Наварры, принц Конде и адмирал Колиньи. Поспешим: в этом доме о вас уже наслышаны, а тот способ, которым вы выбрались из темницы, заставит знатнейших сеньоров Франции еще больше уважать вас.

И Пардальян невольно уступил уговорам Марийяка. Тот проводил его в обширную гостиную, где вокруг стола собрались пятеро мужчин. Двоих Жан тут же узнал — это были Телиньи и старик де Колиньи, которого шевалье пару раз видел на улицах Парижа.

Молодые люди приблизились к столу, и граф представил своего друга:

— Сир, господа! Перед вами дворянин, спасший королеву, шевалье Жан де Пардальян.

Все ласково и одобрительно заулыбались, глядя на немного смутившегося юношу.

Первым Жану подал руку адмирал.

— Шевалье, вы смогли предотвратить страшное несчастье!

Взволнованный Жан почтительно пожал руку знаменитого старца.

— И я хочу прикоснуться к деснице, защитившей мою милую матушку, — произнес юноша лет семнадцати — восемнадцати, говоривший с резким гасконским акцентом. Это был король Наваррский, будущий государь Франции Генрих IV.

Пардальян, соблюдая правила этикета, преклонил колено и вежливо, но не теряя достоинства, дотронулся губами до руки короля.

Возле Генриха Наваррского сидел юноша примерно одного с ним возраста. Лицо, фигура, жесты и движения молодого человека пленяли величием и благородством, которых так недоставало Беарнцу. Это был двоюродный брат Генриха, принц Конде, Генрих I Бурбон.

Он тоже протянул руку Пардальяну, но не позволил Жану вновь встать на одно колено, а по-приятельски привлек его к себе, с искренней сердечностью прижал к груди и воскликнул:

— Шевалье, ее величество уверяла, что вы — настоящий рыцарь, подобный тем героям, что жили много лет назад. Предания гласят, что, встречаясь, эти доблестные воины не стыдились целовать друг друга. Последуем же их примеру… Мой кузен король Наваррский разрешит мне обнять вас…

— Монсеньор, — промолвил Пардальян, — я счастлив, что меня назвал рыцарем сын отважного Людовика Бурбона, наисмелейшего из смелых, легендарного храбреца, погибшего на поле брани.

— А ведь недурно сказано, черт возьми! — вскричал Генрих Беарнский.

К Пардальяну шагнул последний гость адмирала и, тепло поприветствовав Жана, проговорил:

— Старый полковник д'Андело имеет честь предложить вам свою дружбу, а дружбу он ценит превыше всего на свете, юноша!

— Полковник д'Андело, — поклонился Пардальян, — я всегда считал вас идеалом солдата — мужественного, самоотверженного, до конца выполняющего свой долг. Мне предстоит научиться у вас еще очень многому.

— Вы мне нравитесь, шевалье, — хлопнул ладонью по столу Генрих. — Ваша правда: д'Андело — образец для всех нас. Жалко, что он только полковник, а не маршал, но я вручу ему золотую шпагу коннетабля. Не скромничай, д'Андело, ты станешь коннетаблем, а адмирал возглавит королевский совет. Телиньи будет командовать кавалерией, а Марийяк займет первое место в моей свите. Вас же, кузен, наделяю монаршими полномочиями. Так что можете убедиться: я раздаю щедрые награды тем, кто мне верен… Правда, придется немного подождать, но не исключено, что когда-нибудь вы все же получите обещанное… Ничего, будет и на нашей улице праздник! Дайте мне чуть-чуть повзрослеть — и мы еще поглядим, чья возьмет! Пока же утешайтесь посулами!

Генрих так весело болтал, косясь хитрющим глазом на своих единомышленников и специально утрируя гасконский акцент, что все невольно расхохотались.

— Ну вот и отлично! — обрадовался король Наваррский. — Обожаю смех и шутки! Шевалье, что бы вы подумали о стране, где все — и государь, и его подданные — постоянно улыбаются?

— Я подумал бы, что это земной рай, поскольку на престоле там сидит поистине гениальный правитель.

— Браво! — воскликнул Генрих Наваррский. — Но сделать человека счастливым очень легко, для этого не надо быть гением.

Расскажу вам, господа, одну историю. Несколько лет назад я охотился в горах моего родного Беарна. Случилось так, что я заблудился, залез в какие-то колючие кусты, изодрал штаны, порвал куртку. Я никак не мог найти дорогу обратно, боялся, что дома мне влетит, совсем оголодал — короче, чувствовал себя самым несчастным существом на свете.

И вдруг я заметил на поляне хижину дровосека; хозяин, видимо, был дома и что-то напевал беззаботно и весело. Я сразу решил: здесь живет счастливый, довольный жизнью человек — уж очень хорошо он пел. Я зашел в хижину; хозяин налил мне из бурдюка домашнего вина (до сих пор вспоминаю это вино!), дал на закуску сушеных груш и яблок, а когда я наелся и напился, вывел меня на дорогу.