Море имен - Ольга Онойко

– Поехали, – сказал он довольно.

Корней взял с места.

– Ну и сафари под Листвой, – неверяще пробормотал он. – Чище чем на медведя.

– Я же обещал, что будет интересно, – добродушно сказал Летен. – А вон и деревня.

Алей подобрался и обеими руками вцепился в грубую чешую проксидемона.

«Лед, – вдруг прозвучало в голове, как будто он услышал кем-то произнесенное: – Летен – Лед… когда он приходит в ярость, лед тает и показываются подснежники…» Он снова озлился на себя за то, что думает чушь, а потом вспомнил: «подснежниками» на жаргоне судмедэкспертов называются трупы, пролежавшие зиму под снегом.

Воронов убивал людей.

Он убийца.

Алей закрыл глаза.

Летен Истин может выглядеть защитником и опорой, но в действительности он убийца. Нельзя ему верить, нельзя на него полагаться. Он страшен. Он не должен получить код Предела. Никогда.

Машина поравнялась с черной избушкой.

На этот раз Май вышел первым. Сторожко пригибаясь, он скользнул вдоль покосившегося забора, заглянул в окна и крикнул:

– Чисто!

За секунду до этого Алей понял, что красной «Листвянки» в деревне нет. Это значило, что они опоздали. Что он – опять – опоздал. Но Летен уже открыл дверцу и поманил его к себе, и Алей покорно вышел из машины.

– Ну, – сказал Воронов, – что?

Алей молчал. Закусив губу, он как сомнамбула двинулся к Маю. Избушку он узнал, он видел ее, но красная машина успела скрыться…

Алей не помнил, как открыл скрипучую дверь, как вошел. Только что он стоял на воздухе рядом с Летеном Истиным и в следующий миг уже склонялся над черным гнилым столом под черным потолком у разбитого закопченного окошка. Воронов по-прежнему был рядом, в окошке виднелась спина Мая, который зорко оглядывал окрестности. В избушке скверно пахло: воняла химией какая-то дрянь, налипшая на бок древней «буржуйки».

На гнилой столешнице ногтем было процарапано: «Алик». И еще чуть помельче, пониже, чуть наискось: «Алечка».

В глазах у Алея почернело. Подломились колени. Он сполз бы на грязный пол, но Летен ловко поймал его поперек туловища и поставил на ноги. Дыхание у Алея прервалось от резкого толчка под дых, и он не смог ничего выговорить, так и шатался безвольно, вцепившись в рукав Летеновой черной куртки.

– Ну-ну-ну, – успокаивающе сказал Летен и кивнул на стол. – Брат твой тебе весточку оставил. Во дворе следы от покрышек. Уехали они?

– Да, – прошептал Алей.

– Куда? Будем догонять.

– Я…

Алей снова покачнулся, и Воронов перехватил его крепче.

– Держись, – сказал он. – Я с тобой.

Он поразмыслил и повел Алея наружу. Аккуратно наклонил его голову, положив ладонь на макушку, иначе Алей вписался бы лбом в низкую притолоку. На свежем воздухе Алею стало немного легче, он судорожно вдохнул и потер лицо ладонью. Летен ждал. В молчании прошла минута, потом Летен окликнул Корнея, велел, чтоб тот кинул ему фляжку. На фляжке был оттиснут герб СССР, твердое металлическое горлышко ткнулось Алею в зубы и ливануло жгучим ароматным коньяком. Алей закашлялся, сглотнул, больше половины пролил.

– Эх, ты, – добродушно сказал Летен и похлопал его по спине. Легко и естественно он вдруг перешел на «ты», и так получалось даже спокойней – пока он обращался к Алею по имени и матичке, в этом неизменно слышалась ирония. Теперь Летен, казалось, окончательно записал Алея в «свои».

Алей глубоко вздохнул.

Мысль о том, что Летен убийца, уже утрачивала вес и значительность. «Еще бы, – отрешенно подумал Алей. – А ведь если бы я пошел сюда один, черт знает, чем бы это обернулось. Могли бы и убить. Как хорошо, что я его попросил… хорошо, только теперь что мне делать?»

И вопрос этот отворил шлюзы едва отхлынувшему беспамятству. Руки и ноги стали ватными. Белое небо и бледно-зеленую траву затопила волна черной воды. Алей подавился воздухом, земля покачнулась, желудок подпрыгнул к горлу, сердце скатилось в живот, и последним, что он увидел, были глаза Летена, серьезные и встревоженные – и очень близкие, потому что Летен держал его на руках.

…Как отличается дивиди-рип от записи на старой кассете, как ясновидение отличается ото сна, так отличалась эта греза от всех прежних. Наконец Алею доступен стал эффект присутствия, и не то чтобы Алей этому радовался.

Он стоял на брусчатке и чувствовал ее неровности сквозь подошвы ботинок. Было очень темно. В чернильном мраке угадывались громады высотных домов. Ни одно окно не светилось. Слева возвышался забор из сетки-рабицы, на нем тускло белел какой-то плакат. Справа, как молчаливая река, тянулось шоссе. В тишине было слышно, как гудит ветер, проносясь вдоль него. Ни машины, ни человека.

Страшным одиночеством сдавило горло. Глаза Алея закатились, и в этот момент он увидел, как в головокружительной высоте загорелся единственный квадратик окна.

Иней был там. Теперь Алей видел брата будто бы в бинокль: издалека, но очень четко. Иней сидел за тяжелым старинным столом из красного дерева и что-то вяло рисовал шариковой ручкой. Горела настольная лампа в зеленом бахромчатом абажуре. Иней поднял взгляд и посмотрел с отчаянной, обреченной горечью – как будто бы прямо в глаза Алею, и Алей набрал в легкие воздуха, пытаясь позвать его, но не мог произнести ни звука.

Вошел Ясень, хмурый и озабоченный, сел на стол, поболтал ногами, что-то сказал сыну. «Не бойся, – прочитал по губам Алей, – все хорошо». Невольно сжались кулаки. То, что делал отец, становилось уже преступлением. Нервы маленького человека могли не вынести подобного ужаса. Даже взрослого Алея мучил страх! «Папа! – немо крикнул Алей. – Прекрати! Отведи его домой, если ты хоть чуть-чуть его любишь!» Но Ясень не услышал.

И так получалось, что Алик, старший брат, остался единственным, на кого Инька мог надеяться, единственным, кого он мог ждать. Маленький Инька нацарапал его имя на столе в страшной избе. Как бы жутко и тяжело ни приходилось Алику, он не имел права отступить, дать слабину: он был один в поле воин. Кроме него, никого не было.

Последним усилием воли Алей запомнил пустое шоссе и брошенную стройку, чтобы приказать Эну провесить туда тоннель, а потом нахлынувший ниоткуда бурный поток света увлек его за собой, и он вернулся в сознание.

– Да, дела… – услышал он голос Мая. – Эпилептик?

– Не знаю, – задумчиво отвечал Летен, – Рябинушке надо показать. Непохоже… Нет, не эпилептик. Это профессиональное.

– А кто он по профессии? – подтянулся Корней.

– Маг, – с неожиданной ласковостью сказал Воронов, – волшебник. Очнулся? Водички дайте человеку…

Алей жадно выхлебал половину протянутой бутылки. Летен придерживал бутылку поверх его трясущихся пальцев и улыбался ему, точно щенку. Другой рукой он поддерживал голову Алея, на пару с Маем. Алей лежал на траве, а они с двух сторон от него сидели на подогнутых ногах. Когда Май склонился над ним и стал с любопытством заглядывать ему в лицо, Алей окончательно почувствовал себя щенком, потом идиотом, разозлился и встал.