Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова

и голоса грубые, и язык незнакомый. Голова кружилась, и потеряться в толпе оказалось легче лёгкого.

– Ай! – сзади Велгу толкнули.

Она едва не упала и задела тучную бабу. Та отпихнула её корзиной, и Велга, всё пытаясь уберечь от ударов Мишку, отшатнулась и устояла на ногах.

– Не зевай, Вильха, – рядом точно из-под земли выросла Мельця, звеня бубенцами. – И работай локтями.

– Но…

– Толкай их, не жалей. Им не убудет.

Схватившись за краешек её пояса, Велга пошла следом.

– Куда мы?

– Поискать что-нибудь…

Чего-нибудь на Торговых рядах было много, да только всё было не то. После многообразия Старгорода, куда товар везли со всех краёв света, захудалый Щиж вряд ли мог удивить. Сюда купцы заглядывали редко, а те, кто и бывал, судя по товарам, привозили самое необходимое. В Щиже, кажется, не знали богатств и ценили то, что могло пригодиться в хозяйстве. Ни тебе троутоского шёлка, ни лойтурских поющих коробков, ни драгоценных украшений из Вольных городов, ни даже скренорских костяных кинжалов. Из украшений для местных красавиц нашлись только уродливые латунные ящерицы. Их в Щиже изображали на всём: на обручьях, на очельях, на гривнах и височных кольцах.

– Они…

– Да, – кивнула Мельця.

Снизу, откуда-то из-под рёбер, карабкался леденящий, душащий ужас, он потянулся липкими лапами к горлу, но Велга не успела даже пискнуть, как вдруг перелив струн заставил её оглянуться.

Народ загудел, закрутил головами, а откуда-то со стороны раздался звонкий, чистый голосок:

Расскажи мне небыль.

Расскажи мне быль.

Расскажи про море,

Что охватил…[2]

– Девушка? – Велга удивлённо оглянулась на Мельцу. – Это что, девушка поёт?

Она часто бывала на праздниках и гуляньях, её отец и сам нередко приглашал гусляров в свой дворец. Кажется, однажды Велга даже слышала выступления Вадзима. Но ни разу ей не встречались девушки-гусляры. И не она одна была поражена: народ вокруг заволновался, и все потянулись к зданию, видимо, корчмы. На двери висела вывеска с кружкой, через край которой переливалась пивная пена. А на ящике рядом со входом сидела невысокая девушка со светлыми косичками.

– Слышала эту песню раньше? – покосилась на неё, довольно улыбаясь, Мельця. – Она о чародее-соколе…

– И его возлюбленной, которая пошла за ним на край света…

– Хм, – полные губы Мельци изогнулись в улыбке.

– Что? – удивлённо вскинула брови Велга. – Это моя самая любимая песня.

– Всё было не так.

– Как ты можешь это знать?

– Знала я одного фарадала, который знал одну чародейку, которая знала чародея, о котором эта песня…

– Говно это, а не песня, – раздалось прямо у Велги за спиной, и она пугливо оглянулась.

Позади стоял Вадзим. Лицо у него скривилось, точно он целиком слопал луковицу. Велга невольно закрутила головой. Если здесь Вадзим, значит, недалеко и Белый…

– Разобрались с советником? – перебила гусляра Мельця.

– Ага. Сошлись на половине цены, но в город скренорцам заходить запретили. Работорговля здесь облагается жутким налогом. Так вот, я не договорил: песня эта дерьмовая.

– Чем это она тебе не угодила? – с насмешкой спросила Мельця.

А Велга, в груди которой уже начал вскипать гнев от обиды за любимую историю, с благодарностью ей улыбнулась. Окружённая толпой, глядя на всех снизу вверх, она вдруг почувствовала себя ужасно беззащитной и всё крутила головой, пока не заметила за спиной гусляра Белого. И вместе с облегчением и радостью её окатила волна стыда.

Потупив взгляд, Велга поспешила перевести взгляд на певицу. Изо всех сил она старалась не думать о произошедшем между ней и Белым, но как же хотелось снова это испытать. А ему? Что он почувствовал? Что подумал? Не посчитал ли он её распутной или глупой?

– Да всем мне эта дерьмовая песня не угодила, – скрипящим, совсем не певческим голосом произнёс Вадзим. – Звучание говно. Слова говно. А девка эта играет ещё говнистее, чем вообще возможно.

– Говно у тебя в голове, – закатила глаза Мельця и отвернулась к певице. – Ты просто завидуешь. У тебя-то известных песен нет. Сам бы попробовал написать такую, чтобы всем понравилась, – добавила она, не глядя на него.

– А вот и напишу, – пробубнил Вадзим. – Про чудовище… и яблоневый сад. И ненастоящую маленькую княжну.

От его слов Велгу пробил озноб. Она обернулась, но Вадзим уже проталкивался через толпу подальше от них. Белый смотрел поверх Велги на певицу и будто бы не услышал ничего ни про чудовище, ни про княжну.

А певица сидела, прикрыв глаза, и, к счастью, не слышала ничего из того, о чём шептались в толпе. Она была далеко отсюда, в королевстве, куда улетел заколдованный сокол, на поле боя, и во дворце царя, и на пиру, где выпивали за чародея-сокола и его прекрасную возлюбленную.

Но Велга уже не слышала слов песни. Она думала о яблоневом саде и чудовище, о ненастоящей княжне и во́ронах. И одном Белом Вороне тоже думала.

Он стоял совсем рядом, и по спине Велги пробегали мурашки. Но больше не от страсти, не от возбуждения. Ей хотелось ошибиться. Ей хотелось оказаться глупой, слепой и глухой. Но, кажется, к несчастью, она наконец-то поумнела.

* * *

– Уходи, ради Создателя, – не сдерживая больше раздражения, попросила Мельця.

– Но…

– Ты не помогаешь, Вильха, – сверкнув вишнёвыми глазами, чародейка зажгла вторую лучину. – Ты только тревожишься и меня тревожишь. А мне, чтобы помочь твоему брату, нужно самой успокоиться. Уйди. Я пытаюсь его спасти.

Потоптавшись на пороге, Велга кивнула:

– Прости.

– Не надо извиняться. Ты не виновата, что переживаешь. Просто иди. Проветри голову.

Могла ли она и вправду оставить Мельцу с братом? Могла ли ей доверять?

– Иди, – вздохнула та. – Тем более сегодня Кострома. Сходи на праздник.

Велгу никогда не пускали на берег в ночь Купалы или на Кострому. Это были праздники кметов: дикие, беспутные. Княжне, пусть и ненастоящей, на них было не место. Не место на нём и девушке, которой стоило теперь надеть кручинный платок. Велга и осталась бы с Кастусем, но Мельця выгнала её из бани, где положили больного.

А в Щиже праздновали Кострому. Собирали костры у реки и жгли, дабы лето выдалось плодородным. Дабы духи Нави, разгулявшиеся в русалью седмицу, не тронули девок и детей.

Там, где остановились на ночлег Велга и чародеи со скренорцами, было далеко до городских празднований. И только издалека сквозь вечерний сизо-зелёный туман доносились радостные возгласы.

Велга остановилась у входа в баню, прислушалась. Вечерний воздух был тёплый, сладкий, и даже жужжание комаров не тревожило. Собирались голубоватые густые сумерки, притупляли цвета и краски, оголяли чувства. А