Другая Болейн - Филиппа Грегори

Анна отчаянно боролась за жизнь и не менее отчаянно боролась за короля — нескончаемая битва, куда сестра вложила бесконечное упорство, сражаясь до последнего, как ни малы были шансы на победу. От короля приходили любовные послания, из Хандсона, Титенхенджера, Эмптхилла. Он рекомендовал то одно, то другое лекарство, обещал, что не забудет ее, клялся, что по-прежнему любит. Одно было ясно: на развод прямо сейчас рассчитывать нечего, все дела замерли, даже сам кардинал болен. Похоже, про развод почти позабыли, королева все время рядом с королем, а малышка-принцесса с ними — веселое существо, никогда не дающее скучать. Как будто все замерло, лето проходило, а вместе с ним утекало время, и отчаявшейся Анне казалось, что королю до нее нет никакого дела — ему, кто так панически боится всяческих болезней и каким-то чудом один пребывает в добром здравии в бушующем море человеческих невзгод.

Но семейная удача, болейновское везение помогли — горячка не пришла в Гевер, и я, и дети оставались здоровы среди таких знакомых зеленых полей и лугов. Я получила письмо от матери Уильяма — он все-таки, как и мечтал, успел добраться перед смертью до дому. Сухим, холодным тоном поздравляла она меня с тем, что я теперь снова свободная женщина. Похоже, она считала, что супружеские клятвы и в прошлом не слишком меня стесняли.

Я прочла письмо в саду, сидя на любимой скамейке, глядя на замковый ров и высокие стены. Я думала о нем — человеке, которого я превратила в рогоносца, а последние несколько месяцев обнаружила, что он самый лучший в мире муж и любовник. Нет, он так и не получил от меня того, что заслуживал. Женился он на сущем ребенке, юная девушка его оставила, а когда я наконец вернулась к нему уже зрелой женщиной, все равно в моих поцелуях всегда оставался привкус какого-нибудь расчета.

Теперь ясно — он умер и я снова свободна. Если удастся избежать следующего замужества, хватит денег купить небольшую усадьбу где-нибудь в Кенте или Эссексе. У меня появится земля, своя собственная земля, приносящая урожай. Я ни от кого не буду зависеть, никому не буду принадлежать, не то что раньше — любовница одного, жена другого, сестра третьего. Как хочется вырастить детей под собственной крышей. Конечно, понадобятся деньги, придется убедить кого-нибудь, опять мужчину — Говарда, Болейна или короля, назначить мне пособие, чтобы хватило жить самой и растить детей. Может, тогда будет достаточно для скромной вдовьей жизни в своей маленькой усадьбе где-нибудь в глуши.

— Не можешь же ты себя вот так похоронить. — Георгу не понравился мой скромный план, который я изложила, пока мы гуляли в лесу. Дети прятались за деревьями, выскакивали на нас оттуда, а мы медленно прогуливались взад-вперед. Нам предназначалась роль пары оленей, у Георга из шляпы торчали какие-то ветки, изображающие оленьи рога. То и дело раздавались веселые смешки Генриха, когда ему удавалось подкрасться к нам, как он думал, незамеченным и выпрыгнуть из-за дерева. Мне все время вспоминалась любовь его отца к переодеваниям, наивная вера короля, что ему удалось одурачить всех такими простыми уловками. Теперь я потакала сыну — пусть воображает, что никто не слышит его шумного сопения, когда он прыгает от ствола к стволу или пытается укрыться за большим кустом.

— Ты была придворной фавориткой. — Брат мною явно недоволен. — Почему бы тебе не выйти теперь замуж за кого-нибудь стоящего? Отец или дядя найдут тебе лучшую партию в Англии. Когда Анна станет королевой, ты сможешь заполучить себе французского принца.

— Для женщины все едино, тяжелая работа, хоть в парадной зале, хоть на кухне. — Я не могла скрыть горечи в голосе. — Мне уж это известно. А в результате тебе никаких денег не достается, все идет мужу и господину. И только успевай выполнять его приказания, будто ты последний мальчишка на побегушках. Терпи, чего он ни пожелай, да еще и улыбайся. Я прислуживала королеве Екатерине столько лет, я видела, как ей достается. Не желаю становиться принцессой, даже если дадут принцессино приданое. Не желаю даже королевой быть. Видала я, как ее унижали, стыдили, оскорбляли, а она только преклоняла колени на молитвенной скамеечке и просила Бога о помощи, ну чтобы хоть немножко полегчало. Вставала и снова улыбалась женщине, которая ее только что унизила. Мне такое не слишком по нраву, Георг.

Маленькая Екатерина вдруг выпрыгнула из-за дерева, схватила меня за юбку:

— Поймала! Поймала!

Георг обернулся. Поднял ее на руки, подбросил в воздух, поймал, передал мне. Она теперь весила немало, четырехлетняя крепышка, пахнущая солнцем и листвой.

— Вот умница, — сказала я. — Будешь настоящей охотницей.

— А она? — спросил брат. — Что, и ей не будет места в этом мире. Ей, племяннице английской королевы? Подумай, сестренка.

— Если бы только женщины могли на что-нибудь претендовать, — страстно ответила я после минутного раздумья. — Если бы у нас только были какие-нибудь права. А то женщина при дворе… ты словно смотришь на кондитера на кухне за работой. Все такое вкусное, а взять нельзя ни кусочка.

— А маленький Генрих? — Брат не желал оставлять меня в покое. — Твой Генрих будет племянником короля, все знают — он его сын. Вдруг, не дай Бог, у Анны не родится своего, Генриху может достаться английский трон. Слышишь, Мария, твой сын — сын короля и его возможный наследник.

Нет, эта мысль меня не радовала. Я со страхом взглянула туда, где в гуще деревьев мой упорный маленький сынок старался не отстать от нас, бормоча себе под нос охотничьи песни собственного сочинения.

— Хвала Господу, он здесь в безопасности, — только и сказала я. — Хвала Господу, он в безопасности.

Осень 1528

Анна выжила, а чистый воздух Гевера вернул ей потерянные было силы. Когда она в первый раз вышла из спальни, я все равно сначала отказывалась сесть рядом с ней из страха передать болезнь детям. Она насмешничала по поводу моих страхов, но голос еще дрожал. Ей казалось — король ее предал, когда бежал подальше от двора. Ее оскорбляло, что он провел все лето с королевой и маленькой принцессой.

Сестра решила отыскать короля как можно скорее, как только придет прохладная осенняя погода и унесет с собой горячку. Как же я надеялась, что все они, занятые королевскими планами Анны, в этот раз обо мне позабудут.

— Ты отправишься со мной, — решительно заявила Анна. Мы сидели в любимом уголке у замкового рва, Анна на каменной скамейке, Георг улегся на траве у ее ног. Я тоже села на траву, спиной к скамье, глядя на детей, бултыхавших маленькими ножками в воде. У берега неглубоко, но все равно за ними нужен глаз да глаз.