The Мечты (СИ) - Светлая Марина

- Прекрати, а! – рявкнул Роман, заводясь. – Тебе в больницу надо! Я сейчас пришлю к тебе Борисыча, он отвезет.

- Ой, слушай. Ну вот только твоего Борисыча не надо, - без энтузиазма возмутилась в ответ и Нина. – Что ж у тебя чуть что – так Борисыч.

- Тогда сам приеду, - мрачно ответил Моджеевский. – Нельзя тебе без медпомощи!

- Не выдумывай, Рома!

- Сорок пять лет Рома. Жди, через час буду. И постарайся не вставать, пожалуйста.

- Постараюсь, - вздохнула Нина и отключилась.

А Роман так и остался стоять, прижимая к уху телефон. И среди всех промелькнувших в голове мыслей он вдруг остановился на одной, последней. Главной. На лице Жени прямо перед собой. Моджеевский сглотнул. И медленно убрал трубку, не разрывая их взглядов.

- Жень… - сдавленно прошептал он.

- Что? – бесстрастно спросила она.

- Я… ты же все поняла, да?

- Конечно же, я все поняла, - для надежности Женя еще и кивнула самым решительным образом.

- Прости… правда, прости… ну разве я могу ее бросить в таком состоянии?

- Не можешь.

- Женя!

- Я Женя чуть меньше, чем ты – Рома, - улыбнулась Женька. – Поезжай.

- Я отвезу тебя домой. Смотаюсь с Ниной в больницу, а потом к тебе. Сразу же. Ничего не закончилось, у нас вся ночь еще впереди.

- Я сама доберусь.

- Нет, - мотнул он головой и как-то отчаянно и крепко взял ее за плечи. – Так нельзя. Я все исправлю. Я найду способ.

- Я хочу еще немного побыть здесь, - твердо сказала Женя, глядя ему в глаза. – Съем праздничный десерт и поеду домой.

- Ты простишь меня?

- Есть за что?

- За то, что я у тебя с прошлым.

- У меня тоже есть прошлое, - Женя вздохнула и повела плечами, на которых все еще были руки Романа. – Просто оно не такое богатое, как у тебя.

Роман медленно отстранился. Мир для него в эту минуту представлялся перекошенным, как зеркало в парке аттракционов. Такой же перекошенной виделась ему собственная физиономия в отражении. Или она и правда такая? Чем-то единственно верным оставалась только Женя, спокойно смотревшая на него в ту минуту, когда он ее оставлял.

- Я поеду, - вздохнул Моджеевский. – Я тебя наберу.

- Хорошо, - она быстро чмокнула его в щеку и проводила глазами его спину, спешно удалявшуюся от нее.

Все еще не понимая, как такое случилось, Женя вернулась за столик, на котором среди разносолов одиноко приютилась коробка с подарком. Она попросила подошедшего официанта убрать со стола и принести десерт. Случайно узнав, в какой ресторан они поедут, Женя заранее заказала, чтобы приготовили любимый Ромкин крамбл и украсили его подобающей случаю именинной свечой.

Теперь она с грустью взирала на пирог, в центре которого медленно оплывал воск, прислушиваясь к прибою. Тот странным образом не успокаивал, а навевал странные, совсем несвойственные ей мысли. Ведь она ни на минуту не поверила Нине. Нужно быть круглой дурой, чтобы не понимать. Нина, прожив с Моджеевским два десятка лет, знает его как облупленного. И чтобы манипулировать им, даже больших усилий прилагать не приходится. Всего-то и нужно позвонить в подходящий момент. И вот он весь, на блюдечке! Не рядом с Женькой, как обещал. А рядом с женой. Нормальный такой день рождения!

Нет, Женя отдавала себе отчет, что в чем-то виновата сама. Растерялась между мужчинами, позволила восторжествовать фантазиям, не замечала ничего вокруг. В итоге вросла в маску, пряталась в виртуале от собственных страхов, заковывала сердце в броню. «Наиграется – и бросит», потому что боги не любят счастливых людей. Вон у него сколько вариантов! Нина, Раечка, даже Аленка, позволяющая себе «отшивать» невесту шефа. И это только те, о ком она знает.

Женька вздохнула.

Начинало темнеть, тут и там стали зажигаться фонари и подсветки, а Женя чувствовала, как с каждым новым огоньком ей становится все хуже и хуже, словно они отбирали у нее настроение и присущую ей легкость. Ей казалось, что опускающийся вечер давит на нее так, что становится невозможно дышать. Для того чтобы проверить или просто потому, что легким понадобился воздух, она сделала глубокий вдох и задула пламя, подрагивающее прямо перед ней.

Потом резко поднялась, вызвала такси и спустя полчаса переступала порог образцовой квартиры на третьем этаже высотки на Молодежной, под боком у которой пристроился не сдающий позиций столетний особняк.

Она прошлась по комнатам, поеживаясь от странного холода, пронизывающего сейчас всю ее от макушки до кончиков пальцев на ногах. Чего искала – не знала сама. И может ли найти, или это неизвестное, долбившее сейчас в висках, утеряно навсегда. Стрелки бешено бежали по циферблату. В такт им колотилось Женино сердце.

И только Романа по-прежнему не было. Она вытащила телефон, недолго изучала пустой экран – без пропущенных звонков и входящих смс. Зло усмехнулась и, ринувшись в спальню, принялась отчаянно выхватывать из шкафа вещи и небрежно скидывать их в сумку.

К черту такое счастье!

Не пущу... никуда... никогда...

Город подмигивал ему фонарями, зажигавшимися на нешироких, но таких бесконечно уютных улочках. Подрагивал фарами встречных машин. Подавал знаки красными глазами светофоров. Стой, Роман. Стой.

Но Моджеевский от перекрестка к перекрестку упрямо пер к дому бывшей жены, застревая на каждом и умудрившись попасть в пробку. Сентябрь радовал теплыми днями. Народ из мегаполисов в конце рабочей недели устремился в его маленький и родной приморский Солнечногорск, к которому он сам применил немало сил, времени и вдохновения, делая его немного лучше для тех, кто в нем живет.

Он никогда не задумывался над этим всерьез, просто жил день ото дня, не расплескивая свою энергию на тысячи праздных занятий, но устремляя ее к тем вещам, которые считал правильными.

Помощь когда-то родному человеку, который, пусть теперь и ушел для Романа в прошлое, но попал в беду и нуждается в нем, – это правильно. Он всерьез так считал, припарковываясь под платаном во дворе высотного дома, где в квартире, доставшейся ей от родителей, жила и воспитывала его детей женщина, все еще носившая его фамилию. И потом, поднимаясь в лифте, он думал о том же, и никак не мог понять, почему так мерзко скребет где-то под солнечным сплетением. Жизнь не должна вызывать изжоги, если жить ее так, как считаешь верным.

Стоять в день рождения спустя три года после развода на пороге Нины и вжимать кнопку звонка, ожидая, что откроет Танюшка, – это, разумеется, что-то из области фантастики. Но поступить иначе – как?

Расчеты Моджеевского оказались неверны. Когда дверь отворилась, то пред его ясны очи предстала его собственная бывшая жена в кружевном пеньюаре черного цвета. Вполне вероятно, что от известного французского или итальянского бренда. Этот самый предмет одежды, призванный, как известно, не скрывать, а подчеркивать, не оставлял никаких тайн по части являемых Роману прелестей во всей их красе.

Он стоял и смотрел на нее в течение нескольких бесконечно долгих секунд, пока на лице его медленно отражалось постепенное осознание происходящего. Вот разгладившийся от удивления лоб пересекла глубокая поперечная морщина, уходившая стрелкой меж нахмуренных бровей. Вот уголки губ поползли вниз. А вот – вспыхнувшее в глазах замешательство медленно сменяется пониманием пополам с разочарованием и, кажется, злостью.

Роман сжал челюсти и втолкнул Нину в квартиру, вошел следом и захлопнул дверь, после чего выпалил:

- Сдурела?!

- С чего такие выводы? – кокетливо поинтересовалась Нина.

- Может, сама догадаешься? – рявкнул он. – Что это все значит?

- Только не говори, что тебе не нравится, - она приблизилась к нему, и его обдало облако ее духов.

Эти духи он хорошо помнил. Так, будто бы еще только вчера имел право прижимать ее к себе как любимую женщину и вдыхать родной и дразнящий запах, очень южный и жаркий, так подходивший ей. Наверное, именно это и сбило его с толку сейчас. Потому он стоял напротив и смотрел, не в силах оторваться.