Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства - Александр Леонидович Роцков

это миллиарды лет космической эволюции? Посему нет ничего глупее – воздействовать на мозг человека дорогими лекарствами, всякими научно-техническими процедурами и так далее. Разве на этот невероятный, почти бесконечный уровень сложности можно повлиять химически, физически, технически, не нарушив его нормальную работу? Это было бы, по меньшей мере, безрассудно. Приведение серого вещества в должный порядок должно начаться с духовного преображения личности. В связи с этим вот вопрос. Истина и счастье (ведь мы размышляем о счастье) это одно и то же, или можно быть счастливым без истины? Еще Пифагор, погружая ум в абстрактные миры мысли, понял, что имеет дело не с чем-то, а с Кем-то. Это было не информационное поле вселенной, как сейчас модно считать, но Мировой Разум, обнаруживающий черты личности, так как откликался, отвечал на вопросы, и даже Сам приглашал и вел в глубины абстрактных истин. Общество пифагорейцев не было научной школой. Это была религиозная секта, что свидетельствует о том, что они были очень близки к правильному пониманию открывшейся им реальности. Когда клеточки мозга выстраиваются в соответствии с истиной, какой бы парадоксальной она ни была – это, несомненно, чревато абсолютно идеальным здоровьем. Поэтому, если говорить о счастье, как о здоровье, то прикосновение к истине, а лучше сказать, просто сосуществование с ней должно выстроить мозг и тело так, что отступит сама смерть. А равнодушие к истине – это уже само по себе болезнь, неизбежно порождающее другие все новые и новые болезни. Но, скажете вы, не всякая истина может оказаться интересной, пленительно новой и привлекательной. Прописные "премудрости" чаще бывают занудно "правильными" и надоедливо скучными. Что ж, согласимся, но это и есть признак лживости их источника. Настоящая истина свободна от этих недостатков, она ощущается, как восхитительный идеал и влекущее совершенство. "Что есть истина?" – сказал Пилат. За этой фразой обычное обывательское мнение. Оно в том, что истины нет, или если есть, то она бесполезна, неинтересна, не стоит внимания и усилий. Что истина – это нечто абстрактное, с чем можно не считаться, от чего можно не зависеть. Но, как мы теперь знаем, ещё в глубокой древности мудрецы уже понимали, что истина – это некое живое существо, и что любовь к истине – это отношение к личности. Это действительно любовь, и она всегда взаимна. Погружение мужчины в женские недра – ничто по сравнению с этой любовью. Возлюбившему истину она не только открывает свои сокровенные тайны, но даёт прикоснуться к себе самой, и только в этом единственное человеческое счастье, без которого о жизни можно сказать словами же Пилата: "Что есть жизнь?" Но истина ревнива и не терпит измены. Ей надо отдать всё сердце, всю жизнь, и тогда она открывается ищущим её, насыщает алчущих её, направляет следующих ей.

Мудрость – это сопребывание с истиной. Думаем, никто не возразит против того, что мудрость и счастье – это одно и то же. Ведь плоды мудрости – это настоящая свобода и подлинное счастье. Несчастный мудрец – это абсурд, и в жизни, пожалуй, такого не бывает. Хотя, здесь, наверное, придётся уточнить само понятие именно настоящей мудрости. Знание, например, даже какое угодно большое, обширное и правильное – это еще не мудрость. Знание даже, по слову Экклезиаста, умножает скорбь. И если уж непременно увязывать мудрость и знание, то мудрость, скорее, – в правильном использовании этого знания. Но правильное использование не значит рассудочное, рациональное, резонное, разумное, оптимальное. Настоящая мудрость предполагает свободу, а свобода не рациональна, не разумна и не оптимальна. И мудрость чаще всего именно не рациональна, но как-то загадочно поэтична и странно красива. Мудрец определяет мудрость по этой поэзии и красоте, как по запаху или вкусу. Истинная мудрость всегда красива, и только в этом случае она помогает обрести счастье. Истинная мудрость носит эстетический характер. Мудрость надо полюбить, залюбоваться ею, и тогда она полюбит вас. И эта любовь, как и любовь к человеку, не может быть торопливой, беглой, мимолетной.

Мудрость похожа на интуицию, когда знание приходит без познания, когда касание к истине минует не только доказательства, но даже и вообще саму логику. Интуиция – это способ постижения истины путем непосредственного ее усмотрения, и чаще всего эстетического. Таким образом, мудрость можно понимать как некую как бы логическую совесть или интуитивное чутье на правду, плод духовного созерцания истины или, может, даже не столько плод, сколько само это созерцание. Т.е. мудрость это не статичный и окончательный результат (знание), а бесконечный процесс эстетического созерцания истины, или, лучше сказать, не процесс, а состояние этого созерцания. Это состояние в истине – вечно, т.к. единожды войдя в это состояние, человек остаётся в нём навсегда.

Что касается философии благородства, то когда мы так ее называем – это просто образно-поэтическое выражение. На самом деле никто, по крайней мере, из наших знакомых философов (включая, кстати, и нас самих) не признает ее действительно за философию. Наверное, это справедливо. Целостное восприятие мира и того, что в нем, возможно только в созерцании, а философские методы познания аналитичны даже в самых своих синтетических попытках. Аналитическим образом изучить, познать и даже обнаружить благородство невозможно, его можно только созерцать, как целое. Анализ здесь невозможен и как-то неуместен. Поэтому мы – философы до тех пор, пока подходим и подступаем к благородству. Когда же созерцаем сами и показываем другим благородство, уже перестаем быть философами и становимся богословами, поэтами, художниками, т.е. кем угодно, но не философами, наверное, еще и потому, что экзистенциализм не может быть философским, но только или литературным, или богословским, и, наверное, еще исихастским. Благородство экзистенциально. Умное понимается умом, духовное постигается духом. Романтика благородства – это то, что не вписывается в философию, и уж подавно ни в какие другие науки. Но и совсем уж не интересоваться благородством философия тоже как бы не имеет права. Удаляться от благородства можно только вниз. Как от прекрасного к безобразному. Кому же это захочется? Чем больше в мужчине, например, благородства, чем ближе он к благородству, чем больше этим интересуется и увлекается, тем он как-то красивей и мужественней выглядит, потому, наверное, что благородство (если сильно упростить) – это чисто мужской, мужественный тип устремленности к нравственному идеалу. Активный, творческий, рыцарски эстетичный и возвышенный. В отличие от женской доброты, мягкости и т.д. Что противоположно благородству? Пошлость, которую критиковали Гоголь и Чехов, и подлость, которую критиковали Толстой и Достоевский. Если благородство – высота, то противоположное благородству – низость.

Итак, может, все-таки, именно философия благородства способна