Гегель - Арсений Гулыга

Месяц в Париже пролетел быстро, и в первых числах октября Гегель покинул французскую столицу. Кузен сопровождал его до Кельна. В Брюсселе их принимал ван Герт. Затем Гегель направился в Веймар, к Гёте. «Я должен был подробно рассказывать Гёте о политических и литературных взглядах во Франции, он очень интересовался всем; он полон сил и здоров, в общем, старик, вернее — вечный юноша, стал несколько спокойнее; он такой почтенный, добрый, дружески настроенный человек, что в нем забываешь гения. Мы встретились как старые друзья, не с целью наблюдать и слушать друг друга, не ради славы или чести, а сердечно. Сын говорил мне за столом, как обрадовался Гёте, узнав, что собираюсь заехать к нему на обратном пути из Парижа».

А вот сведения о той же встрече из другого источника (запись П. Эккермана, секретаря Гёте от 18 октября 1827 года): «Здесь Гегель, которого Гёте лично очень уважает, хотя некоторые порожденные его философией плоды ему и не совсем по вкусу. Гёте устроил в честь Гегеля званый вечер, на котором присутствовал также и Цельтер, намеревавшийся уехать в ту же ночь.

Много говорили о Гамане, причем особенно обстоятельно высказывался Гегель, который развил относительно этого выдающегося мыслителя такие основательные соображения, какие могут быть только результатом самого серьезного и добросовестного изучения предмета. Затем беседа коснулась сущности диалектики.

— Это в основе своей не что иное, — сказал Гегель, — как урегулированный и методически разработанный дух противоречия, который присущ каждому человеку, — дар, обнаруживающий всю свою важность в различии истины от лжи.

— Жаль только, — вставил Гёте, — что такого рода изысканными приемами мышления часто злоупотребляют и применяют их для того, чтобы истинное представить ложным, а ложное истинным.

— Да, это, конечно, бывает, — возразил Гегель, — но только с людьми, которые духовно больны.

— Поэтому-то я и стою, — сказал Гёте, — за изучение природы, которая не позволяет возникнуть такого рода болезни; ибо здесь мы имеем дело с бесконечно и вечно истинным; но истина покидает как недостойного всякого, кто при рассмотрении и изучении своего предмета поступает недостаточно чисто и честно. Я вполне уверен, что многие больные диалектикой в изучении природы найдут благодетельное исцеление».

Гёте и Гегель как мыслители, по сути дела, решали одну и ту же теоретическую задачу — познание органического целого. Гегель в своем учении о конкретности понятия искал пути к решению проблемы средствами диалектической логики; система категорий, подвижных и переходящих в свою противоположность, по его мнению, дает возможность понять развивающийся организм. Перед Гёте открылась иная возможность. Согласно его учению о «первичном феномене» человек в единичном может увидеть всеобщее, в явлении раскрыть сущность. Это видение есть нечто большее, чем простое восприятие, но оно носит все же чувственный характер.

Учение о «первичном феномене» — центральная идея философии Гёте. В естествознании она, правда, не нашла применения: Гёте безуспешно искал «первичное растение», конструировал образ «первичного животного». Но в эстетике идея «первичного феномена» оказалась исключительно плодотворной. Здесь берет свое начало учение о типическом в жизни и искусстве.

Гегель однажды получил от Гёте в подарок Желтый бокал богемского стекла, выложенный изнутри черным бархатом; на свету стекло приобретало голубую окраску. Гёте считал, что это наглядная демонстрация правильности его учения о природе цвета. Приложенная к подарку записка гласила: «Абсолюту рекомендует себя лучшим дружеским образом первичный феномен».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. НЕСТЬ ЕМУ КОНЦА

... Весь я не умру.

Гораций

Пятидесятишестилетие Гегеля было отпраздновано с помпой. Обычно день своего рождения философ отмечал в семейном кругу, начиная праздник в полночь накануне. В этом году все сложилось иначе: еще в июле жена с детьми уехала к матери в Нюрнберг, Гегель пребывал в одиночестве, и друзья решили придать юбилею торжественный характер. Вечер 26 августа он провел за карточным столом: .играли в вист у банкира Блоха. Когда ночные сторожа просвистали наступление нового дня, в ответ им зазвенели бокалы, поднятые в честь того, кто появился в этот день на свет.

Утром Гегель принимал поздравления. Приезжали знакомые, друзья, официальные лица. Неожиданно собственной персоной с визитом пожаловал шеф полиции тайный советник фон Камптц. Это была кульминация дня. После обеда философ отдыхал, набирая силы для вечера. Торжественный ужин состоялся в новом ресторане на Унтер-ден-Линден. За столом сидели ученики — Фёрстер, Ганс, Гото, композитор Цельтер, художник Рёзель, всего двадцать человек. Одного из присутствующих Гегель не знал, его немедленно представили: профессор Вихман, скульптор, ему заказан бюст юбиляра. (Бюст был готов через два года, он достался Гёте, который держал его на своем письменном столе.) С музыкой явилась делегация студентов и преподнесла серебряный кубок с надписью: «Великому учителю». Глава делегации произнес речь, Гегель ответил. Затем началось чтение поздравительных стихов. Часы пробили полночь, и энтузиазм вспыхнул с новой силой: наступило 28 августа — день рождения Гёте. Посыпались новые тосты, новые стихи. Дружно выпили присутствующие, обращаясь к Гегелю и Гёте, за то,  Чтоб никакая в мире сила  Вас, братья, не разъединила.

«Фоссише цайтунг» поместила подробный отчет с торжестве в честь двух великих умов Германии. Этим-то и воспользовались недоброжелатели. Статью в газете показали королю. Что-то было сказано о поэтах и ученых, пытающихся затмить державную славу. В результате главная цензура получила указание следить за тем, чтобы в печати никогда более не освещались никакие торжественные события, кроме как в королевской семье и правительстве. Для Гегеля это уже не имело значения, ибо ни один его дальнейший юбилей не отмечался с такой торжественностью, как этот.

Пожалуй, самым ценным подарком, полученным к пятидесятишестилетию, было для Гегеля исполнение его давней мечты — издание научно-критического журнала. Этим он был обязан исключительно энергии Ганса.

В конце 1825 года Ганс в Париже познакомился со штутгартским издателем Котта, и уговорил его финансировать издание нового журнала. Вернувшись домой, Ганс поспешил обрадовать Гегеля. «Я застал его в зеленом меховом халате и черной беретоподобной шапке, одной рукой он держал щепотку табака, а другой искал что-то в бумагах, беспорядочно наваленных перед ним.

— А вы уже снова здесь, — сказал он мне, улыбаясь, — мы ждем вас уже целый месяц, тайный советник Шульце думал, что вы совсем не вернетесь.