Первая командировка - Василий Ардаматский

— Ганс, поезжай куда тебе надо, служба есть служба.

— А-а! — досадливо махнул рукой Вальрозе. — Третий день сидим на этом совещании. Созвал нас сам Лозе со всей Прибалтики, и все вместе жуем солому. Вдруг новый лозунг: бдительный контакт с местным населением. Можешь ты понять, что это такое? Один мой коллега расшифровал это так: здравствуйте, господин латыш, и предъявите документы. — Вальрозе посмеялся этой шутке и продолжал серьезно: — Один наш гауптман из Каунаса не побоялся спросить у самого Лозе — мол, как же так? Год назад вы на таком же совещании втолковывали нам, что местное население для нас не больше как досадная помеха и мы обязаны дать ему понять, что здесь наш протекторат, рядом фронт и церемониться с ними мы не будем. А теперь — контакты?

Лозе багровый стал, мы подумали: ну, гробанет он сейчас нашего гауптмана. Но этого не произошло. Лозе сказал сердито, дескать, надо понимать, что на разных этапах войны неизбежна разная тактика нашей работы. Какая тактика? По-моему, не только Лозе, никто не знает, что нам делать с этими лимитрофами!

В это время вдали из-за поворота показался поезд.

Из мягкого вагона на перрон сошел Павел Владимирович. Он был в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и суконной пруссацкой короткополой шляпе. В руках у него добротный кожаный чемодан. Поставив его на землю, он всматривался в толпу встречающих.

Самарин бросился к нему:

— Отец, здравствуй! Здравствуй! — Они обнялись. — Отец, а это мой друг Ганс.

Павел Владимирович протянул ему руку:

— Здравствуйте! Я хочу поблагодарить вас за поездку, которую вы подарили моему сыну. Он в каждом письме описывал, как там все было. Спасибо.

— Ну что вы!.. — засмущался Вальрозе. — Если бы Вальтер не поехал со мной, вся поездка для меня стала бы тусклой. Где вы остановитесь? Я Вальтеру предложил, чтобы вы остановились в моей пустой квартире. Ведь у вашего Вальтера одна комната и даже нет второй кровати.

— Это хорошо, — засмеялся Павел Владимирович. — Теперь надо жить экономно. Да я и приехал всего на один день.

— Я за это время, может, даже не загляну домой. Ключ уже у Вальтера. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас туда отвезли.

— Как ты считаешь, Вальтер? — С этой минуты Павел Владимирович обращался к Самарину на «ты». — Это не будет с нашей стороны нахальством? То ты стесняешь его родителей, то я его самого.

— Перестаньте об этом говорить. Выходите на площадь, сейчас я подошлю машину.

Квартира Вальрозе состояла из четырех комнат, но обстановка была только в спальне и столовой. Когда солдат-шофер, принесший чемодан, ушел, Павел Владимирович вместе с Самариным осмотрели квартиру.

— Типичный временный квартирант, — усмехнулся Павел Владимирович. — А вышло совсем не плохо. Еще одна достоверность... Как дела с клиентами?

— Сегодня в семь вечера Граве заедет за нами.

— Сюда?

— Нет. Ко мне домой.

— Так лучше. К этому времени я буду у тебя.

— А может, лучше пусть он сначала заедет за мной, а потом сюда за тобой?

— А что ты ему скажешь?

— Скажу как есть, что ты остановился на квартире моего друга, о котором они знают.

— Они знают о твоей поездке с ним в Берлин?

— Знают. Я однажды сказал об этом к слову...

— Вопросы были?

— Нет.

— Все-таки решаем так — я буду у тебя. Клиентам не следует лишний раз напоминать, что возле нас есть еще какой-то их коллега. В шесть тридцать я буду у тебя...

Граве на своем «мерседесе» подъехал к дому Самарина без десяти семь. Самарин и Павел, Владимирович уже ждали его. Граве вышел из машины, и Самарин представил ему отца.

— Здравствуйте, господин Раух, — протянул ему руку гестаповец. — Здравствуйте, сверхосторожный отец осторожного сына.

— В наши дни отсутствие осторожности опасно. Разве я не прав?! — весело отозвался Павел Владимирович. — Вальтер, возьми чемодан, мне он уже достаточно оттянул руки.

Чемодан положили на заднее сиденье, и там сел Самарин. Павел Владимирович сел рядом с Граве, который вел машину.

Они помчались по Вальдемарской улице, и вскоре Самарину стало ясно, что они едут в Межа-парк. Павел Владимирович вертел головой, как турист:

— Как рано темнеет, я так хотел хоть одним глазком посмотреть эту Ригу! Доведется ли еще когда побывать здесь!..

— Ничего интересного, — угрюмо отозвался Граве, не отрывая взгляда от дороги.

— Ого! Лес какой-то! — воскликнул Павел Владимирович, прильнув к боковому стеклу.

— Это парк, папа, — пояснил Самарин. — Здесь раньше жила местная аристократия.

— А теперь?

— Теперь, естественно, мы! — рассмеялся Граве.

— Мы, немцы, теперь всемирные аристократы, — серьезно сказал Павел Владимирович,

Окна виллы Граве были плотно занавешены, но видно было, что свет там горит.

Сразу прошли в гостиную с эркером. Там был накрытый скатертью, но пустой стол. В камине, потрескивая, горели дрова. Пухлый сидел в кресле перед камином, но теперь встал, чтобы приветствовать гостей. Держался приветливо, но улыбка на его лице то и дело точно замирала. Самарин заметил, что Граве, знакомя отца с Пухлым, имени его не назвал — все-таки они еще оберегали себя.

А Павел Владимирович вел себя так, будто знал этих гестаповцев давно и достаточно хорошо или, во всяком случае, лучше Самарина.

— Господи! Камин, и притом горящий! — воскликнул он, протягивая руки к огню. — До чего же приятно. Мы у себя уже начали забывать об этой роскоши...

Пухлый предложил ему сигару. Он не взял, быстро вышел в переднюю и вернулся, держа в поднятой руке коробку советских папирос «Герцеговина Флор».

— Я угощу вас чем-то редкостным! Смотрите! «Герцеговина Флор»! А меж тем это советские папиросы. Вот тут указано: «Москва, табачная фабрика «Ява». — Гестаповцы взяли у него коробку, рассматривали ее со всех сторон. — А теперь я сообщу вам нечто весьма пикантное — это любимые папиросы господина Сталина. Честное слово! Я купил целый короб этого добра у одного нашего интенданта, ведающего трофеями. Могу поделиться. Но давайте закурим — это действительно нечто необыкновенное!

Все взяли по папиросе и закурили, дегустаторски принюхиваясь к аромату. Но Пухлый при этом почему-то смотрел на Павла Владимировича с иронической улыбкой.

— Что-то сладковато, — заметил Граве.

— Это вам так кажется после ваших убийственных сигар! — засмеялся Павел Владимирович.

— Насчет Сталина — это, конечно, реклама? — спросил Пухлый.

— Абсолютно точно. Это даже показано в одном русском кинофильме, как мне говорили. Только он курит их так: берет папиросу, разламывает и табак из них набивает в трубку.