Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней - Леонид Ильясович Амирханов

обучения в зимнее время, на Пароходном заводе изготовили железный бак, глубина которого была слишком незначительной. В 1896 г. для школы построили специальный бассейн диаметром 5 м и глубиной 7 м. Кроме того, школа имела достаточно современное для того времени оборудование: мастерскую для ремонта снаряжения и изготовления опытных образцов и оснастки, физический кабинет, лазарет, библиотеку специальной литературы. Начальник школы одновременно являлся начальником водолазной партии Кронштадтского порта, что давало возможность для практического обучения слушателей использовать суда и средства порта. Каждый год школа выпускала до 75 хорошо подготовленных рядовых водолазов и несколько офицеров. Слушатели Кронштадтской водолазной школы прекрасно проявили себя при работах на эскадренном броненосце «Гангут», затонувшем 12 июня 1897 г., что стало следствием «забот» о флоте, проявляемых великим князем Алексеем Александровичем[323].

Кронштадтский почтальон

Кронштадтская водолазная школа помимо подготовки кадров занималась и научно-исследовательской работой, создавая и совершенствуя новую технику и подводные технологии. Учебные пособия по водолазному делу и медицине, написанные преподавателями школы А.А. Кононовым, М.Н. Храбростиным, Н.А. Есиповым, изданные на русском и иностранных языках, использовались на флотах не только в России, но и за рубежом.

Работали в Кронштадте и другие учебные заведения, готовившие для флота специалистов разных нужных специальностей: фельдшеров, сигнальщиков, рулевых и др.

Как и во всяком городе, в Кронштадте существовала почта. До 1861 г. Кронштадт как заштатный уездный город получал почту два раза в день. Газеты приходили на следующий день после выхода.

О том, с какими трудностями иногда доставлялась почта на остров, рассказал в 1863 г. вездесущий «Кронштадтский вестник»: «О почте. Нынче в пятницу почта была отправлена в 7,5 часов вечера; она шла на спасательной шлюпке с полозками, т. е. шлюпку, как обыкновенно, тащили десять человек матросов по льду за веревки. Впереди шел унтер-офицер с багром. Почта лежала в шлюпке, около которой шел офицер-почтальон. Около 8 часов поезд тронулся. Те, которые перебирались таким образом, очень хорошо знают, как трудно это путешествие. […] Переправа делается в особенности затруднительна и опасна, если метель или пасмурность застанет путников в дороге. Так случилось и на этот раз: сделалось темно, пасмурно, и почта только в 12 часов добралась до Ораниенбаума. Провалившихся было двое. Они сильно озябли и промокли до шеи. Товарищи поделились с ними своим верхним платьем, а офицер отдал одному из них свои теплые сапоги. Около полночи, мокрые, пришли они в Ораниенбаумскую почтовую контору, где сдали почту и приняли кронштадтскую корреспонденцию. Отправляться тотчас же назад было невозможно. Офицер просил, чтобы ему и людям дали место где-нибудь на станции, но в этом ему было отказано со стороны ораниенбаумского почтового начальства. Нечего было делать, отправились в трактир, где пробыли (за большие деньги) до 5 часов утра в нетопленой комнате. В 5 часов утра поезд тронулся назад в Кронштадт, куда и прибыл благополучно. Кронштадтский житель»[324].

На Господской улице в 1863–1864 гг. по проекту архитектора А.К. Кавоса (1800–1863) построили Почтамтский дом, который, как уже упоминалось, до сих пор украшает пр. Ленина. Поначалу в городе было всего два почтовых ящика, но через четыре года их число удвоилось. К ящикам на доме почтовой конторы и на Галкиной улице[325] добавились ящики у Морского собрания и у Главного штаба.

Петербургские газеты в первые годы существования почты приходили в Кронштадт на следующий день после выхода, но с 1869 г. их доставляли в день выхода.

Однако и по городу доставлять почту поначалу было совсем непросто, так как существовали два варианта нумерации домов:

– городской, т. е. номер, под которым дом числился в городских книгах и крепостных актах. Эти номера шли в последовательном порядке для всего города;

– полицейский, при котором счет начинался с первого дома на каждой улице.

Затруднения в поиске был связаны с тем, что старые дома периодически сносили, а на пустырях возводили новые[326].

Когда номера отсутствовали, приходилось искать помощи у дворников и прохожих. Очевидно, что настоящий почтальон должен был очень хорошо знать Кронштадт и его обитателей.

Лишь в феврале 1892 г. городская дума приняла решение о том, чтобы к домам были прикреплены доски с названиями улиц. В марте 1894-го еще одно решение думы обязало домовладельцев иметь установленный по порядку номер дома, но оказалось, что на одной улице попадались дома с одинаковыми номерами. И только в 1987 г. на домах появились голубые дощечки, на которых белой краской были написаны название улицы и номер дома.

0 Кронштадте начала 1880-х гг. интересные сведения можно почерпнуть из переписки поэта С.Я. Надсона (1862–1887), служившего здесь в 1882–1884 гг. После окончания Павловского военного училища он переехал в Кронштадт, где стоял его полк, и на первых порах находился в довольно бодром настроении. Через десять дней после переезда он писал дней поэту А.Н. Плещееву: «…вернулся в свою уютную комнату, где так балует меня моя мягкая мебель, так ласково горит лампадка перед образами, так дружелюбно глядят с полок этажерки любимые книги и заветные тетради, а на этажерке стоит карточка дорогой моей Н.М. Итак, решительно не так страшен черт как его малюют – Кронштадт производит на меня благоприятное впечатление. В полном смысле слова сбываются мои мечты: маленькая, очень и очень уютная комнатка, письменный стол, запирающиеся на ночь ставни (я это очень люблю) и главное сознание, что угол этот мой и что в нем наедине с собой я совершенно независим – все это мне, наслонявшемуся по благодетелям, бесконечно дорого и мило. Какой-то слепой случай мне покровительствует; я нашел квартиру в очень симпатичном семействе одного техника-моряка, и по вечерам вокруг меня сияют добрые и ясные детские глазки, которые я так люблю. Удобства у меня всевозможные, и даже хозяйское пианино постоянно к моим услугам. Таков светлая сторона моего здешнего житья-бытья, но есть и тернии – и эти тернии конечно – полк»[327].

В другом письме он пишет: «Как я живу? Изумительно! В Кронштадте имею успех. Во вчерашнем № „Кронштадтского вестника“ изображено в отчете первого литературно-музыкального вечера: „К удовольствию слушателей, г. Н., молодой поэт, которого прекрасные стихи помещаются в наших лучших журналах, с одушевлением прочел одно из своих стихотворений“ … Кроме того я пою здесь в любительском хоре морского собрания, буду участвовать в спектакле и устраиваю музыкально-литературные вечера в полку. Один уже был и сошел порядочно… Пишу мало и редко, потому что завертелся и живу, хотя и довольно бессмысленно».