Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов

И еще яснее: «Как вследствие физического движения: кровообращения, питания, – собирается и растет физическое тело, так точно вследствие духовного движения, любовного общения – собирается духовное тело нашей будущей жизни»(54.39).

Любовь доставляет духовному существу пищу и тем растит его, то есть «расширяет пределы» его, которые уже не умещаются в земных пределах отделенности:

«Достигнув наивысшего предела расширения жизни через движение в тех пределах тела человеческого, в которых мы находимся, мы начинаем устанавливать новую единицу с новыми более широким пределами, осуществление которой невозможно при теперешних пределах, и которое должно быть возможно при разрушении настоящих пределов»(54.25).

«Все существа и я совершаем круг или полкруга или какой другой линии в данных пределах и во время прохождения набираем общение с другими существами – любим их, расширяя свое я в идее, приготавливаем его к расширению в следующей форме»(54.27).

«Вся жизнь в этом мире есть только образование новой формы жизни (а не нового духовного существа. – И. М.), которую мы познаем в сознании – в том, что мы любим (любим согласно «характеру» нашей любовной духовности, а не сторгическому тяготению друг к другу. – И. М.). Чувство самосохранения в молодости и вообще до старости есть нечто иное, как противодействие всему тому, что нарушает процесс образования новой формы. Когда же новая форма готова, человек спокойно, радостно переходит в нее, т. е. умирает»(54.35).

Представления Толстого, как видно из приведенных цитат начала 900-х годов, изменилось. Переходит через смерть единичное духовное существо, отдельно взятый «человек». «Я», один, прохожу через Обители.

«Вдруг так ясно стало, что весь этот мир с моей жизнью в нем есть только одна из бесчисленного количества возможностей других миров и других жизней и для меня есть только одна из бесчисленных стадий, через которую мне кажется, что я прохожу во времени»(54.5-6).

Реально это происходит так:

«Память в старости теряется на имена и на события настоящего. Это происходит оттого, что память собирает в одно то, что существу нужно для будущей, следующей жизни»(54.51).

«Старики теряют память всего недавнего. А память ведь есть то, что связывает совершающееся во времени в одно я. Значит, это я здешнее закончено и начинается новое»(54.46).

Совершается переход одного и того же духовного существа из одной формы в другую. Этот переход и есть жизнь.

«Жизнь есть переход из одной формы в другую – и потому самоотречения, т. е. выхода из своей формы – мало; нужно образовать новую форму. Жизнь этого мира (а не только человеческая жизнь – И. М.) есть материал для этой новой формы»(54.49).

Этим смерть и жизнь становятся в один ряд:

«Все в жизни очень просто, связано, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает все это, и обыкновенно ее игнорируют. Это большая ошибка. Напротив, надо так свести жизнь с смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть – часть ясности, простоты и понятности жизни»(54.42).

Теперь глобальный вывод:

«Я говорил о нереальности всего передаваемого внешними чувствами, следовательно, всего материального. Невольно вопрос: что же реально? В чем жизнь, если все материальные явления не составляют ее? Реально и важно в жизни только одно: видоизменение единиц: образование новых единиц из единиц старых»(54.49).

Обратите внимание: видоизменение единиц, а не перевязывание или образование новых узлов.

Прежние мысли в 900-х годах препарируются на новый лад:

«Жизнь есть постоянное творчество, т. е. образование новых высших форм. Когда это образование на наш взгляд останавливается, или даже идет назад, т. е. разрушаются существующие формы, то это значит только то, что образуется новая невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это (если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит»(54.49).

«Все, что мы считаем существующим, таким, каким мы его признаем, с переменой положения, с прибавлением новых чувств*), с изменением их, может быть совсем иным. В этой жизни мы скоро, в продолжение нашей жизни, исправляем ошибки чувств. Но не будет ли новая жизнь, с изменением положений и чувств, исправлением всего заблуждения этой жизни»(54.191).

*) Например, к слуху зрения (примечание Толстого).

Задача жизни человека – готовить свою жизнь в следующей Обители:

«Удивительно устроен человек. Или здесь работай, или готовься для работы там. Самая же лучшая работа здесь тогда, когда готовишься для работы там»(54.63).

«Мне очень было тяжело до тех пор, пока не сознал того, что это то одно и нужно мне: нужно готовить не к будущей жизни себя, а, живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь» (54.53). Но делать это очень трудно.

«Я могу временами жить для Бога, помня смерть, думать только о своей душе, об улучшении ее таком, какое нужно не только здесь, но и там. Могу и жить для этой жизни, отдаваясь своим стремлениям. Но того, чтобы соединить и то и другое, этого не могу. А это одно и нужно»(54.63)

И все же нельзя сказать, что Лев Толстой совсем отказался от сторгиа. Скорее, он отвернулся не от сторгии, а от бога этой жизни, наиполнейшее выражение которого он видел в особенной любви к самым близким людям. Такая особенная любовь законна, только если она "через Бога". Вот как Толстой объяснил это в письме 1910 года, адресованном Л. Д. Семенову.

«Очень рад был, милый брат Леонид, получить твое письмо. – Хотя и соединяет нас одно и то же, то, что одно твердо соединяет людей, всегда радостно получить еще косвенное подтверждение".

Дальше в письме – чертеж:

Слова "Я Толстой" и "Ты Семенов" обведены кругами, и круги эти соединяет ряд точек. Под точками написано:

"Приятно и это маленькое, самое шаткое соединение".

От "Я Толстой" нарисована линия; над ней надпись:

"Бесконечная линия, ведущая к Богу".

От "Ты Семенов" тоже проведена линия, под которой написано:

"Бесконечная линия, ведущая к бесконечно отдаленному Богу, линия, по которой Бог входит в души людей. Самое твердое соединение, хотя и кажется далеким".

И далее:

"Вот глупость, которая пришла мне в голову сейчас, пиша тебе. Может быть, ты поймешь эту чепуху. – Поймешь хоть то, что я не меньше твоего помню и люблю тебя»(82.76).

Место непосредственной и наиполнейшей сторгической свитости двух душ в единое существо в конце концов занято "маленьким, самым шатким соединением", но осуществляется оно по линии, "по которой Бог входит в души людей", через "бесконечно отдаленного Бога". Оно "кажется далеким", но оно-то, по взгляду Толстого последнего года жизни, и есть "самое твердое соединение", которое только может быть между людьми.

*)И.Б.Мардов «Драма любви Льва Толстого».

Часть 5. Взлёт птицы небесной

«Ошибаюсь или нет, но мне кажется,

что только теперь – хороши ли, дурны ли? – но

созрели плоды на моем дереве» (56.4).

Дневник Льва Толстого, 14 января 1907 г.

1 (52)

В 900-х годах, в последнее десятилетие своей