Записки А Т Болотова, написанных самим им для своих потомков - Андрей Болотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В миг тогда хозяйка моя побежала отыскивать мне масло, сыр, хлеб, холодное жаркое и прочее, что у ней было, и накрывать скорее мне на столике скатерть; а между тем, покуда она суетилась, с превеликим любопытством смотрел на не виданное мною до того зрелище, а именно, как делают булавки; ибо случилось так, что в самом сем доме была булавочная фабрика.
Севши же за стол, вступил я с подчивающею и угостить меня всячески старающеюся хозяйкою в дальнейшие разговоры. Я завел материю о тамошнем местечке, хвалил его положение, расспрашивал, как оно велико, чем жители наиболее питаются, и мало-помалу нечувствительно добрался до того, есть ли в близости вокруг него живущего дворяне, и кто б именно были они таковые, Тогда велеречивая хозяйка моя и вылетела тотчас с именем милостивца и знакомца своего, графа Гревена, самого того, который мне был надобен и до которого и старался я умышленно довести нечувствительно разговор наш.
Не успела она назвать его, как и возопил я, будто крайне обрадовавшись и удивившись. "Как! Гревен! граф Гревен живет здесь, и недалеко, ты говоришь!" - "Так точно, - сказала хозяйка, - и не будет до дома его и полумили". - "О, как я этому рад, - подхватил я, - скажу тебе, моя голубка, что этот человек мне очень знаком и я его люблю и искренно почитаю. Года за два до сего имел я счастие с ним познакомиться, и он оказал еще мне такую благосклонность, которую я никогда не позабуду. Но скажи ж ты мне, моя голубка, где ж он? и как поживает? все ли он здоров и с милым семейством своим? где ж он живет, и не по дороге ли мне будет к нему заехать. Ах! как б я желал с ним еще повидаться, с этим добрым и честным человеком! Как еще упрашивал он меня, при последнем с ним расставании, чтоб заехал я к нему, если случится мне ехать когда-нибудь мимо его жилища!" Хозяйка моя сделалась еще ласковее и дружелюбнее ко мне, услышав, что знаю, люблю и почитаю я ее милостивца. Она начала превозносить его до небес похвалами и, означая ту дорогу, по которой надлежало к нему ехать и звание его деревни, присовокупила, наконец, что вряд ли он теперь дома. "Как? да где же он? спросил я, будто крайне встужившись, - и не знает ли она, куда он поехал?" "Люди его, - сказала мне, - бывшие у меня только перед вами, сказывали мне, что уже три дня, как его нет дома, и поехал в другую свою деревню, мили за четыре отсюда; и говорят еще, что будто он там продает какую-то землю или уже продал и поехал брать деньги". - "Ах! как мне этого жаль! - подхватил я. - Но не дома ли хоть хозяюшка его?" - "Нет и ее, а говорят, что поехал он и с нею, а и самая барышня с ними, а дома один только старик-учитель да маленькие дети". - "Экое, экое горе! - качая головою, сказал я, изъявляя мое будто бы сожаление, но которое я и действительно тогда имел, ибо было мне то крайне неприятно, что графа не было тогда в доме. - Но не сказывали ли тебе, голубка моя, люди сии, когда они ждут его обратно?" - "Они ждут возвращения его сегодня же и говорили еще, что какой-то к ним был оттуда приезжий и сказывал, что граф в сегодняшний день оттуда выедет". "Сегодня же, - возопил я, - о, если б я верно это знал, согласился б истинно даже ночевать здесь и подождать его приезда, так хотелось бы мне с ним видеться и обнять еще раз сего милого человека, но такая беда! что и медлить мне долго не можно, а спешить надобно по моим делам. Но не знаешь ли ты, моя голубка, в которой стороне эта его другая деревня, не по дороге ли моей, и не могу ли я с ним хоть повстречаться, как поеду?" - "Этого я уже не могу знать, - сказала она, - слыхала я, что деревня сия где-то в этой стороне, а слыхнулось и то, что ездит он туда и оттуда двумя дорогами, иногда вот прямою тут и через клочок Польши, а иногда окладником на монастырь католицкий, итак, богу известно, по которой он ныне поедет".
Сие последнее извещение было мне очень неприятно и привело меня в превеликое недоумение, что мне делать; я вышел тогда вон, будто для посмотрения, все ли починено и хорошо ли, а в самом деле, чтоб поговорить и посоветоваться с лежащим под епанчою и закутанным проводником моим. Я рассказал ему в скорости всю слышанную историю, и он, услышав ее, сам взгоревался и не знал, как нам поступить лучше. Чтобы на дороге его схватить, это казалось обоим нам для нас еще лучше и способнее, нежели в доме, но вопрос был, которую дорогу нам избрать и по которой ехать к нему навстречу. Обе ему были они знакомы, и долго мы об этом думали: но наконец советовал он более ехать по той, которую называла хозяйка окладником и которая шла вся по землям прусским, а не чрез вогнувшуюся в сем месте углом Польшу{120}, и была хотя далее, но лучше, спокойнее и полистее. Более всего советовал он избрать дорогу сию потому, что лежит на ней один католицкий кластер, или монастырь, и что граф всегда заезжает к тамошним монахам, которые ему великие друзья, и любит по нескольку часов проводить с ними время, и что не сомневается он, что в сей раз граф к ним заедет.
Я последовал сему его совету и, решившись ехать по сей, распрощался с ласковою своею хозяйкою и, благодаря ее за угощение, просил ее, что если случится ей увидеть графа, то поклонилась бы она ему от меня и сказала, что мне очень хотелось с ним видеться, и пустился наудачу в путь сей.
Уже было тогда за полдни, как мы выехали из местечка, и я не преминул сделать тотчас все нужные распоряжения к нападению и приказал всем солдатам зарядить ружья свои пулями, а казакам свои винтовки.
День случился тогда прекрасный и самый длинный, летний. Но не столько обеспокоивал меня жар, сколько смущало приближение самых критических минут времени. Неизвестность, что воспоследует, и удастся ли мне с миром и тишиною выполнить свою комиссию, или дойдет дело до ссоры и явлений неприятных, озабочивала меня чрезвычайно, и чем далее подавались мы вперед, тем более смущалось мое сердце и обливалось кровью.
Уже несколько часов ехали мы сим образом, переехали более двадцати верст, и уже день начал приближаться к вечеру, но ничего не было видно, и ни один человек с нами еще не встречался, и мы начали уже было и отчаиваться, как вдруг, взъехав на один холм, увидели вдали карету и за нею еще повозку, спускающуюся также с одного холма в обширный лог, между нами находящийся; я велел тотчас поглядеть своему проводнику, не узнает ли он кареты, - и как с первого взгляда он ее узнал и сказал мне, что это действительно графская, то вострепетало тогда во мне сердце, и сделалось такое стеснение в груди, что я едва мог перевесть дыхание и сказать команде моей, чтоб она изготовилась и исполнила так, как от меня дано им было наставление. Не от трусости сие происходило, а от мыслей, что приближалась минута, в которую и <моя собственная жизнь могла подвергнуться бедствию и опасности>. Все таковые господа, думал я тогда сам в себе, редко ездят, не имея при себе пары пистолетов, заряженных пулями, и когда не больших, так, по крайней мере, карманных, и они есть верно и у графа, и ну если он, испужавшись, увидя нас, его окружающих вздумает обороняться и в первого меня бац из пистолета! Что ты тогда изволишь делать? Однако, положившись на власть божескую и предав в произвол его и сей случай, пустился я с командою моею смело навстречу к графу. Всех повозок было с нами три; итак, одной из них, с несколькими солдатами и половиною казаков, велел я ехать перед собою, а другой, с прочими позади себя, и приказал, что как скоро телега моя поравняется против дверец кареты, то вдруг бы всем остановиться самим, и казакам рассыпаться и окружить карету и повозку со всех сторон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});