Пророчество Луны - Фредерик Ленуар

— Джованни, я вижу, как ты печален последние несколько дней. Я знаю причину твоей грусти и хочу сказать, что ты еще можешь передумать.

Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза.

— Нас не связывают обещания, — продолжила Есфирь, нервно переплетая пальцы. — Я никогда тебя не забуду. Но я не буду удерживать тебя насильно, если ты хочешь вернуться на родину… или снова найти ту венецианку.

Джованни понял, что случилось ужасное недоразумение. Он крепко обнял Есфирь, прижимая ее к сердцу. Ей показалось, что так он прощается с ней. Отчаяние захлестнуло девушку, она вырвалась из объятий Джованни и побежала к дому. Джованни догнал Есфирь, схватил за руку и заглянул в глаза любимой. Она плакала.

— Есфирь, ты ничего не поняла! Я печален не потому, что хочу уехать, а потому, что слишком сильно тебя люблю!

Подобное признание застало Есфирь врасплох.

— Разве можно любить слишком сильно? Разве можно грустить от слишком сильной любви?

— Помнишь, я рассказывал тебе, в каком однажды был отчаянии потому, что не мог жениться на любимой из-за условностей? Есфирь, я очень боюсь — и этот страх разъедает мое сердце! — что ты не сможешь стать моей женой… ведь ты еврейка, а я — христианин.

Лицо девушки медленно прояснилось.

— Ты на самом деле хочешь на мне жениться?

— Есфирь, а разве может быть иначе, ведь я люблю тебя, искренне и нежно? Разве я мог бы любить тебя всем сердцем, зная, что в один прекрасный день ты выйдешь замуж за другого?

— Ты хочешь на мне жениться и боишься, что отец не даст тебе моей руки?

— Я страшусь этого с тех пор, как Жорж навел меня на подобную мысль. Я не могу спать по ночам.

— Так вот оно что! — Есфирь бросилась ему на шею. — Любовь моя, а я не могла уснуть, думая, что ты хочешь уехать со своим другом.

Их губы встретились, и влюбленные слились в объятии.

— Отец заботится только о моем счастье. Он любит и уважает тебя. Он никогда не станет препятствовать нашему браку, Джованни, я уверена.

— Но ведь мне придется принять иудаизм или тебе — христианство?

Есфирь нахмурилась.

— Я не думала об этом. Мой отец — правоверный еврей, но он всегда воспитывал меня в убеждении, что все религии равны и не могут служить препятствием между детьми единого Бога. Он не стал бы противиться нашему союзу под предлогом того, что у нас разные религии, — ведь мы оба верим в Господа и ищем истину.

— Есфирь, когда я оказался здесь, то думал, что навсегда потерял веру, но теперь я в этом не уверен. Иногда я молюсь и думаю об Иисусе Христе, но я не так набожен, как ты. Полагаю, и твой отец придает гораздо больше значения религиозным традициям и обрядам. А если Господь пошлет нам детей, что будет с ними? Какую религию они будут исповедовать?

— Религию любви, — ответила Есфирь не задумываясь.

Джованни улыбнулся.

— Ты неподражаема!

— Любовь — это единственное, во что мы можем верить. Разве ты не согласен?

— Конечно, но ведь религия включает в себя традиции, символы, обряды…

— Прекрасно, ты познакомишь их с учением Иисуса Христа, а я — с еврейскими молитвами. Ты будешь развивать разум наших детей, чтобы они задавались самыми возвышенными философскими вопросами, а я научу их любить каждого человека, кем бы он ни был, воспринимая его как творение Божье. Ты расскажешь им о платонизме, а я — о каббале. Ты сможешь научить их итальянскому и латыни, а я — арабскому и древнееврейскому. Утром ты будешь вверять их Богородице, а вечером я буду укладывать их спать и читать молитву моего отца.

— Есфирь, твои слова удивительны, но какой священник или раввин согласится поженить нас, ведь у нас разные религии?

— Тогда мне придется креститься, только и всего… если нет другого выхода.

Джованни с нежностью посмотрел на нее.

— Нет, любовь моя, лучше я соглашусь на обрезание. Твой народ слишком много страдал, и я не хочу, чтобы ты отказалась от веры предков. И вообще… разве Иисус не был обрезанным евреем?

Есфирь рассмеялась и крепче прижалась к Джованни.

— Как только Жорж уедет, я поговорю с твоим отцом и попрошу твоей руки, если ты не против.

— Уверена, что он согласится, но вначале я расскажу ему о своих чувствах…

Жорж простился со всеми и последовал за Малеком, который отвел его к вожатому каравана, идущего в Оран. Оттуда француз собирался отплыть кораблем в Тулон, а уже из Тулона — в Дюнкерк. При благоприятных условиях он должен был попасть домой меньше чем через месяц. Жорж обещал написать Джованни, когда наконец увидит своих родных и близких.

Как только друг уехал, Джованни сосредоточился на том, что скажет Елизару.

На следующее утро юноша увидел, как старик в одиночестве размышляет под фиговым деревом, и решил, что лучшего времени для признания не найти.

— Можно мне поговорить с вами о чем-то очень важном или лучше подождать?

— Садись, мой мальчик. Я тебя слушаю.

— Елизар, я попал в ваш дом рабом, которому вы великодушно даровали свободу. Вот уже больше двух месяцев вы обращаетесь со мной как с сыном, и я очень этим тронут и горжусь.

Джованни едва сдерживал дрожь, у него перехватило дыхание.

— Я лучше узнал вас, — продолжил он, — и узнал вашу дочь. Постепенно я привязался к ней, да так, что не могу представить без нее свою жизнь. Я — не еврей и не уроженец Алжира. Я не богат, и у меня нет положения в обществе. Я могу предложить ей только искреннее сердце и пытливый разум, ищущий истину. Елизар, я люблю вашу дочь, люблю больше жизни и хочу сделать ее счастливой. Вы согласны отдать мне ее в жены?

Взволнованный, Джованни опустил взгляд. Старик неторопливо погладил бороду, не проронив ни слова. Затем сказал:

— Есфирь говорила мне о вашей любви, да я и сам ее заметил. Я ответил, что считаю свою дочь способной принять решение самостоятельно. С моими слугами не обращаются как с рабами, и моя любимая дочь вольна жить так, как захочет.

Джованни удивил подобный ответ. Он помешкал несколько минут, а затем робко спросил:

— Но у вас есть возражения против нашего брака?

— Я молился Господу… и вижу, что ваша любовь крепка и искренна.

Джованни облегченно вздохнул.

— Но я уже сказал Есфирь, что различие в вероисповедании может помешать.

Джованни замер.

— Так как вас воспитывали в разных религиозных традициях, вы не сможете вступить в брак ни в церкви, ни в синагоге.

— Увы, я прекрасно это понимаю. И потому сказал Есфирь, что приму иудаизм.

— Да, она мне говорила, но это невозможно. Нельзя менять религию только потому, что решил жениться, — произнес Елизар твердо. — Моя дочь родилась еврейкой и ею останется. Ты родился христианином и всегда будешь христианином. У каждой веры свое величие, и нельзя пытаться это изменить. В каббале есть один образ, который я иногда использую, чтобы подчеркнуть многообразие религий: говорят, что Господь послал человечеству свет своего откровения в глиняном сосуде. Но этот свет был так ярок, что сосуд разбился, и Божественное откровение тысячью лучей разнеслось по всей земле. В каждом луче — отражение Господне, но ни в одном нет истины целиком. Я считаю, что у каждой религии есть только часть Божественной истины. Все части уникальны и незаменимы. Например, мы, евреи, подарили человечеству осознание того, что Бог един, что Он благ и что мы должны засвидетельствовать это праведной жизнью. Вы, христиане, подарили миру слово Господне и присутствие Иисуса Христа, сына Божия и величайшего из сынов человеческих. Между двумя вероисповеданиями нет противоречий, более того, они дополняют друг друга. Вместо того чтобы враждовать между собой, религии должны научиться изучать, уважать и обогащать друг друга, так как все они несут одну и ту же Божественную истину, которую никто из людей не способен охватить полностью. Таким образом, обращение в другую религию означает отрицание Божественного света своей собственной веры и отказ от дара Божьего.

Джованни понял слова Елизара. Более того, полностью с ними согласился. Но ему не было ясно, какое отношение они имеют к тому, что он и Есфирь могут пожениться.

— Значит, мы… мы можем заключить союз перед Богом? — спросил он неуверенно.

— Сам по себе он вполне возможен. Но из-за отношения окружающих — немыслим. Для христиан ты навсегда станешь предателем, а евреи будут смотреть на Есфирь как на блудницу, ведь наш закон запрещает ей выходить замуж за нееврея.

Джованни почувствовал, как боль пронизывает его сердце, и побледнел.

— Получается, что выхода нет, и вы не дадите нам свое благословение?

— Я этого не говорил. То, что кажется немыслимым безрассудством людям, даже самым верующим, иногда разумно и хорошо перед очами Господа. Лично я считаю — и уже говорил об этом Есфирь, — что такой брак, где каждый из супругов сохраняет свою веру, нужно держать в тайне, чтобы не вызвать возмущения и непонимания у религиозных общин. Это будет нелегким делом — вам обоим придется выглядеть христианами среди христиан и иудеями среди евреев. Если вы согласны взвалить на себя подобное бремя, я не вижу препятствий вашему союзу перед Всевышним. И даже, признаюсь, я очень ему рад.