Читающий по телам - Антонио Гарридо

— А ну-ка, сиди смирно! — разъярился худощавый и залепил девушке оплеуху. Цы вскочил с места, и буян обернулся на него. — А тебе чего?

Цы уже приготовился к драке, но Кан жестом велел ему успокоиться.

— Да как ты смеешь? — вмешалась хозяйка стола.

Голос ее теперь звучал твердо, властно. Цы удивился этой перемене.

— Это ты мне? — Старик готов был наброситься на женщину.

Цы сжал кулаки, но Кан вновь удержал своего помощника.

А хозяйка спокойно достала из рукава маленький флакончик.

— Да разве так покоряют девичьи сердца? — шепнула она худому, налила в чашку и предложила выпить.

— Что это? — Тот недоверчиво понюхал жидкость.

— Любовное зелье. Тебе не помешает.

Буян все еще сомневался. Потом, набравшись духу, сделал решительный глоток — и тут же изрыгнул напиток.

— Великое Небо! — взревел он. — Что это за отрава?

Женщина обнажила в улыбке ровный ряд зубов.

— Кошачий сок, — пояснила она.

Цы тоже улыбнулся. Кошачий сок — действительно сильное любовное зелье. Вот только способ его приготовления был, мягко сказать, малоприятным.

— Если ты когда-нибудь выжимал губку, ты меня поймешь, — объясняла женщина, снова наполняя чашку. — Живому коту молотком крошат все кости — только череп не трогают, чтобы он не перестал мучиться раньше времени. Потом надо дать котику отлежаться, потом опалить всю шерсть. Затем — ошпарить кипятком и приправить по вкусу. Варить в течение часа, сцедить отвар в кувшин — и зелье готово.

С жилистым творилось что-то странное. Его глаза нездорово заблестели и, не в силах ни на чем остановиться, закрутились в бешеном танце. Он явно растерялся. Попытался что-то сказать, но, верно, даже сам себя не понял. С трудом поднялся, выплеснул остаток зелья на траву и побрел прочь, извергая немыслимые ругательства. Остальные мужчины поплелись за ним следом, будто он был в их компании за главного, и куртизанок забрали с собой.

Кан расхохотался. Теперь, когда они остались у стола втроем, министр не спускал глаз с хозяйки. Он омыл руки и налил себе чаю. А потом со значением обратился к своему помощнику:

— Цы, познакомься с Лазурным Ирисом. Она — из рода Юэ Фэя.

Женщина склонила голову. Цы от изумления потерял дар речи. Он заглянул в самую глубину ясных глаз Лазурного Ириса, и ему стало страшно.

28

Когда Цы осознал, что перед ним — наследница славы и позора Юэ Фэя, ему показалось, что из его головы молотом вышибли мозги. Судя по всему, эта женщина, в ярком шелковом ханьфу, смотревшая на Цы светлыми газельими глазами, обладательница необыкновенной прически и поистине царственных манер, — эта женщина, как предполагал Кан, являлась подозреваемой по делу о жестоком убийстве трех мужчин.

Волнующая красота Лазурного Ириса воспринималась теперь совсем иначе: плавность ее речей никуда не делась, но теперь ее слова и жесты больше не пленяли, а только настораживали юношу.

Цы не знал, что сказать в ответ. Он сумел только буркнуть «очень приятно», не в силах отвести глаз от этого невозмутимого лица. Да, Лазурный Ирис была прекрасна, но в глазах ее Цы как будто разглядел пугающую стужу, разрушавшую все очарование. Юноша подумал об обманчивом спокойствии скорпиона за мгновение перед смертельной атакой, и сердце его сжалось. Лазурный Ирис, которой не было никакого дела до страхов юноши, спросила, в чем именно состоит его работа, и теперь уже Кан поспешил ответить за своего помощника:

— Именно из-за этой работы я вас и познакомил. Цы готовит доклад о северных племенах, вот мне и подумалось, что ты могла бы ему помочь. Ты ведь продолжаешь приглядывать за отцовскими делами?

— По мере возможностей. После замужества жизнь моя сильно переменилась. Вообще-то, тебе об этом хорошо известно… — Женщина помолчала. — Так, значит, тебя интересует Цзинь? — обратилась она уже к юноше. — Что ж, тебе повезло. Ты сможешь задать свои вопросы самому послу.

— Не говори ерунды. Посол ведь сильно занят. Почти так же, как и я, — снова вмешался Кан.

— Тоже за девицами волочишься?

— Ах, Ирис, Ирис, все-то тебе надо высмеять. — Кан вздохнул. — Моему помощнику не нужны пустые слова человека, владеющего искусством лжи. Этому юноше нужна правда.

— А рот у этого юноши есть? — с легким вызовом спросила Лазурный Ирис.

— Я воспитан в уважении к старшим, — ответил Цы.

Юноша понял, что колкость его достигла цели: Лазурный Ирис недобро усмехнулась в темноте. В поисках ответа на свои вопросы Цы воззрился на Кана: он не понимал, куда клонит и чего добивается министр. К тому же Толкователь трупов начал догадываться, что эту парочку связывают давние, причем не только дружеские отношения.

Цы так и сидел в недоумении, когда в свете фонариков на берегу появилась еще одна мужская фигура. Юноше показалось, что это их недавний сотрапезник, мастер бронзовых дел. Узнав его, Кан тяжело поднялся из-за чайного столика.

— С вашего разрешения, у меня возникло неотложное дело. — И министр пошел навстречу.

Цы кусал губы — ему по-прежнему было нечего сказать. Он забарабанил пальцами по чашке с чаем, потом поднес ее к губам.

— Волнуешься? — спросила женщина.

— А что, должен?

Ему неожиданно пришло в голову, что в чае может оказаться яд, и его рука замерла в воздухе. Он медленно отвел чашку от губ, тайком заглядывая внутрь. Потом поднял глаза на женщину. Лазурный Ирис смотрела на него, и он не понимал ее взгляда.

— Насчет уважения к старшим… — припомнила она. — Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре, — соврал Цы, накинув два года.

— А мне, по-твоему, сколько?

Сознавая, что темнота его оберегает, Цы без стеснения осмотрел собеседницу. Оранжевые отсветы фонариков добавляли прелести мягким чертам ее лица, сглаживая чуть заметные приметы прожитых лет. Нарядное ханьфу слегка приподнимало ее груди размером с апельсин; талия была тонкая, а бедра — весьма широки. Цы удивился, что столь откровенное разглядывание ничуть не смущает красавицу. Ее серые глаза — таких он никогда еще не встречал — блестели в ночи.

— Тридцать пять.

Вообще-то, юноша насчитал чуть побольше, но подумал, что маленькая лесть не повредит. Лазурный Ирис вскинула бровь:

— Чтобы работать с Каном, нужно быть либо очень осторожным, либо очень глупым. А ты из какой породы будешь, Цы?

Бесцеремонность этой женщины вновь поразила юношу. Он не знал, какое положение в обществе занимает Лазурный Ирис, но нужно чувствовать себя поистине неуязвимым, чтобы отзываться нелестно о Кане в разговоре с человеком, которого сам Кан назвал своим помощником.

— А я, пожалуй, из тех, кто не провоцирует неискушенных, — ответил Цы.

Лазурный Ирис нахмурилась и опустила глаза. Юноше показалось, что ей и впрямь стало неловко за свои слова.

— Прости меня: этот человек всегда действует мне на нервы. — Добавляя себе чаю, женщина пролила несколько капель на стол. — Ему ведь известно, что я знаю о Цзинь далеко не так много, как ему бы хотелось, и поэтому я просто не понимаю, чем могу тебе помочь.

— Не знаю, может, вы могли бы рассказать мне о вашей работе, — не растерялся Цы.

— Работа моя столь же обыкновенна, как и я сама. — Лазурный Ирис без всякого удовольствия пригубила чай.

— Мне вы не кажетесь обыкновенной. — Цы кашлянул. — Чем же все-таки вы занимаетесь?

Женщина помолчала, словно обдумывая ответ.

— Я унаследовала предприятие по экспорту соли, — объявила она в конце концов. — Отношения с варварами всегда складывались непросто, но моему отцу удалось наладить дело, и он построил несколько перевалочных складов у самой границы. На наше счастье — и несмотря на препоны правительства, — они быстро начали приносить прибыль. А теперь солью занимаюсь я.

— Несмотря на препоны?

— Это печальная история. А мы с тобой на празднике.

— Судя по вашему рассказу, это дело опасное для одинокой женщины…

— А никто и не говорил, что я одинока.

Цы все же сделал глоток чаю. Он думал, как задать следующий вопрос.

— Кан упомянул о вашем муже. Я так понимаю, это его вы имеете в виду?

— Кан слишком много говорит. Муж мой чем только не занимается, — прибавила она с горечью.

— И где он теперь?

— Путешествует. Он часто путешествует. — Лазурный Ирис налила себе вина. — Но отчего ты им так интересуешься? Мне казалось, тебя должны занимать жители Цзинь.

— Да, помимо прочего, — ответил Цы.

Юноша почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Пальцы его снова барабанили по столу. Он молчал, все отчетливее понимая, что из легкой неловкости это молчание грозит превратиться в могильную плиту. Скоро это станет ясно и Лазурному Ирису. Время играло против Цы, но он не мог придумать, как оживить беседу.