Невеста рока. Книга вторая - Деннис Робинс

Леди Фаррингейл заметила приближающуюся пару и сказала:

— А вот и Сесил с леди Чейс. Вы знакомы с ней?

— Да, мы встречались.

— Она очаровательна и необычайно красива, — заметила леди Фаррингейл тут же быстро вполголоса добавив: — Но я терпеть не могу ее мужа. И весьма обрадовалась, когда Марши сказали мне, что они приведут ее одну. Сейчас Чейс в Индии.

Доминика охватило внезапное волнение. Так, значит, Вивиан был за границей и еще не вернулся! Слова хозяйки эхом отдавались у него в голове. Действительно, нужно быть ничтожеством, чтобы терпеть лорда Чейса!

Музыка прекратилась. Танцующие стали не спеша прогуливаться, разбрелись по оранжереям, прохаживались по портретной галерее или направлялись за прохладительными напитками и легкими закусками в огромную обеденную залу.

Оказавшись лицом к лицу с Шарлоттой, Доминик тихо произнес:

— Как поживаете, леди Чейс? Вы прекрасно выглядите.

— Да, благодарю вас, у меня все в порядке, — ответствовала она, протягивая ему руку, обтянутую лайковой перчаткой, которой он тут же легко коснулся губами. Когда он заглянул в ее глаза, она почувствовала, что бледнеет. Сильнейшие чувства охватили ее. Эта встреча была для нее нечаянной радостью. И она тут же упрекнула себя за то, что так сильно взволновалась при вице Доминика, ведь она замужняя женщина, мать троих детей. Но поистине изумительно было вновь смотреть на это смуглое строгое лицо и слышать этот низкий, хорошо поставленный голос, который много лет преследовал ее в мечтах.

Сесил о чем-то дружески беседовал с леди Фаррингейл. Доминик предложил Шарлотте руку, и они направились к одной из оранжерей. Ее сердце бешено билось.

Снова заиграли скрипки. Роскошная хрустальная люстра сверкала сотнями свечей. В огромном особняке, переполненном произведениями искусства, было тепло от растопленных каминов. Самые выдающиеся мужчины и самые прекрасные женщины Англии в восхитительных нарядах собрались на этом балу. Доминик и Шарлотта вошли вдвоем в безлюдную, тускло освещенную оранжерею, в которой стоял аромат экзотических цветов, растущих среди влажных южных пальм, и их взгляды встретились.

— Вы уверены, что не хотите танцевать? — осведомился он.

— Да, — ответила она, присаживаясь на обитый красным плюшем диванчик. Ее глаза блестели от овладевших ею чувств. — Я бы предпочла поговорить с вами, мистер Ануин.

— Почему бы вам не называть меня Домиником? — с улыбкой спросил он, заглядывая в ее красивые глаза, выразительный взгляд которых заставлял его изменить многолетнему самоконтролю.

— Доминик… — повторила она, и ее щеки вновь вспыхнули, словно у совсем юной девушки. «С каким трудом верится, — подумал он, — что это та самая женщина, с которой я встретился тогда в опере».

— Расскажите, чем вы занимались все эти годы, Шарлотта, — попросил он. — Вы хорошо провели это время?

Она опустила глаза и нервно поигрывала вычурной рукояткой веера из слоновой кости.

— Давайте лучше поговорим о вас, о вашей работе, — предложила она.

— О, я так устал от себя!

— Но вы же занимаетесь великими делами. Я часто читаю о вас. Вижу ваши фотографии в «Таймс». Вот, только вчера. О вас говорят как о политике, который при благоприятных для него обстоятельствах смог бы сделать очень многое для нашей королевы и страны, — проговорила она.

Он был польщен. Даже слегка покраснел. Однако лишь рассмеялся и произнес:

— Ну это не совсем так.

— Но я слышу об этом повсюду, — настойчиво проговорила она. — Вы упорно и плодотворно работаете. Как бы мне хотелось послушать ваши речи в Парламенте! Говорят, вы стали таким превосходным оратором, что теперь — светило в вашей партии.

— Вы слишком лестно отзываетесь обо мне, — тихо промолвил он с низким поклоном.

Она всмотрелась в его смуглое аскетическое лицо.

— Вы по-прежнему проживаете в Олбани?

— Да, если не считать того времени, когда уезжаю в отпуск за границу. Наверное, вы уже слышали, что моя приемная мать, маркиза, очень больна. Последнее лето я провел в Энгсби вместе с ней.

— Надеюсь, сейчас ей лучше.

— Увы, она по-прежнему очень больна.

— Весьма вам сочувствую. Мне известно, что вы с Сесилом очень привязаны к ней. Но получилось так, что я и мой муж в последние годы редко виделись с Сесилом.

— О да. Ему не сидится на одном месте, как этого хотелось бы нашим родителям.

— Да, его ум и характер иные, чем у старшего брата, — улыбнулась Шарлотта.

— Вы все время льстите мне, — произнес Доминик. Он сидел рядом с ней, положив руку на спинку дивана и внимательно изучая ее своими пронзительными фиалковыми глазами. Она чувствовала это и получала огромное удовольствие от его пристального взгляда.

Они поговорили о своих семьях; она рассказала о дочерях. Он слушал с интересом, но был печален, как в их прежние встречи, инстинктивно чувствуя, что она не обрела в семье ни покоя, ни радости, которые так необходимы женщине. Да, она смеялась, блистательно поддерживала беседу, очаровательно выглядела, но было Очевидно, что страдала все это время. О муже она рассказала лишь совсем немного. Конечно же, Доминик понимал, что истинная причина ее несчастья — Вивиан. Однако Шарлотта преображалась, глаза ее сверкали, когда она рассказывала о дочерях, особенно — о старшей.

— Она похожа на вас? — спросил Доминик.

— Она похожа на свою бабушку, покойную леди Чейс.

— А остальные две?

— Беатрис — точная копия отца. Да и маленькая Виктория — тоже.

На какое-то время воцарилось молчание. Скованность исчезла лишь тогда, когда Шарлотта попыталась переменить тему, снова заговорив о Доминике:

— Как вы оцениваете ваше нынешнее политическое положение, Доминик?

— Неужели юная школярка выросла в думающую и образованную женщину, которой хотелось бы обсуждать материи, обычно предназначенные для мужчин? — улыбаясь, заметил он.

— Я слежу за делами моей страны и признаюсь в этом… — проговорила она, но не смогла признаться, что главным образом ее интересует его участие в них.

Он немного рассказал ей о своей нынешней работе, о своих надеждах и опасениях.

— Вообще-то дела довольно скверны. В этом году уже имели место серьезные бунты.

— Так чем же можно вылечить эти гнойники?

— Пока я не могу ответить, — проговорил он, нахмурившись. — Как и мой лидер, я отношусь глубоко сочувственно к бедным и угнетенным. И мне хотелось бы проводить политику, в результате которой предоставлялось хотя бы некое подобие социальной помощи этим несчастным людям.

Ее сердце смягчилось от таких слов.

— Я полностью согласна с вами. Мне больно видеть и слышать тех, кто вынужден просить подаяние на хлеб для своей голодающей семьи, в то время как женщины, подобные мне, увешаны вот этим… — Она коснулась бриллиантового ожерелья, украшающего ее шею, а затем диадемы, венчающей высокую прическу.

Доминика восхитили ее слова и изящное движение длинных тонких пальцев. Он улыбнулся.

— Нет, нет… вы имеете право на ваши драгоценности… они вам очень идут. Увы, проблему занятости нашего населения нельзя разрешить, продавая горстями бриллианты… даже если вы раздадите все свои драгоценности бедным и нуждающимся.

— Тем не менее я часто чувствую, что недостойна своих привилегий. Я не заслужила их.

— Да, редко можно встретить женщину, которая утруждает себя мыслями о том, что лежит под поверхностью жизни, Шарлотта.

— Я очень много времени провожу в размышлениях, Доминик.

— Вы всегда это делали… еще будучи совсем ребенком. Хотя вы и сейчас для меня ребенок, — улыбнулся он.

— Со своими собственными детьми, — улыбнулась она в ответ и тяжело вздохнула.

— Как бы ни складывалась ваша судьба, вы неизменно будете интересовать меня.

И снова неловкость сковала их. Они молча разглядывали друг друга. Шарлотта чувствовала себя так, словно мощная волна прилива обрушилась на ее душу и понесла ее, оторвав от всего остального на земле, кроме единственного человека — того, кто сейчас сидел рядом с ней. «В его глазах горит неиссякаемый огонь», — подумала она. Вся Англия знала о магнетизме личности Ануина, равно как о его несокрушимой логике и проницательном уме, из-за чего он приобрел огромный авторитет и уважение среди остальных членов Парламента. Хотя Доминик был непримирим, язвителен и даже безжалостен в своих атаках на тех, кто открыто противостоял его идеям.

Шарлотту вдруг охватило странное чувство: ей хотелось любить и быть любимой таким человеком; хотелось быть его женой и матерью его детей. Сравнение его с Вивианом было явно не в пользу человека, с которым она связана брачными узами. При мысли об этом Шарлотта испытала едва ли не презрение к себе. Она сильно побледнела и замолчала.