Какого года любовь - Холли Уильямс

А потом как‐то само собой оказалось, что они целуются, и все было именно так, как она помнила.

– Привет, ты, – сказала Вай, когда они оторвались друг от друга, с улыбкой, вызвавшей ямочки на щеках.

– И тебе привет, – ответил Элберт и снова прижал ее к себе, чтобы продолжить.

Наконец каждый сделал по шагу назад, Вай подняла свой рюкзак, бросила его на заднее сиденье фургона, и они поехали. Элберт включил кассету, они завопили в окна: Что ж ты такого хочешь? Да свободы я хочу, свободы! – перепугав старика, выгуливающего свою таксу, и Вай хихикнула.

Не торопясь, поскольку на высокие скорости фургон был не способен, они все‐таки добрались до моря. Объехав побережье Гауэра, нашли тихое местечко и, ничего даже не обсуждая, поскольку очевидно было, что все к этому идет, перебрались в заднюю часть фургона, где уже застелена была маленькая двуспальная кровать.

Элберт шарил в поисках презерватива, а Вай возилась с металлическими пряжками своего комбинезона, чувствуя, что вся кровь, что в ней есть, сосредоточилась между ног.

Когда Элберт вошел в нее, Вай услышала, как бьются снаружи волны, и прибой совместился со звуком горячего дыхания, обжигающего ей ухо. А затем это ощущение разлилось волнами и разливалось снова и снова по всему ее телу, пока оба они не слились воедино и вместе освободились.

– Да, долгонько же мы собирались, – чуть позже рассмеялся Элберт. – Как бы нам это назвать, два года раскачки?

– Передохнем и начнем сначала, – пробормотала Вай.

– Ладно, я все компенсирую, – Элберт снова начал ее целовать. – Времени у нас теперь сколько хочешь!

Чуть отстранившись, он посмотрел ей прямо в лицо, и она знала, что они оба вспомнили рейв, поле, кайф, взгляд глаза в глаза в разгорающемся рассвете. С ощущением наконец‐то исполненного желания.

Глава 5

Январь 1992 года

– Сднем рождения, дорогой. – Амелия крепко поцеловала Элберта в щеку, сжала его плечи, а затем повернулась к Вай. – И вас тоже, конечно! – Столь же быстрые, выверенные два поцелуя. – Бывают же совпадения, – пробормотала она, снимая верблюжье пальто и не глядя протягивая его официанту, уверенная в том, что кто‐то там всегда на подхвате.

– Я раздам подарки, а потом уж мы сделаем заказ. – Амелия порылась в нарядном лиловом пакетике и достала оттуда два свертка, протянув один Элберту, а другой, поменьше, Вай. – Так, пустячки, – отмахнулась она.

– Вот спасибо! – Элберт вытряхнул кашемировый джемпер именно того грязно-зеленого цвета, который он в одежде предпочитал.

– Как мило! – прощебетала Вай, когда ярко-розовый шарф из чего‐то тонкого и прозрачного выпал из обертки ей в руки.

– Ну, теперь, когда мы познакомились, не уверена, что это вещь ваша, но приятно, что вы так отзываетесь.

На хорошие манеры невозможно не отозваться, подумала Вай, пытаясь придать своей улыбке побольше искренности, что, похоже, как раз делало ее фальшивой. Оберточная бумага соскользнула с колен, и официант тихо убрал ее с глаз долой, прежде чем она заметила, что ее уронила.

– Что могу предложить из напитков?

– Мне, пожалуйста, пиво, “Асахи”.

– И мне, – быстро сказала Вай вослед Элберту.

Теперь все ждали, что закажет Амелия, которая молчала, сосредоточенно глядя на длинное узкое меню. Атмосфера вдруг изменилась.

Наконец официант слегка кашлянул.

– Мадам?

– Прошу прощенья… да, пожалуй, мне тунца…

– Но… речь о напитках…

– Ох! Да! Тогда – газированную воду.

И Вай почувствовала, как Элберт расслабился, когда Амелия вернула карту вин, так ее и не открыв, и тут же принялась в красках рассказывать Вай о том, что тунца здесь подают в самых разных видах.

Вай уже доводилось бывать в суши-ресторане, они с Мэл ходили в модный “Чоп-Чоп” по случаю повышения Мэл по службе: ее перевели с самых поздних ночных передач на вечерние, идущие с половины одиннадцатого, которые, в массе своей, смотрели все их ровесники. То неоново-белое заведение лучилось самодовольством и было нарочито шумным, в то время как в “Гинзе”, где они сидели сейчас, сдержанно демонстрировались хороший вкус и благоразумие. Амелия с ее шелковисто-блестящей блузкой в тонах шампанского и волосами цвета жженого сахара элегантному интерьеру соответствовала очень удачно.

Любопытно, думала Вай, из чего исходя Амелия выбрала “Гинзу”: желая продемонстрировать щедрость или запугать провинциалку, с которой встречается ее сын. А может, позлить Элберта окружающей роскошью (он ведь явился сюда, нацепив свой значок “Покончим с капитализмом!”). А может, ничего такого за этим жестом и нет, и единственное, что Амелию занимает, так это какого тунца выбрать, желтоперого или голубого.

Заказ Амелия сделала за себя и за Вай. Элберт поступил по‐своему: “Нет, я буду бенто с кальмарами”, – на что Амелия вздохнула, как бы извиняясь перед официантом за своенравного малыша. Затем она подняла свой стакан с водой с пузырьками.

– Пусть ваш двадцать пятый год будет очень счастливым для вас обоих. Четверть века! Только подумать! Моему крохе уже двадцать пять…

– Мама.

Вай, ухмыльнувшись, стукнула своей пивной кружкой по стакану Амелии. После того немногого, что Элберт рассказал ей о своих родителях, их ссорах, мучительном разводе и борьбе Амелии с пьянством, она ожидала увидеть какую‐то мегеру. Но нет, вот она здесь, точно так же стандартно смущает свое дитя, как и любой родитель.

– И я рада познакомиться с вами, Вайолет.

– Ее зовут Вай.

– Отлично, Вай! Хотя Вайолет – очень красивое имя, и, по‐моему, грех его сокращать. Хорошо хоть мой сын покончил с этим своим не сообразным ни с чем “Бес”.

– Это было сто лет назад.

– Да, наверное, это было ужасно, – с преувеличенной серьезностью вздохнула Вай, глядя в глаза Амелии в попытке установить с ней взаимопонимание.

– Ну, и как вы отпраздновали свои дни рождения? Или устроили один, коллективный?

– Да, была вечеринка, – неопределенно ответил Элберт. – Весело вышло, да?

Тот вечер запомнился Элберту как серия снимков со вспышкой. Дружки его, у которых была классная звуковая система, устроили им праздник в пустом офисном здании в Уиллесдене. Вот Мэл в полночь вырывает вилку из розетки, чтобы отключить звук и заставить всех хрипло, враскачку спеть “С днем рождения вас!”. Вот Вай на подходе к нему вскидывает подбородок, требуя “засунь свой язык мне в рот”. Вот он обнимает ее, и целует горячо, с языком, и шепчет ей в ухо “я люблю тебя” и “слава богу, ты нашлась”.

– Да, весело, правда, – подтвердила Вай, не совсем уверенная, что еще уместно добавить.

Амелия подняла бровь, на нее глядя.

– Ну, я вижу, и от вас добьешься не больше, чем от моего сына.

Вай улыбнулась своей самой сладкой улыбкой. Не хотелось брякнуть что‐то не то. Но при том, что сам Элберт