Черная свеча - Владимир Высоцкий

Старший лейтенант неуверенно затоптался на месте Упоров повернулся к офицерам и сказал:

— Люди — замерзли, гражданин начальник. От нас порядка требуете, а сами…

— Молчать! — заорал капитан и подкатил к зэку на кривых ногах, будто на колесах. Нос — пикой над усами, глаза сверкают. — Это ты, Упоров?! Все бунтуешь, сволочь!

Но бригадир уже не видит и не слышит капитана… во втором ряду медленно, со значением повернулась в его сторону укутанная башлыком голова. Лицо находилось в полуобороте. Вадим вспомнил, чье это лицо…

— Зоха, — сказал одним дыханием Фунт, — не стоит заводиться.

Капитан проследил за взглядом Упорова, тоже о чем-то подумал или уже заранее знал, как ему поступить. Перестав ругаться, прошел вперед, махнул рукой конвоирам:

— Идите к костру! Проводники с собаками, останьтесь!

Немного погодя, когда силуэты конвоиров замаячили у большого костра, со второго ряда сучьего этапа гортанный голос произнес, убежденный — его вопрос найдет адресата:

— Ты еще жив, сын шакала?!

Вадим не оглянулся на чечена. Вопрос повис и, кажется, плавает в холодной тьме, дразня хищное любопытство холодных, злых зэков и возвращаясь к нему в уши в многократном повторении: «Ты еще жив?? Жив…»

Никанор Евстафьевич подвинул Ираклия, встал слева от Упорова, держа правую руку за бортом бушлата.

Фунт наклонился, извлек из-за голенища распрямленную в кузнице скобу, а Ключик вытащил забурник. Суки тоже готовились к схватке, явно надеясь на свой перевес в силе и нахальстве. Они знали, кто стоит за их спиной, и могли себе позволить недозволенное.

— Тебе говорят, Фартовый, — голос стал жестким, — Тебе — жалкая тварь.

Вадим почти физически ощущал, как его топчет уверенный в своем превосходстве Зоха, и знал — молчание есть начало конца: ты не можешь достойно ответить на оскорбление. Ты — никто! Тебя просто нет среди этих людей, преклоняющихся перед большой силой и большой подлостью. Здесь христианские заповеди не работают.

В голове — как насмешка: «Любите врагов ваших» и как приговор — «он тебя убьет…»

— …Менжанулся, гнида! Очко склеилось у комсюка! Раздвинем, как изловишься!

Это кричит тощий плюгавенький зэк с запавшими губами, в обрезанной солдатской шинели и больших калошах поверх валенок.

«Тут втемную не проканаешь. Драться надо, парень».

Он развязал веревочки на ушанке, осторожно намотал на правый кулак носовой платок. Расслабленно встряхнул плечи. И говорил без рисовки, как будто обыкновенному порчаку объяснял, кто он есть на самом деле:

— Ты — гнойное существо. Иди сюда, звериная рожа!

— Теперь он тебя заделает глухо, — прошептал без сожаления Гнус. Ответить ему не было времени, да и не хотелось.

Обнажив кинжал, Зоха поманил к себе Упорова.

Кинжал был тот самый, каким он проткнул насквозь в карантинном бараке Заику. Каторжане образовали плотный круг. У него еще оставалась маленькая надежда — охрана остановит драку. Но когда Гарик Кламбоцкий сунул ему в руку скобу, Вадим оставил надежду, понял — выбирать не из чего.

И мелькнула в голове какая-то рифма, строчка стиха, сочиненного в детстве, ко дню рождения отца. А еще было просто страшно и не хотелось умирать… Всего так много, что и не понять: как оно все уместилось в такие короткие мгновения. Потом — чувство бессилия, тайное раскаянье, чад черной свечи. И он делает решительный шаг вперед.

«Любите врагов ваших…»

Перед ним стоял убийца, окаменевший в безнаказанности палач. Не разминешься, не отступишь: ударит в спину так, что кончик лезвия кинжала выйдет под левым соском… Надо драться!… Окончательное решение принесло равновесие и трезвость, но внешне Вадим выглядел немного растерянно.

Они начали.

Держа кинжал у колена, Зоха шагнул вперед. Упоров не шевельнулся. Чечен сделал ложный выпад, тогда он отпрыгнул, потому что тут же последовал настоящий удар, снизу. Зоха двигался на него, утрамбовывая огромными ручищами воздух. Вадим ударил и промахнулся. А промахнувшись, знал — сейчас последует ответный тычок без замаха. Он изогнул кошачьим движением тело, оттолкнувшись от того места, куда должен дернуться кинжал. Лезвие било именно туда. Оно, как масло, проскочило бушлат, хватив скользком по ребру, и, протащив на себя тело зэка, уронило на землю.

— Поднимайся, козел! — потребовал Зоха. Он стоит над ним, подпирая головой небо, предвкушая торжественный миг мести.

Упоров вскочил. Холодный воздух прет сквозь дыру в бушлате, а теплая струйка крови бежит по животу в пах. Так уже было…

Мир сузился до размеров человеческого круга, и только в твоих силах раздвинуть его или остаться посредине, лежа с распоротым животом.

«Пусть будет так, но пусть дрогнувшим будешь не ты!»

Зоха ударил. Кинжал еще раз прорезал бушлат, еще раз вильнул, подобно рыбе, избежавшей встречи с острогой. Горящий взгляд палача толкал его спиной на сучью стенку, а губы бормотали что-то неясное, должно быть, горец читал приговор.

Следующий выпад он засек своевременно. Левой рукой сбросил с головы шапку в лицо Зохи, как во вспышке, увидел белое лезвие, убрал живот в сторону, скрутив в развороте позвоночник, и со всего маху, при обратном раскруте, опустил скобу на проскочившую мимо цели опытную руку убийцы. Железо согнулось, захлестнув широкое запястье. Нож он увидел еще раз, лежащим на земле. Уже в осознании собственного спасения, в восторге уцелевшей жизни бьет левым крюком в искаженное болью лицо соперника. Хак! Кулак прорвался сквозь что-то твердое.

«Теперь не встанет, — устало думает он, переступая хрипящее тело. — Ты не сдался, а ведь хотел…»

Стоящие по кругу лица скованы общим недоумением, пока он надевает шапку, еще никто не верит в произошедшее, только чуть погодя капитан-осетин кричит:

— По местам! Конвой стреляет без предупреждения!

«Они все видели, — зэку хочется плакать от злости, — свиньи! Свиньи, они все видели! Они надеялись на твой конец…»

Начальник конвоя наклонился над Зохой, поднял голову, спросил, дергая кончиком носа:

— Чем ты его ударил, Упоров?!

— Спектакль вам сорвал, гражданин начальник? Думали — убьет меня?!

— Молчать, негодяй! Шагай за мной! — командует капитан. — Сейчас тебе будет спектакль, бандитская рожа. Человека изувечил!

Все это выглядит уже комично, однако Упоров на всякий случай пятится от капитана,…в спину упирается дуло автомата. Он останавливается… Кто-то отталкивает солдата, кто-то задергивает его в строй, и Вадим уже среди своих, возбужденных нежданной победой бригадира, каторжан.

А очередь над головами: тра-та-тата-рата-та!

— Ложись!

Натянув поводки, взревели продрогшие собаки, у костра — ни души, лучи прожекторов накрыли оба этапа.

Барабулько бежит, придерживая на ходу расстегнутую кобуру:

— В чем дело?! Что произошло?!

Старший лейтенант старается не смотреть на лежащего чечена, в глазах мелькает задиристое озорство.

— Заключенный Упоров искалечил человека. Он — бандит!

— Кто пострадавший? — спрашивает почти весело Барабулько, хотя все видит сам и не может скрыть своей мальчишечьей гордости: «Знай наших!»

— Какая разница?! — капитан уже не на шутку рассвирепел. — Какая вам разница?! Совершено преступление! Ведите это дерьмо на вахту! Там разберемся.

Руки сами нашли себя за спиной. Его ведут к вахте сквозь одобрительные и угрюмые взгляды зэков. Он пытается отвлечься от всего, ни о чем не думать. Барабулько — чуть в стороне, шагает по его косой и острой тени на затоптанном снегу. Он чувствует тяжесть шагов лейтенанта. «Надо же, падла, на голову наступил» Голова сплющилась. Похожа на плоскую грушу…

В помещении вахты было жарко. Дежурный капитан Зимин, вернувшийся после осмотра пострадавшего, спросил, протирая очки мягкой бархаткой:

— Чем вы его ударили, Упоров?

— Гирькой, — потянулся заспанный старшина Страшко, — чем еще такое сотворишь? Гирькой. Рысковый ты хлопец, моряк.

— Не вас спрашиваю, Егор Кузьмич. Ну, так чем?

— Рукой, гражданин начальник. По-другому не дерусь.

Капитан изобразил на лице что-то неопределенно кислое. Прошелся вдоль скамьи, притоптывая сапогами, после чего иронично уставился на Упорова:

— Они тоже говорят — вы его рукой. Мне не верится. Врут.

— Люди рядом были, гражданин начальник.

— И я не без глаз. Кость раздроблена. Если бы такое сделала лошадь — поверил.

— Прызнайся честно — куда гырьку спулил? — просил Страшко. — За такое дело карцером обойдешься.

— Капитан Алискеров требует начать следствие… Я вынужден вас отправить в БУР.

— Нет моей вины, гражданин начальник.

— Так все говорят. Полная зона безвинных.

— Вас не убеждает? — Упоров обнажил кровоточащую рану на боку.

— Положите на стол предмет, которым вы воспользовались при самообороне, — капитан ему симпатизировал, это было очевидно.