Инна, волшебница - Александр Гейман

- Что понимаешь?

- Да... Я ведь к тебе по пути завернула, Инночка. Дело у меня тут. Понимаешь, Бог от нас к вам сбежал.

- Кто-о-о? - Инна и Анита дружно разинули рты.

- Да Бог, - досадливо отвечала Найра. - Увидел какую-то рысь у вас тут в городе и влюбился. Ищем вот теперь. Если ты увидишь Бога, то скажи мне, ладно?

Анита с Инной в голос хмыкнули.

- Ну, девчонки, мне пора. Тут у вас очень мило, торт вкусный, я к вам обязательно загляну, - светски заворковала Найра, поднимаясь с места. - А с Валентинычем ты все-таки зря так мягко. Я бы его, гада, сутки поила кофе.

Инна с Анитой захихикали.

- Представляю, что ты сделала с Гункаром, - вздохнула Инна.

- Да! - вскричала Найра. - Ты мне кстати напомнила! Я же ещё не рассчиталась с этим предателем! Ну, все, лечу!

- Найра, - строго предупредила Инна, - хоть уйди по-человечески! Чтоб без фокусов!

- Я тихохонько, - невинно заверила Найра - и исчезла в один миг, растаяла у них на глазах.

Бенга засопел и сразу расслабленно прилег на пол. А с улицы в открытую форточку послышался детский крик:

- Бабушка, смотри! Смотри скорей, женщина по воздуху летит!

- Стерва! - в сердцах выругалась Инна. - Ну ведь говорила же, говорила я ей! Вот ведь выдерга, а?

Анита сидела с несколько ошалелой улыбкой.

- А мне Найра понравилась, - заявила она наконец. - Она такая непосредственная, совсем без комплексов.

- Да уж куда непосредственней, - вздохнула Инна. Она взглянула на Аниту, и они вдруг заулыбались друг другу, каждая понимая другую, в каком та положении.

- Ты мне покажешь своего Бенгу? - вдруг попросила Анита с некоторым лукавством и смущением одновременно.

- Да вот он, - повела рукой Инна, повелев тигру отелеситься. - Можешь погладить, не бойся, он - это все равно что я.

- Ух ты... - восторженно ахала Анита, подсев к Бенге и осторожно дотрагиваясь до роскошной шерсти. - Ух ты!.. Ну, ну, я же не Найра, я тебя люблю, Бенга красавец...

Тигр равнодушно зевал.

- Аниточка, я тебе все-все расскажу, только давай сначала ещё кофе выпьем, - сказала Инна. - Мне отдохнуть надо, а то я от этой Найры совсем одурела. А у меня и так настроение ни к черту, я Антонина второй раз не узнала и ещё Ингорду не ту

розу подарила, сразу

желтую.

Настроение

у Саши Пескова

было хуже, чем паршивое - он переживал нечто вроде жесточайшей ломки. Когда в его памяти всплывали картины прекрасной страны, то он заново, хоть и слабее, испытывал тот же беззаботный и беззаветный восторг, что и тогда, в золотом небе этой волшебной Тапатаки. Но потом... потом наступало что-то вроде похмелья - мир повседневный казался особенно зауряден и убог, хотя... хотя... Нет, дело было не в убожестве окружающего мира - наоборот, Саша Песков с замиранием осознавал внутри себя нечто вроде чудесного предчувствия - что и этот земной мир можно увидеть в его Тайне, - возможно, иной, нежели тайна волшебной страны, но такой же божественной, прекрасной и неизбывной. Загвоздка была в нем самом - его самого на это не хватало: серым был не мир, а его собственное зрение. И никогда ещё Саша Песков не ощущал самого себя столь бездарным, не годным не то что к живописи, а ко всякому художеству вообще.

Уж он-то понимал, какой редкостный, невероятный шанс ему выпал. Он пережил соприкосновение с тем самым "настоящим искусством", в потере которого Саша про себя обвинял своих собратьев, писателей и художников, о котором сам столько думал и столько насочинял всякой писанины. И что же? Да то, что он сам для него не годился - разгадка оказалась проще некуда. А после этого что было ругать современное искусство, рутину официальной культуры или пустопорожний выпендреж авангарда. Но и это было не все. Мало того, что Саша Песков не умел и не знал путей, чтобы вывести на свет это свое новое "истинное искусство", он и в старом безнадежно разочаровался по крайней мере, сам для себя. Что хитрого написать книгу, он мог, ну _мог_ написать такую, что читатели будут ахать, плакать, смеяться или же забывшись сжимать кулаки, сочувствуя боям его героев. И что? Зачем? Для кого? Еще одно чтение для забавы публики? Да пустота же сущая...

А тут - тут была целая страна, в кои-то веки его искусство было кому-то _нужно_, вряд ли оно вообще было когда-нибудь нужно вот _так_ - и он не мог сделать ничего ровным счетом. Саша Песков даже честно пытался что-то намалевать, краски купил сходил, кисть - и, конечно, чуда не произошло. Никакая волшебная сила не стала водить его вдохновенной кистью, он мазал бумагу час - полное фуфло. А хуже всего, ему этого _не хотелось_, то есть он помочь-то хотел миру Юмы, по-настоящему хотел, и как-то передать его, изобразить, рассказать - ему и как художнику какому-никакому этого сильно хотелось, но к холсту и кисти Сашу Пескова при этом не звало ну вот совершенно. Что-то тут было неладно, и где-то в глубине души он знал, что Юма все-таки в чем-то ошиблась, будь она хоть тыщу раз волшебное создание.

Из-за всего этого Саше Пескову было погано, мутно, муторно. И еще, не с кем было посоветоваться обо всем. Не в том даже дело, что не поверят или засмеют. Ну, положим, поверят - а кто тут что может подсказать? Может, Векслер? Но почему-то у Саши Пескова последние дни никак не получалось связаться с Векслером - звонил, того не было дома, заходил попозже, чтоб застать врасплох - Векслер в эту ночь ночевал где-нибудь у родителей. А то вообще никто трубку не брал, хотя, как знал Саша Песков, в квартире Векслера всегда кто-нибудь был, и вот так продолжалась уже вторую неделю. Все же Саша Песков решил снова попытаться и вышел из дому, направившись к Боре. "Хотя бы прошвырнусь, а то башка и так распухла", - сказал он сам себе.

Он ждал битый час у подъезда - двери, как водится, запирались на ключ, и за все время никто не вошел и не вышел, а когда какая-то бабка все же выглянула и Саша Песков сумел войти, то - вновь вотще. На звонок в дверь Векслера никто не откликнулся. Саша ещё полчаса подождал в подъезде, заодно и согрелся, а пока грелся, размышлял, как ему изложить все дело Борису. У него уже целый диалог сочинился - непроизвольно, конечно, и увлекшись этим сочинительством он вдруг посоветовал себе - репликой за Векслера попробовать самовнушение. Аутотренингом Саша Песков не занимался - и с ходу от такого предложения отказался, но зато в голове его в этот момент всплыла яркая картинка одной старой-престарой телепередачи, а впрочем, это был, кажется, документальный фильм о скрытых возможностях человека. И там, это поднялось в памяти Саши столь же отчетливо, как если бы он по-настоящему смотрел телевизор, в одном из эпизодов этого фильма люди под гипнозом рисовали картины. Одному из таких было внушено, что он - художник Илья Репин, и тот даже расписался росписью Репина на картине, а сама она была хоть и не того полета, а все же вполне приличной - и разумеется, после гипноза мужик никак не мог поверить, что картину нарисовал он сам.