Последняя милость - Луиз Пенни

— Ты видишь какую-то связь?

— Я подумала, что, возможно, она не хотела связываться с матерью, пока не почувствует, что преуспела в жизни.

Гамаш задумался над словами жены. На экране игроки разыграли шайбу, «Монреаль Канадиенс» пошли в атаку, но почти сразу же потеряли шайбу, и «Рейнджеры» начали стремительную контратаку. Бювуар и Лемье со стоном опустились на диван.

— Американский контракт. — Гамаш кивнул. — И книга. Мы полагаем, что именно из-за нее Эл бросила свое обычное место на автобусной станции и перебралась к «Огилви». Сиси заказала рекламные плакаты. Один из них вывесили на автобусной станции. Должно быть, Эл увидела его и поняла, что Сиси ее дочь. Поэтому она отправилась к «Огилви» в надежде разыскать ее.

— А Сиси искала ее в Трех Соснах, — сказала Рене-Мари. Ей было больно думать о двух искалеченных жизнью женщинах, которые отчаянно пытались найти друг друга.

Гамаш представил себе хрупкую, маленькую фигурку Эл. Представил, как старая, замерзшая женщина шаркающей походкой бредет по обледенелым улицам Монреаля, оставив свое теплое место на решетке подземки, и ее согревает только надежда на встречу с дочерью.

— Бей! Бей! — доносились до него возгласы из другого конца гостиной.

— Он бьет! Он забрасывает шайбу! — завопил комментатор, и хоккейный стадион «Новый Форум» взорвался аплодисментами. Бювуар, Лемье, Габри и Оливье бросились обниматься, пританцовывая от радости.

— Ковальски! — крикнул Бювуар, которому не терпелось поделиться новостью с шефом. — Наконец-то. Три один.

— Чем занималась Сиси в деревне? — спросила Рене-Мари. Она выключила телевизор, чтобы полностью сосредоточиться на разговоре с мужем.

— Ну, она думала, что любая из достаточно пожилых женщин может быть ее матерью, потому расспрашивала их всех.

— А потом нашла свою мать у входа в «Огилви», — сказала Рене-Мари.

— Должно быть, Эл узнала Сиси. Наверное, она подошла к ней, и Сиси не обратила на нее внимания, думая, что это обычная уличная бродяжка. Но Эл не отставала. Она пошла следом за Сиси, возможно, даже окликнула ее по имени. А когда Сиси и после этого продолжала игнорировать ее, решив, что нищенка прочитала ее имя на плакате, Эл в отчаянии распахнула одежду и продемонстрировала кулон на своей груди. Полагаю, что после этого Сиси застыла на месте. Она помнила этот кулон с детства. Его сделала Эмили Лонгпре, и второго такого просто не было.

— И тогда Сиси поняла, что эта женщина ее мать, — тихо произнесла Рене-Мари, пытаясь представить себе эту сцену и то, что в этот момент должна была чувствовать Сиси. Она так стремилась найти свою мать. Так страстно желала, чтобы мать не просто была рядом, но и гордилась ее успехами. Мечтала оказаться в теплых, родных объятиях.

И вдруг она видит перед собой Эл. Вонючую, пьяную, жалкую нищенку. Свою мать.

Что происходило в этот момент в душе Сиси?

Она совершенно потеряла голову. Рене-Мари догадывалась, что случилось потом. Сиси схватилась за кулон и сорвала его с шеи матери. Затем она сдернула свой длинный шарф, набросила его на шею Эл и начала затягивать все туже и туже.

Она убила свою мать. Чтобы скрыть правду, как она делала это всю свою жизнь. Наверняка все происходило именно так. Другого объяснения происшедшему просто не было. Сиси могла совершить убийство, чтобы спасти потенциальный контракт с американцами, который она могла бы потерять, если бы они узнали, что матерью создательницы Li Bien и Be Calm была старая бездомная алкоголичка. Правда, Сиси могла убить и из опасения стать всеобщим посмешищем. Ведь эта сцена разыгралась у порога самого популярного универмага Монреаля накануне Рождества.

Хотя, скорее всего, в тот момент Сиси вообще ни о чем не думала. В своих поступках она руководствовалась инстинктами, так же, как и ее мать. А основным инстинктом Сиси было немедленное избавление от всего, что было ей неприятно, от любых источников раздражения. Она просто вычеркивала их из своей жизни. Как вычеркнула мягкотелого, апатичного мужа и нескладную, замкнутую дочь.

Эл была для нее лишь огромным, зловонным источником раздражения.

Элеонора Аллер погибла от рук своего единственного ребенка.

А потом этот ребенок тоже погиб. Рене-Мари вздохнула. Вся эта история была очень печальной.

— Но если Сиси убила свою мать, — задумчиво сказала она, — то кто убил Сиси?

Гамаш помедлил в нерешительности, а потом рассказал ей кто.

Иветта Николь лежала на кровати в своей комнате на втором этаже гостиницы. Снизу до нее доносились звуки «Хоккейного вечера в Канаде» и азартные выкрики мужчин, собравшихся в гостиной. Ей очень хотелось присоединиться к ним. Обсудить новый контракт Томаса, тренера и его вину в том, что этот сезон оказался таким ужасным, а также то, знали ли руководители клуба в Торонто о травме Паже, когда продавали его «Монреаль Канадиенс».

В ту ночь, когда она ухаживала за заболевшим Бювуаром, Николь что-то почувствовала. И потом, на следующее утро, когда они вместе завтракали. Нет, она не влюбилась в него. Ничего похожего. Скорее, она почувствовала поддержку. И облегчение. Как будто с ее плеч сняли тяжелый груз, который она до этого постоянно несла, даже не подозревая об этом.

А потом был пожар, и по собственной глупости она оказалась в горящем здании. Еще одна причина ненавидеть бестолкового дядю Саула. Это он во всем виноват. Все неприятности в их семье происходили по его вине. Он был гнилью, разъедающей корни их семейного дерева.

«Она этого не стоит…» Эти слова огнем жгли ее душу. Сначала она не могла осознать до конца серьезность полученной ею травмы. Так всегда бывает. Пока не прошел первичный шок, она находилась в состоянии оцепенения. Но теперь, по прошествии времени, Николь поняла, насколько глубока нанесенная ей рана.

Гамаш долго разговаривал с ней, и этот разговор был довольно интересен. Он очень помог Николь. По крайней мере, теперь она точно знала, что должна сделать. Николь достала свой сотовый телефон и набрала номер. Ей ответил мужской голос. Звуковым фоном для их разговора служили звуки хоккейного матча.

— Я хочу задать тебе один вопрос. — Внезапная перемена в голосе мужа насторожила Рене-Мари. — Насчет дела Арно. Я тогда правильно поступил?

Сердце Рене-Мари рвалось на части. Только она знала истинную цену, которую пришлось заплатить ее мужу за это дело. На людях он всегда был мужественным и решительным, ни на секунду не выходя из сложившегося образа. Ни Жан Ги, ни Мишель Бребеф, ни их ближайшие друзья даже не догадывались, через какие муки ему пришлось пройти. Но она знала.

— Почему ты спрашиваешь именно сейчас?

— Из-за этого дела. Понимаешь, оно стало чем-то большим, чем просто расследование убийства. На этот раз речь идет об убеждениях.

— Все твои расследования так или иначе касаются убеждений. Твоих убеждений. Убеждений убийцы.

Она была права. Наши убеждения определяют нашу жизнь. И в его жизни было только одно дело, когда он действительно чуть не изменил своим убеждениям. Дело Арно.

— Возможно, мне следовало позволить им умереть.

Он не раз думал о том, что именно двигало им в деле Арно. Может быть, это было его самомнение? Гордыня? Убежденность в том, что он один прав, а все остальные ошибаются?

Гамаш вспомнил тайное, торопливое совещание в главном управлении Сюртэ, на котором было решено, ради общего блага, позволить Арно и его подручным совершить самоубийство. Он вспомнил, как возражал против этого решения, но оказался в одиночестве, и его не стали слушать. И он ушел. При воспоминании о том, что было потом, его до сих пор охватывал жгучий стыд. Он взялся за расследование дела за тридевять земель, в Маттон Бэй, как можно дальше от главного управления. Там Гамаш пытался забыть об Арно, хотя все время знал, как именно он должен поступить.

Но встреча с рыбаком расставила все точки над «i».

Гамаш сел в первый же самолет и вылетел обратно в Монреаль. И именно в эти выходные Арно выехал в Абитиби. Гамаш отправился следом. Путь был долгим, и, когда он уже приближался к цели, погода резко ухудшилась. Свирепый буран, первый буран той зимы, обрушился на землю внезапно. Гамаш заблудился и очутился в снежном плену.

Но он молился, и наконец колеса перестали пробуксовывать, и ему удалось вернуться назад — по тому же пути, по которому он заехал в эту снежную ловушку. На основную дорогу. На правильную дорогу. К охотничьему домику он подъехал как раз вовремя.

Когда Гамаш вошел в двери, Арно на мгновение заколебался, но потом решительно бросился к своему пистолету. И в ту секунду, когда он сделал этот рывок, Гамашу открылась истинная подоплека просьбы Арно о самоубийстве. Он собирался убить своих подручных и бесследно исчезнуть.

Одним прыжком Гамаш преодолел расстояние, отделяющее его от пистолета Арно, и схватил его первым. А потом все было кончено. Он отвез троих арестованных в Монреаль, где они предстали перед судом. Судом, которого никто не хотел. Кроме Армана Гамаша.