Проклятие Айсмора - Ольга Зима

несения службы и объявить о наказаниях за нарушение порядка среди тех, кто его охраняет. Расследовать пропажу кувшина с вином и наказать тех, кто его распивал. Слово господина Пеликана против Бэрра не засчитано! Мы имеем дело с хорошо выполненной работой против плохо выполненной работы. Следующий!..

Трое из вызванных отказались выходить перед судом. Винир уверенной рукой одного за другим вычеркнул их имена из бумаги, лежащей перед ним. Но потом, когда люди забоялись, что их не только из списка вычеркивают, а что еще их молчание может им же грозить неведомой бедой, начались галдеж и суета. Многие забывали, что они хотели сказать, другие на ходу придумывали что-то новое. И на все у винира были готовы ответ или шутка.

— Бэрр виноват в том, что произошло с городом.

— Город процветает, и это не чья-то вина, а заслуга. Слово не засчитано. Следующий.

— Он вызвал бурю, вот! Мы все пострадали в наводнение, вот! Он знал о буре, вот!

— Но разве он, зная о буре, сам не помчался, рискуя собой же, спасать жителей Нижнего Озерного? А это знает весь город. Нет, суд не может засчитать слово о вреде того, что Бэрр знал о буре, потому что это слово, исходя из действий Бэрра и его помощи городу, должно быть засчитано ему в пользу, а это позже. Сейчас мы слушаем обвинителей, а не защитников. Следующий!

— А он это… мрачный!

— У меня тоже бывает плохое настроение, да и у всех случается мрак на душе. Слово не засчитано!

— Он тот самый темный человек! Тот самый, от которого все беды, и буря от него, и ножи у него черные, и ходит он одетым в темное. Это все, все знают!

— Конечно, все знают. Все видят, кто во что одевается. Вот у вас шапка меховая, так разве кто станет обвинять вас в том, что вы пушистый?.. А нож… Что нож, у меня тоже черный, — вытащил винир именной клинок, золотой, с навершием из черных бриллиантов, и показал его горожанам. — Слово о вреде Бэрра не засчитано!

Выступающим, казалось, не будет конца. Пытались сказать свое слово и таможенники, особенно те, про которых давно все знали, что их Бэрр своими руками искупал в канале. Они обвиняли его в порче личного имущества и вещей, что были при них во время вынужденного купания. Несколько особо злостно настроенных свидетелей упрямо продолжали поминать темных людей. Пытались еще покричать о крови, но не успевали. Двоих разбуянившихся увели стражники. Одна бойкая женщина, все время тянущаяся вперед, попыталась обвинить Бэрра в том, что стало холоднее. Винир с улыбкой сообщил, что слово ее не засчитано, потому что зима близко. Горожане посмеялись, но беззлобно. Все, кроме Бэрра.

Градоначальник требовал подтверждений сказанным словам. Взяв из золотой папки очередной лист бумаги, задавал обвинителям вопросы, после которых их самих следовало отправить к Пяти быстрым судьям. Секретарь тщательно записывал новые указы: проверить, уплачены ли налоги торговцами привозным зерном, взыскать с хозяев трех трактиров штраф за допущение драк, выяснить, как разместили жителей Северного квартала.

К виниру шагнул Хитлиф.

— Я хочу сказать слово против Бэрра.

Припомнив все, что касается этого айсморца, винир холодно улыбнулся.

— Одно слово про выселение, и вашим делом займусь я лично и с процентами. Есть что сказать помимо обязанностей моего первого помощника?

Тот побледнел, стянул шапку с головы, вытер лицо и скрылся в толпе.

Винир терпеливо и внимательно выслушивал всех, порой отшучивался, чаще был серьезен. На лежащей перед ним бумаге были записаны всего несколько строк: «нарушение городского порядка и спокойствия», «необдуманно подверг опасности жизни и имущества», «своим поступком оскорбил веру горожан в…» Последняя строчка обрывалась, потому что он так и не смог написать «веру в темных людей и бабкины сказки».

Желая объявить перерыв, винир потянулся к своей кружке с разбавленным вином, но оказалось, что из нее уже посасывал досточтимый Нэйтон. Пришлось недовольным жестом требовать у секретаря другую.

Перечеркнув крест-накрест все свои записи, винир вздохнул и вслушался в сбивчивый рассказ очередного обвинителя:

— Кто-то должен ответить за все. За все!

Потом посмотрел на хмурого и безучастного Бэрра и сказал так, чтобы его смогли расслышать все присутствующие рядом:

— Воистину, мой дорогой Бэрр, ты самый лучший из всех помощников, которые были у моих предшественников. Ведь даже сейчас ты исправно несешь свою службу. На суде над тобой я узнал то, что не прочитал бы ни в одном докладе. Пьющая стража меня, признаться, удивила больше всего.

Его слова рябью пронесли по толпе, ответом с задних рядов донеслись возгласы:

— И правильно! Так их! Хоть работать начнут, пьяницы с палками! А то шлемы нацепили и думают: можно брюхо под кольчугой отращивать, прилипал прикармливать да честных людей обирать!

Винир покивал, одобряя народное мнение. Ответил на удивленно-недоверчивый взгляд Бэрра, изобразив располагающе теплую улыбку. Потом прикрыл одну из своих папок, но тут гудение и перешептывания оборвал звонкий женский голос:

— Я хочу сказать слово во вред Бэрру!

Из заднего ряда со скамейками для знати поднялась Камилла. Золотая нить, путающаяся в оторочке ее капюшона, играла на солнце, руки с дорогими перстнями придерживали пышную юбку. Первая красавица Айсмора пробиралась через сидящих и стоящих людей, брезгливо обходя тех, на ком не было одежды из меха и бархата.

— Вся в покойную матушку!

То, что покойная матушка была еще более визгливой особой и тоже обожала вылезать впереди всех без спросу, винир уточнять не стал. Он громко вздохнул и сделал заинтересованное лицо.

— Суд слушает твое слово, дорогая Камилла.

Камилла гордо встала перед судейским столом, поправила платье, скинула капюшон, и дорогие каменья справно заблестели даже в тусклом свете. Камилла погасила улыбку и печально оглядела толпу, словно говоря: на что только не приходится идти солидной замужней даме ради торжества справедливости.

— Он сволочь!

Площадь грохнула смехом, сквозь который слышались отдельные женские голоса: да-да, сволочь и есть! И по-другому такого мужчину никак не назовешь, и что он все всегда специально, и что никакой он не смутьян и не темный, а просто гад.

Даже по узким губам Бэрра скользнула улыбка.

— Простите. Разрешите. Дайте же пройти!

Через толпу прорвался приятной внешности молодой человек. Камилла обернулась, отступила к судейскому столу и испуганно вздохнула:

— Ты же…

— Да-да, должен был приехать завтра. Но как я мог пропустить столь впечатляющее выступление моей дорогой жены? По делу, отношения к