Николай II - Эдвард Радзинский

И вскоре во время отсутствия отца к нам в дом пришли чекисты и произвели обыск. Матери объявили, что екатеринбургская ЧК заочно приговорила отца к расстрелу за участие в заговоре с целью освобождения Николая II.

Когда отец вернулся домой и все узнал, он был страшно возмущен: «Да что они там, помешались? Я по своим убеждениям (он был кадет, сторонник Февральской революции) не могу быть участником царского заговора. Я пойду к Крыленко (тогдашний председатель Верховного трибунала)!»

Отец был типичный чеховский интеллигент-идеалист. Но мать сумела его убедить, что большевики объяснений не слушают – они расстреливают… И отец согласился уехать из Москвы, он перебрался к белым. Потом эмиграция, Париж, нищета – и могила на кладбище для бедных…

Меня арестовали в 1937 году за участие отца в заговоре, о котором тот не имел никакого понятия. Вышел я только в 1956-м».

Итак, лжезаговорщик! Что это – ошибка Екатеринбургской ЧК? Или. Или это делалось сознательно, потому что настоящих заговорщиков не существовало? На это ответили сами палачи.

Об их поразительных показаниях я узнал из письма историка М.М. Медведева, сына чекиста М.А. Медведева, участвовавшего в расстреле Царской Семьи (это письмо стало началом многих наших бесед).

Тайна заговора («Специальное задание»)

В 1964 году на Московское радио пришли два старика. Эти двое были последними оставшимися в живых из всех, кто был причастен к расстрелу Семьи.

Один из этих стариков был Григорий Никулин – убийца князя Долгорукова и один из главных участников расстрела Царской Семьи. Другой был И. Родзинский (кстати, в некоторых документах он – Радзинский. Как все мистично в этой истории!).

И. Родзинский в расстреле Романовых не участвовал, но был в 1918 году членом Уральской ЧК.

Это приглашение на радио организовал все тот же историк Михаил Медведев. С большим трудом удалось ему их уговорить записать свои показания для Истории. С таким же трудом удалось уговорить и власти: только после обращения к самому Хрущеву была разрешена эта запись на радио. Вопросы задавал М. Медведев, но в беседе принимал участие и «представитель ЦК».

Долго длилась эта запись. И мы еще к ней вернемся. Но сейчас нас интересуют показания чекиста И. Родзинского, который, в частности, поведал следующее:

«Письма за подписью „Офицер“, которым поверил Николай Романов, были составлены в ЧК. Их автор – член исполкома Совета Петр Войков».

Петр Лазаревич Войков (1888-1927), партийная кличка «Интеллигент». За революционную деятельность исключен сначала из гимназии, а потом из Петербургского горного института. Участвовал в террористических актах. Эмигрировал, жил в Швейцарии, закончил Женевский университет, в августе 1917-го вернулся в Россию и примкнул к большевикам. В 1918 году – нарком снабжения в правительстве Красного Урала. С 1924 года – посол СССР в Польше. Ему повезло – он не дожил до 1938 года, был убит в 1927 году в Польше монархистом за участие в расстреле Романовской Семьи.

Вот этот выпускник Женевского университета и составил, по словам Родзинского, все эти письма.

Но у Войкова был дурной почерк (а может быть, попросту не захотел «Интеллигент» оставить доказательств своей роли провокатора), и письма он предложил переписать Родзинскому. У чекиста был хороший почерк, и он их переписал. Чтобы не было сомнений в правильности его слов, И. Родзинский тогда же, на радио, оставил образец своего почерка.

Только когда я уже закончил эту книгу, я получил возможность проверить этот рассказ Медведева.

В бывшем Центральном партархиве, в секретном фонде, хранилась стенограмма той записи на радио. Наконец-то и она была рассекречена и мне удалось ее прочесть.

Правду говорил Михаил Медведев.

Вот что дословно рассказал тогда Родзинский: «Мы решили затеять переписку… по тому времени надобно было… нужны были доказательства, что готовилось похищение. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось. Собирались Белобородов, Войков и я. Текст составлялся, придумывался тут же. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал эти письма, а я писал… так что почерк там мой».

Как все поразительно продумано в этой истории, начиная с еды из монастыря, которую вдруг разрешили приносить Романовым заботливые уральцы. А потом монастырь становится каналом, по которому к Романовым приходят «документы широкого монархического заговора».

Причем делалось все очень ловко. В начале июня приехал в Екатеринбург некто Иван Сидоров (явный псевдоним), от верных друзей Царской Семьи Толстых – с большой суммой денег. Сидоров через доктора Деревенко связался с Новотихвинским монастырем. Одновременно удалось ему через того же Деревенко связаться с комендантом Авдеевым. И вскоре вдруг ставший сердобольным комендант разрешил носить еду из монастыря. Таким образом, монастырь для Царской Семьи становился как бы связанным с кругом их добрых, верных друзей. И оттого должно было быть у них доверие к письмам, пришедшим из этого монастыря.

А как продумана история с окном!

Закрытое окно – мучительная духота. Эта ежедневная пытка должна породить ярость. Должна была подтолкнуть, ускорить согласие Семьи на побег.

А потом простодушный Авдеев вдруг оказался до удивления бдительным: тщательно проверил все продукты, доставляемые из монастыря. И «обнаружил» переписку. И наконец – заранее ожидаемый кем-то финал: запись Николая о побеге в дневнике. Теперь «монархический заговор» был налицо.

Тот, кто все это задумал, знал обычай Николая – записывать все в своем дневнике.

Без этой записи Игра была бы не законченной. Запись предполагалась с самого начала как неопровержимое доказательство.

Нет, прямолинейно-жестокий Юровский тут не подходит. Здесь действовал субъект поинтеллигентнее, хорошо изучивший Николая.

Да, скорее всего, это наш «шпион»!

После приезда из Тобольска он жил в Перми, руководил Пермской ЧК, но уже в июне он в Екатеринбурге. С конца июня оформлен на новую высокую должность.

Из письма А. Сорокиной:

«Мой отец – краевед, изучал документы о Федоре Лукоянове. В его бумагах осталась выписка из Музея КГБ в Свердловске: „Лукоянов Ф.Н. с 15 марта 1918 года – председатель Пермской губчека. С 21 июня 1918 года – председатель УралЧК. Руководил специальным заданием ВЦИК по царской семье“.

Он отлично справился со «специальным заданием ВЦИК по царской семье». Я представляю его торжество: они ушли на прогулку. А он читал его запись в дневнике. Да, он все вычислил заранее. И это чувство… как астроном, рассчитавший звезду и увидевший ее в телескоп… И только потом, когда наш «шпион», как обычно, аккуратно уложил царский дневник на место (чтобы простодушный царь ничего не заметил), только тогда осознал: он приговорил их к смерти. Его, ее, Татьяну и всех этих милых девушек. И больного мальчика. Это бывает у азартных людей. Игра заслонила цель.

Итак, Николай поверил. Простодушно. Почти глупо. И сделал эту роковую запись в своем дневнике. Но поверил ли?

Кто играл?

В это время Чехословацкий корпус уже стоял под Екатеринбургом. Впоследствии будут много писать, как яростно рвались белые к Екатеринбургу – освободить Царскую Семью.

А между тем они очень странно «рвались». Пала Тюмень, уже взяты все крупные города вокруг, а Екатеринбург все стоит.

Город обходят с юга: уже захвачены Кыштым, Миасс, Златоуст и Шадринск. Никакого «яростно рвались»: хотят медленно взять в кольцо, медленно удушить. Ощущение, будто не торопятся.

В это время в Екатеринбурге – всего несколько сот вооруженных красногвардейцев. В городе много царских офицеров, здесь – эвакуированная из Петрограда Академия Генерального штаба… И ни одной достоверной попытки освободить ипатьевских узников!

Да, Царская Семья была непопулярна.

И, свергая большевиков, чехи и сибирская армия отнюдь не восстанавливают царскую власть. Но – власть Учредительного собрания… «Комитет Учредительного собрания» – так называлось правительство в Самаре.

Распутинщина, ненавистная народу жена, кровавая война, слухи об измене… Да, он действительно был очень нелюбим – свергнутый император. И если бы его освободили – у освободителей наверняка возникли бы проблемы.

За этот страшный год бывший самодержец многое понял. И главное: живым он никому не нужен.

Но мертвый? «Нет такой жертвы, которой я не принес бы» (его слова перед отречением).

И еще: убив его, они, конечно же, отпустят Семью на свободу. Это был единственный путь, чтобы всех их освободить.

Его смерть – благо?

И, конечно же, рассудительный Николай понял, кто был этот «один офицер» с его ученическим французским, называвший цесаревича «царевичем».

Всю жизнь с Николаем играли: Департамент полиции, мать, Кшесинская, Аликс, Дума, Вырубова, Распутин. На этот раз была его Игра. Он сыграл ее сам. Отправляя письма «Офицеру», оставляя ту запись в дневнике, он знал, что тем самым приговаривает себя. Они бросили наживку – письма, но сами попались на его крючок…