Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов

Егор поднялся и пошёл на двор.

— Я с тобой разговариваю? Я тебя не отпускал!

— Ты мне не указ, — с угрозой сказал Егор. — И ты у меня в доме. Будь добр вести себя достойно офицерского чина. Не то будешь ночевать в хлеву со свиньями.

Офицер ошалел от такого отпора. Он молча выпил полстакана самогона и завалился спать прямо на скамейке. Другие офицеры посчитали за лучшее не вмешиваться в разговор. Тем более, что тоже были не очень довольны заносчивым командиром.

— Там в бане осталось парку? — спросил Николу.

— Да, там ещё хватит.

— Я, пожалуй, схожу.

— Что-то понадобится?

— Ты присмотри за ними, чтобы пожар не устроили.

— Присмотрю.

После бани Егор опять сидел на крыльце. Из деревни неслись звуки гармошки и песни. Посторонний никогда не понял бы, по какому поводу гулянка. В России всегда так: встречают — плачут, провожают — веселятся. Только завтра будут выть да причитать. И потом каждый день будут смотреть на дорогу, надеяться и ждать, плакать по ночам в подушку и молиться.

На другой день к обеду вся деревня была в сборе. Старший офицер, немного опохмелившийся с утра, иначе не поднялся бы, снова зачитал список. Каждый, кого называли, выходил вперёд. Рядом стояли подводы для новобранцев. Офицеры были довольны.

— На прощание даётся час. Через час отправляемся! — объявил старший и поехал со своими спутниками к Егору отобедать.

Там был специально накрыт стол, чтобы хоть на немного продлить прощание. Егор сам подливал служивым, подкладывал холодного варёного мяса. Сам выпивал немного. Старший офицер ни разу не вспомнил о вчерашнем разговоре, а может, и не помнил с перепою. Никола, по приказу Егора, положил офицерам с собой ещё самогона.

С площади никто никуда не пошёл. Расположились на месте — кто где приспособился. Тут же играла гармошка, тут же потихонечку в платочек плакали матери. Жёны держали своих суженых за руки. Никита сидел с маленькой дочкой на руках, Иринка прижалась к нему и изредка вытирала слёзы. Не только у Никиты был ребёнок, но и у Мехонова Макара, им было тяжелее всего. Антип тихо говорил Никите:

— Ты не беспокойся, все будут под присмотром и в помощи отказа не будет. Ты уж поаккуратней, не подставляйся зря.

Никита кивал и молчал. Только грустные глаза выдавали его состояние: приходилось оставлять Иринку да крошку Марийку, которой ещё дела нет, кто, куда и зачем уезжает. Она спокойно посапывала на руках.

— Ничего, скоро закончится всё, ты уж перетерпи. Я быстренько вернусь.

Никита не допускал и мысли, что он может не вернуться и никогда не увидеть жены и дочки.

— Стройся! — крикнул прапорщик, который был самый трезвый.

Вот тут и раздался вой, которого так боялся Егор. Бабы заголосили и запричитали, ревели и матери, и жёны, и сёстры, и просто соседки. Горе — оно общее. Не в одном доме, а в целой деревне. Под стоны и причитания новобранцы сели на подводы и отправились. Как только обоз скрылся в перелеске, причитания прекратились, но люди ещё долго не расходились. Смотрели вслед с тайной надеждой, что всё это не всерьёз, что сейчас все вернутся. Сельчане стали расходиться к вечеру, когда пришло время кормить скотину. Ей не объяснишь, что у хозяина горе.

Через день приехали провожающие. Рассказали, что в Суетихе призывников посадили в поезд и повезли в Канск, там было формирование частей. Рассказали, что доехали до Суетихи без помех, немного подождали, пока прибудут люди из других деревень. Потом всех загрузили в вагоны, которые уже ждали новобранцев.

Над деревней какое-то время висела странная тишина. Даже ребятишки не гомонили на улице. Но подошла осень, наступила страда и поглотила на время всё. Работы подоспело столько, что не переделаешь за день, а за работой так умаешься — не до слёз, сон валил моментально. Так продолжалось до самого снега, а потом появились другие заботы. Да ещё надо было помочь тем, у кого помощников забрали на войну. Помогали спонтанно. Приходили молча, делали дело и уходили, не дожидаясь благодарности. И дрова помогли вывезти, и сено доставили, не оставили никого один на один с бедой. Вся осень прошла в ожидании. Никаких вестей не было. Только узнали из газет, что сибирские части, сформированные здесь, успешно воевали в Польше, особо отличились в боях под Варшавой. Уже после Нового года пришло извещение, что сложил свою голову в Польше весельчак Пашка Погодин. Ещё больше затихла деревня, каждый уже боялся вестей с войны. В неведении хоть была надежда, а так сразу, как обухом по голове. Фрола Погодина схватил удар, отказали левая рука и речь. Он ничего не мог сказать, только мычал и плакал. Через месяц речь вернулась, но рука шевелилась еле- еле. Замолчала совсем в деревне погодинская гармошка. Всё чаще по воскресеньям женщины в чёрных одеяниях ходили в Туманшет в церковь. Всё серее становились будни, даже на Пасху не было обычного веселья. Горюшко, оно не красно солнышко, не слепит глаза, а выедает.

31

— Антипыч, да как же ты пойдёшь?

— Потихоньку доковыляю, дядя Тимофей.

— Не годится так. Раненому герою и транспорта не найдётся? — засуетился Тимофей Ожёгов. — Андрейка, запрягай коня, отвезёшь в Камышлеевку Никиту Антипыча.

— Да какой я герой, да ещё Антипыч? Молод ещё Антипычем быть.

— Георгиевский крест за просто так не дают. Ты мне не рассказывай, раны сами не появляются.

— Случай вышел, да и только, — смутился Никита. — Как наши, не слыхал?

— Худого не слыхал, значит, всё нормально. Андрейка, уснул, что ли?

— Готово, — подогнал лошадь Андрей, самый младший сын Ожё- гова.

— Доставишь до места. Садись, Антипыч, доедешь как следует.

— Спасибо, — улыбался Никита.

Странно было ощущать такое внимание к своей персоне.

— Как наши земляки воюют? — спросил Тимофей, надеясь услышать о своих земляках из Перевоза.

— С ними был в разных полках, нас разделили в Канске. Сказали, мол, шибко шустрые, пока доберётесь до фронта, полстраны пропьёте. Но не слышал, чтобы осрамились.

— От моего старшего сына весточки уже давно не было, — загрустил Тимофей. — Поезжай, твои-то знают, что едешь?

— Нет.

— Радости будет! Слава богу, что хоть хромаешь, а на своих ногах да с руками. А что хромаешь, это ничего. Тебе в догонялки не бегать, а шагом и похромать можно.

— Спасибо, дядя Тимофей. За сына не переживай, он парень бойкий, не пропадёт.

— То-то, что шибко бойкий. Привет там отцу передавай.

— Передам.

Никита Кузнецов отличился первым. Под польским городом Варшавой бросили их