Кровавые сны - Станислав Блейк

— Ты хочешь нас погубить? Если будешь и дальше пялиться на княгиню, нас разорвут собаками.

Феликс недовольно посмотрел на друга, но взгляд от Александры Гелены отвел. Едва Грицько закончил петь, как рябой Габри, одетый в полотняную сорочку, похожий в этом простом наряде на любого из слуг, вдруг, не дожидаясь, пока прозвучат новые поношения в адрес репертуара их товарища, вышел в промежуток между краями подковообразного стола, поднял вверх правую руку и по-латыни произнес:

— Не угодно ли будет просвещенным патрициям, собравшимся в зале, услышать историю великого Энея, спасшегося из Трои, чтобы основать великий Рим?

Феликс подумал, что вряд ли кто-либо, кроме, может быть, ксендза, владеет здесь латынью в объеме, достаточном для понимания «Энеиды». Сомнения Феликса разрешились удивительным образом: сиятельная княгиня разомкнула коралловые губки, на прекрасной латыни одобряя идею Габри.

Бедный тринадцатилетний друг Феликса, еще не до конца оправившийся от болезни, с розовыми шрамами, обезобразившими лицо, и белесой редкой шевелюрой, похожей на свиную щетину, принялся декламировать громоздкую и величественную поэму. Ван Бролин шепнул Григориусу, чтобы тот встал за спиной чтеца и аккордами своей лютни заполнял тишину, когда Габри будет восстанавливать дыхание. Сам Феликс тоже два-три раза выступил вперед, чтобы прочесть короткие фрагменты поэмы, оставшиеся в его памяти. Надо сказать, что и Габри не знал всю «Энеиду», перескакивая с отрывка на отрывок, он совершенно упустил такие важные моменты, как смерть Анхиза, войну с царем Турном и несколько других. Поэтому Феликс несколько волновался, читая в конце любимые им строки про Энея, который:

Aeneas instat contra telumque coruscatingens arboreum, et saeuo sic pectore fatur:'quae nunc deinde mora est? aut quid iam, Turne, retractas?non cursu, saeuis certandum est comminus armis.[45]

Никому не было дела под конец длинного чтения, до того, что кто-то там убегал от славного Энея, не желая изведать мощь его руки, вооруженной огромным копьем. Феликсу стало даже немного обидно, что сам князь едва сдерживает зевоту, некоторые шляхтичи откровенно спят, уткнувшись, кто в стол, кто в соседское плечо, а юная прекрасная княгиня нашептывает что-то в ушко сидящей рядом с ней шатенки, причем обе благородные дамы то и дело поглядывают на него. Тем не менее, последние строфы поэмы увенчались оглушительными аплодисментами. Даже слишком оглушительными — немного погодя ван Бролин сообразил, что чем меньше понимали латынь иные из шляхтичей, тем громче они выражали одобрение, пытаясь скрыть таким образом собственное невежество.

Воодушевленный окончанием декламации, князь Януш прислал на столик для музыкантов оленью ногу и кувшин венгерского вина. Феликс провозгласил здравицу хозяину, потом королю Стефану Баторию, не забыл и святого понтифика на римском престоле. Григорий XIII все еще был жив и, по-видимому, не собирался покидать этот мир столь же быстро, как его предшественник, бывший инквизитор. Друзья захмелели и уснули в отведенной им на троих комнате, надеясь утром выехать в дальнейший путь.

Но едва они проснулись и собрались спуститься к лошадям, усатый гайдук с мрачной физиономией велел им следовать за собой. Он привел друзей в помещение, более всего напоминавшее библиотечный скрипторий, где за столом, на котором были разложены страницы расплетенных книг, иглы для сшивания, перья, чернила и еще некоторые инструменты, обычные для переплетных мастерских, сидел вчерашний седой ксендз.

— Его светлость князь Януш, удостоверившись в вашей похвальной учености, моими устами просит вас не спешить покидать его гостеприимный дом, а помочь с переписью некоторых рукописей, находящихся ныне в небрежении. — Сложенные на брюшке руки священника были в чернильных пятнах. Чертов поп выпросил у князя батраков для обработки своего собственного латинского поля, сообразил Феликс.

— Простите, святой отец, но мы бы хотели оказаться дома до холодов, а Нижние земли не близко, — сказал Феликс. — Задерживаться где бы то ни было, не входит в наши планы.

— Вы меня не поняли, — улыбнулся княжеский духовник и перешел с латыни на язык восточных славян, — когда князь Януш просит о чем-либо, то это означает, что невыполнение просьбы не обсуждается. Иными словами, вы получили приказ, и начинаете работать немедленно. Еду и все необходимое, включая ночные горшки, вам принесут прямо сюда.

— Святый отче! — бухнулся на колени Григориус. — Я-то латынью даже не владею! Острожскую академию в нынешнем году открыли, туда только еду, неуч я в сравнении с этими паношами, которые, невзирая на младость, мудростью и знаниями старцев иных превзошли!

Ксендз недовольно нахмурился, но, в конце концов, изрек:

— Так и быть, парубок бесполезный, ступай прочь, да благодари, что без плетей обошелся. Кто твой отец?

— Подстаросты Черкасского Богдана Бута я третий сын, — сказал Грицько с поклоном.

— Богдан? — изумился ксендз. — Это не католическое имя!

— Я ни разу не говорил, что принадлежу римской вере, — Григориус побледнел. — С этими хлопцами я познакомился третьего дня, по пути из Черкасс в Острог.

— Убирайся! — крикнул ксендз, и Грицько вылетел из княжеской библиотеки, даже не попрощавшись с попутчиками.

— Негодяй! — воскликнул ксендз.

— Как обращаться к вам, святой отец? — по-латыни спросил Феликс, не пытаясь скрыть улыбку.

— Отец Иероним, духовник князя Януша, — с достоинством произнес священник. — Поскольку вас теперь меньше, я распоряжусь, чтобы питание каждого оставшегося увеличилось на треть. Довольны? Ну, это не так важно, — духовник усмехнулся, сощурив и без того маленькие глазки. — Не мыслю, чтобы вам были известны обстоятельства, благодаря которым ваши знания послужат нынче целям моим и княжеским. — Поскольку друзья молчали, отец Иероним пояснил: — Наш новый король, его величество Стефан, происходит из Трансильвании, где говорят на мадьярском языке, чуждом всем прочим европейцам. Трон Стефану Баторию достался благодаря браку одного из его предков, а сам нынешний монарх не владеет ни польским, ни другими языками королевства. Однако его величество в молодости получил университетское образование в Италии, и с подданными он теперь общается по-латыни. Так что нынче даже самые распоследние шляхтичи, мечтающие о том, чтобы оказаться при дворе, или сопровождать короля на войне, спешно учат язык Вергилия и Тацита. — Голос духовника окреп и стал строже. Чувствовалось, что его проповеди, если он читал их ранее в церквях, не оставляли равнодушными прихожан. — Теперь позвольте объяснить вам, какой именно работы я от вас жду.

Когда друзья остались, наконец, одни, они переглянулись и, не сговариваясь, оба сплюнули на пол. Даже если понадеяться, что их не обременят новым заданием после выполнения этого, работы в скриптории было не менее чем недели на две. И то, если вообще не отдыхать, скрипя перьями, как при дневном свете, так и по вечерам, при свечах.

Им успели принести обед, потом убрали пустые миски и горшки, солнце садилось в западной стороне, которая была им покуда заказана. Феликс, не привыкший к усердию в учебе, и даже Габри, отвыкший от этого усердия, понемногу задремывали, роняя на рукописи кляксы, как вдруг до них донеслись легкие шажки, и в скрипторий из библиотеки скользнули две девичьи фигурки. Удивленный Феликс обнажил свои роскошные зубы, чтобы не выдать стремительно забившееся сердце.

— Как работается? — спросила Александра Гелена со скучающим видом.

— Очаровательная княгиня почтила нас вниманием, — откуда только брались куртуазные фразы на языке Феликса, — теперь труд, прежде однообразный и утомительный, обретает новый смысл.

— О чем ты толкуешь? — спросила княгиня.

— До сей минуты мы полагали, что работаем на вашего духовника, которому недосуг самому разбираться с рукописями. — Феликс сделал короткую паузу, желая проверить, крепко ли он удерживает внимание княгини. — Но теперь на меня снизошло озарение, и я понял, что выполняю сугубо вашу волю.

— Вы ошибаетесь, — холодно сказала Александра Гелена. — Продолжайте выполнять распоряжения отца Иеронима. Беата, пойдем, — и шатенка, так и не проронившая ни слова, устремилась вслед за своей юной госпожой.

— Чего это ты вообразил, будто девчонка распоряжается в библиотеке? — Габри поднял на друга взгляд усталых глаз.

Феликс подошел к окну, за которым сгущались ранние осенние сумерки, вздохнул полной грудью, развернул широкие плечи, хищно глядя на желтеющий лес. Потом он крикнул в коридор, чтобы слуга принес лучину, закрыл ставни, обернулся к столу, за которым остался без света Габри.

— Ты слышал, что в последней фразе она обратилась ко мне на вы?

— Ну и что?

— Мы ведь не равны, но в глубине души Александра уже видит во мне ровню.