Древний свет - Сергей Симонов

Этого Лугарев ей, разумеется, не позволил, и ей пришлось удовлетвориться ролью бортстрелка в десантной кабине Ми-24. Вдоль дороги им встретилось несколько небольших крепостей, гарнизоны которых состояли из орков и харадримов, усиленных несколькими крабоидами. При приближении колонны из первого же такого форта начали стрелять, повредив один из ховеркрафтов. Подобного свинства противнику, конечно, не простили. Колонна остановилась, подалась назад, выйдя из опасной зоны, а по крепости «отработали» дневную норму боеприпасов двенадцать Ми-24В. Лугарев вел первую четверку вертолетов, сбросившую на крепость шесть пятисоткилограммовых бомб объемного взрыва вперемешку с дымовыми бомбами, которые должны были зафиксировать над целью газовое облако. Лугарев не любил объемно — детонирующие бомбы, считая их непредсказуемо капризным оружием, поэтому распорядился, чтобы шедшая следом четверка всадила несколько неуправляемых ракет в облако для лучшей детонации. Это едва не стоило ему разбитого вертолета, так как Беляев поторопился выпустить ракеты. Ведущую четверку тряхнуло так, что Лугарев даже прикусил язык, хотя они шли на четырехстах метрах высоты. Крепость разнесло в пыль, по которой вертолеты второй четверки дополнительно дали залп восьмидесятимиллиметровыми неуправляемыми ракетами, а шедшая следом третья сбросила восемь пятисоткилограммовых напалмовых баков. Получившееся в результате месиво эльфы — десантники даже не стали прочесывать — настолько качественно было приготовлено это «пюре». В дальнейшем впереди движущейся на большой скорости колонны ховеркрафтов летели несколько вертолетов, расчищавшие дорогу. Чем дальше экспедиционный корпус продвигался на восток, тем сильнее преследовали Лугарева его афганские воспоминания. Все вокруг: природа, люди, архитектура, культура напоминали ему ту, давнюю войну, войну, которую его страна проиграла. Что-то неуловимое, но ясно ощутимое действовало ему на нервы. Он пытался обсудить это с другими наемниками, побывавшими там, и выяснил, что они тоже испытывают похожие ощущения. Яснее всех выразился на этот счет Беляев:

— Когда я вижу какого-нибудь типа из местных, — сказал он как-то раз, когда их вертолеты присели для дозаправки, и у пилотов выдалась редкая минута отдыха, — я все время жду, что он бросит мне под ноги гранату или вытащит из-под своего грязного халата «калашник». И с трудом удерживаю себя, чтобы не выстрелить первым. Пустыня, песчаная и мертвая, казалось, не кончится никогда. Но вот пески постепенно начали покрываться отдельными клочьями чахлой желтой травы, затем эти клочья стали сливаться друг с другом, превращаясь в иссушенную солнцем степь. Далее на восток трава становилась все более зеленой Вскоре стали попадаться первые кочевые поселения скотоводов, которые, впрочем, моментально исчезали после первого же пролета над ними вертолетов союзников. Страх летел впереди армии нолдоров, лучше бомб и ракет расчищая дорогу. Степь становилась все более влажной, относительно, конечно, появились оазисы и постоянные поселения.

— Нет, ты только посмотри на это дерьмо, Игорек! — возмущенно заявил Бэнкс, потрясая изъеденным коррозией стальным валом. — Ведь он должен быть нержавеющим!

— Ничего удивительного, — буркнул Лугарев. — Пыль с солончаков. В Афгане это постоянно случалось. Соль попадает во все шарниры и сочленения. Надо менять… Хорошо хоть в запчастях не ограничивают. Третьего октября, через неделю после выхода из Умбара, экспедиционный корпус выбрался из полупустыни в степь. Впереди лежала столица Харада — Хриссаада. На этой линии времени она была чем-то вроде средневекового Багдада. Природа здесь была совершенно другая, земля вся распахана и поделена на участки, отгороженные друг от друга глинобитными стенами дувалов. Грязно-серые домики лепились друг к другу, как пчелиные соты. Урожай был уже убран, людей на полях почти не было. Река Сохот несла свои мутные воды на юг, от нее разбегалась сеть арыков. И над всем этим на невысоком холме над рекой, зажатый в тесный корсет каменных укреплений, поднимался город, такой же пыльный, скученный, грязный, жаркий и вонючий, как и все средневековые города Востока. Перед городом расположился обширный невольничий лагерь, одновременно служивший и центром работорговли. Командиры эльфийской армии были поставлены в тупик этим, казалось бы, не влияющим на ход событий обстоятельством.

— Что же нам с ними делать? — спросил на военном совете Гил-Гэлад. — С одной стороны, мы должны их освободить. Но тогда мы примем на себя ответственность за несколько тысяч голодных людей, которых надо кормить, и которые свяжут нас по рукам и ногам. С другой стороны, если мы оставим их в рабстве, они наверняка пострадают во время штурма. Не говоря уже о моральной стороне вопроса. А если их освободить, и оставить на произвол судьбы, они собьются в банды и начнут грабить и убивать… Взять их в состав нашей армии тоже невозможно, они не обучены, даже если Вечность предоставит для них транспорт и оружие, толку от них все равно не будет. К тому же там много женщин…

— Тогда их точно надо освободить, — подал голос Мартин Бейли.

— Если мы их освободим, они не будут нападать на нас, даже если им придется заняться разбоем, — заметил Лугарев. — А на харадримов пусть нападают сколько угодно, они нас не интересуют.

— Ну, что ж. Это весьма цинично, но вполне логично, — сказал Феанор. — Боюсь, что в данных обстоятельствах другого выбора у нас нет. В ночь с 3 на 4 октября разведотряды нолдоров скрытно приблизились к лагерю. Эльфы умели передвигаться бесшумно. Часовых сняли без особых хлопот; харадримы не слишком внимательно стерегли невольников: лежащая всего в нескольких лигах пустыня была лучшим сторожем. В то же самое время ховеркрафты разошлись далеко в стороны, обходя город и охватывая его в кольцо. Харадримы, разумеется, знали об армии нолдоров, как и их союзники из воинства Моргота, но не предпринимали активных действий, надеясь непонятно на что. Два вертолета, с трудом ориентируясь в плотной осенней ночной темноте, все же сумели довольно точно сбросить бомбы на караульное помещение. А эльфы, скрытно рассредоточившиеся по всей территории лагеря, уже командовали, направляя людей к воротам. Придерживая руками сковывающие их цепи, теперь уже бывшие рабы организованной толпой ринулись в расположение эльфийской армии. Там их уже встречали специально проинструктированные команды. С людей сбивали кандалы, давали им небольшой запас пищи и воды, лук и стрелы для охоты, и отпускали восвояси, объяснив, что нолдоры не могут взять их на свое попечение.

Гил-Гэлад не хотел попусту терять время и темп наступления. Как только рабы были освобождены, полки нолдоров начали штурм Хриссаады. Было около трех часов ночи, когда вертолеты нанесли бомбово — штурмовой удар по городу. Первыми атаковали Ми-24В. Часть вертолетов была вооружена тяжелыми неуправляемыми ракетами С-24. Использовать их мог далеко не каждый экипаж — ракета при старте «выдавала» огромное дымовое облако, нередко служившее причиной помпажа двигателей. Лугареву пришлось взять пару С-24 в дополнение к контейнерам 80 — миллиметровых неуправляемых ракет. Вместе с экипажем Беляева он атаковал главные городские ворота. Стены города достигали семидесяти футов в высоту, и брать их штурмом с помощью лестниц и веревок эльфы не собирались. Следом шли две волны вертолетов: впереди Ми-24В, за ними Ми-8, вооруженные бомбами и ракетами, они были готовы смести городские укрепления. Метров с восьмисот Лугарев и Беляев выпустили ракеты. Тяжелые мощные боеголовки С-24 начисто снесли ворота. Взрывы переполошили город, но это было только начало. Стена рухнула в пяти местах по всему периметру, и нолдоры ворвались в проломы. Вертолеты сместились ближе к центру города, уничтожая каждое подозрительное сооружение.

Лугарев расстрелял ракетами нескольких крабоидов, и обрушил одну из внутренних городских стен, когда услышал первое сообщение о контратаке противника. Крабоидам удалось перегруппироваться, и теперь они теснили нолдоров обратно к окраинам города. Спасти положение могли бы танки, но их у экспедиционного корпуса не было. Т20 делал все, что мог, он шел впереди основной штурмовой группы, но он был один. Вертолеты не могли оказывать действенную поддержку наступающим на узких улочках, да еще ночью — они перебили бы своих. Пора было ввести в бой основную ударную силу. Шагоходы Гвиндора вступили в город через пролом в стене. Дома содрогались от их тяжкой поступи. Голубые молнии излучателей прорезали тьму. Крабоиды не стали связываться с тяжелой бронетехникой и начали отступать. Но тут им на помощь вышли вражеские 12Н75. Лугарев никогда в жизни не видел ничего подобного. Он следил за машиной Гвиндора, когда стена дома напротив обрушилась, взметнув в воздух тучу пыли, и из этой тучи выступил, тяжело печатая шаг, точно такой же уродливый силуэт. Лучи голубого огня ударили в правую ногу машины Гвиндора, шагоход покачнулся, но устоял и ответил таким же залпом по вражеской машине. Ее корпус засветился от страшного жара, но охладители быстро справились с нагревом. Машина Гвиндора прихрамывала, но продолжала наступать. Его излучатели перезарядились, в то время как противник еще не мог стрелять из-за перегрева. Гвиндор снова выстрелил, ионные лучи снесли с машины противника изрядный кусок брони. В ответ вражеский аппарат дал очередь из 125 — миллиметровой пушки. К счастью, даже на таком расстоянии лишь два снаряда из десяти угодили в шагоход Гвиндора, остальные разнесли в пыль изрядный кусок городской стены. Выстрелив, шагоход противника тут же отступил за угол дома и присел. Оба снаряда угодили в корпус машины Гвиндора, и водитель на миг потерял из виду противника. 12Н75 недоуменно озирался, поворачиваясь из стороны в сторону.