«Если», 1992 № 03 - Джон Бранер

Итак, издатели, несмотря на циничность, именно до этого не додумались, потому что на самом деле не ориентировались в ситуации на рынке литературы. Равнодушие к ценностям культуры простиралось значительно дальше, чем представляли себе авторы игры. В «Do yourself a book» не желали играть не потому, что благородно воздерживались от унижения шедевров, а просто потому, что не видели никакой разницы между книжкой четвероразрядного писаки и эпопеей Толстого. Одна точно так же оставляла читателя равнодушным, как и другая. Если даже и тлело у публики «желание попрать», то, с ее точки зрения, «для попрания не было ничего интересного».

Усвоили ли издатели этот урок? В определенном смысле, да. Не думаю, что они уяснили суть дела, но — руководствуясь инстинктом, нюхом, чутьем — все-таки начали поставлять на рынок такие варианты «строительства», которые раскупались лучше, поскольку позволяли стряпать уже чисто порнографические «складанки». Видя, что, по крайней мере, священные руины шедевров оставили, наконец, в покое, критики вздохнули с облегчением. И сразу проблема перестала их интересовать: со страниц элитарных литературных ежеквартальных изданий исчезли статьи, в которых головы (яйцевидные) посыпались пеплом.

Олимп пробудился еще раз, когда Бернард де ла Тэйл, соорудив повесть из переведенного на французский «Do yourself a book», получил за нее «Приз Фемина».

Привело это, впрочем, к скандалу, так как сообразительный француз не известил жюри о том, что его повесть не является целиком оригинальным произведением, а представляет результат «строительства». Повесть де ла Тэйла («Война впотьмах»), тем не менее, не была лишена достоинств, но строительство ее потребовало столько же способностей, сколько и увлеченности, которых обычно покупатели составов «Do yourself a book» не проявляют. Этот исключительный случай ничего не изменил; с самого начала было ясно, что предприятие колеблется между глупым фарсом и коммерческой порнографией. Состояния на «Do yourself a book» никто не сколотил. Критиков радует сегодня хотя бы то, что фигуры из бульварных романов не ступают по паркету толстовских салонов, а благородных девиц, типа сестры Раскольникова, не принуждают волочиться за ублюдками и вырожденцами.

В Англии бытует еще фарсовая версия «Do yourself a book»: доморощенный литератор тешится тем, что в его мининовелле в бутылку вливают целое общество вместо сока, сир Галахад устраивает роман с собственным конем, во время обедни капеллан пускает на алтаре электрические цепочки и т. п. Видимо, это забавляет англичан, коль скоро некоторые журналы ввели даже постоянный уголок для подобных экзерсисов. На континенте же, однако, «Do yourself a book» практически перестали появляться. Можем процитировать предположение одного швейцарского критика. «Публика, — сказал он, — уже чересчур ленива, чтобы ей хотелось собственными руками даже изуродовать, раздеть или помучить. Это все теперь делают за нее профессионалы. «Do yourself a book», возможно, имели бы успех 60 лет назад. Но они появились слишком поздно». Что же можно добавить к этому заключению, кроме тяжкого вздоха?

Перевела с польского Лариса АНАСТАСЬИНА

Геннадий Жаворонков

ГРАФОРОМАНТИКА

И все же язвительно-горький приговор Станислава Лома выглядит слишком категоричным, чтобы воспринимать его иначе, чем игру, затеянную с читателем. Однако включаться в нее нам представляется занятием не менее мрачным, чем играть в «Dо yourself a book». Поэтому мы предложили нашим авторам обратить внимание на другую тему, скрытую в рецензии-мифе, — проблему творчества человека, обделенного литературными способностями.

Свое мнение высказывают публицист, обозреватель «Московских новостей» Геннадий Жаворонков, писатель Евгений Попов, а также, пожалуй, самый серьезный специалист в этом вопросе, президент единственного в стране Союза графоманов Сергей Ширинянц.

Сергей Ширинянц был элегантен, спокоен и полон достоинства. Он никакие походил на крикливых, истеричных людей, возомнивших себя непризнанными гениями. Он был президентом. И предпринимателем. И директором торгового дома «Цветметавтоматика».

Видимо, славы и денег ему хватало. И все-таки он был графоманом. Это было какое-то наваждение, чертовщина какая-то…

«Графомания — сумашествие (медицинское); психическое заболевание, выражающееся в пристрастии к писательству у лиц, лишенных литературных способностей». (Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н.Ушакова).

Ничего этого в Сергее, президенте недавно созданного в Москве Союза графоманов, не было. Он молча протянул мне устав Союза, зарегистрированный заместителем начальника управления юстиции Мосгорисполкома.

Устав был само совершенство:

«Союз Графоманов (далее Союз) добровольная независимая общественная организация, объединяющая непрофессионалов всех направлений…»

Есть у Союза и спонсоры: акционерное общество и малое коммерческое предприятие «Граф».

Нашей и без того бестолковой и суетливой жизни скоро грозит еще одно потрясение — выход в свет первого номера графоманского журнала «Золотой век». Только дефицит бумаги сдерживает его появление на прилавках Союзпечати.

Но даже самые первые страницы «Золотого века» меня, признаться, смутили. Вот, к примеру, рассказ Михаила Романенко-Кушковского «Кукла». Война. Солдат находит в грязи на дороге куклу. Привозит ее в детский дом:

«Кто-то потерял, — тихонько с огорчением проговорила наконец девочка. Мальчик, помолчав, серьезно добавил: — Жалко, что тут нема детей».

Меня обманули! Какая же это, черт возьми, графомания? Это проза. Ломкая, «непрофессиональная», но проза. Да попадись мне этот рассказ в журнале «Литературная учеба», я бы решил, что передо мною лишь очередной начинающий автор. Отличие (правда, существенное) лишь в том, что от своего творчества он не ждет прибыли.

Графоманы бескорыстны. Их журнал безгонорарен и убыточен. Они любят искусство, не надеясь на взаимность.