Влюбленные женщины - Дэвид Лоуренс

— Тебе не было больно? — спросила она.

Он тоже улыбнулся и взял ее за руку, мягкую и податливую.

— Ничего, все пошло на пользу, — решила Урсула. И он вновь стал целовать ее — бесконечное число раз.

— Ты согласен? — спросила она.

— Конечно, — последовал ответ. — Подожди! Я еще возьму реванш.

Урсула вдруг хитро засмеялась и обвила его руками.

— Ты ведь мой, любимый? — воскликнула она, крепче притягивая его к себе.

— Да, — мягко произнес он.

Голос прозвучал мягко, но в нем была решимость идти до конца. Урсула притихла, словно услышала голос судьбы. Да, теперь она согласна, но все решилось и без ее согласия. А Беркин все целовал ее — нежно, непрерывно, и в этих поцелуях было столько спокойного, тихого счастья, что у нее чуть не разорвалось сердце.

— Любовь моя! — воскликнула Урсула, поднимая лицо и глядя на мужчину с выражением испуга, удивления, блаженства. Неужели все это на самом деле? Но его глаза светились красотой, кротостью, в них не было и тени напряжения или волнения, эти прекрасные глаза ласково улыбались ей и улыбались вместе с ней. Урсула зарылась лицом в его плечо, прячась, потому что он видел ее насквозь. Она знала, что Беркин ее любит, и испытывала чувство страха, пребывая в неизвестной ей дотоле стихии, неведомой небесной сфере. Она предпочла бы видеть его охваченным страстью, ведь это было хорошо ей знакомо. Но тут все было спокойно и хрупко — так пространство страшит больше силы.

Урсула вновь запрокинула голову.

— Ты любишь меня? — спросила она, повинуясь порыву.

— Да, — ответил Беркин, не замечая ее смятения и чувствуя только покой.

Урсула знала, что это правда. И отстранилась от него.

— Тогда ты должен… — начала она, поворачиваясь и оглядывая дорогу. — Ты нашел кольца?

— Нашел.

— Где они?

— В кармане.

Урсула сунула руку в его карман и вынула кольца.

Нетерпение не оставляло ее.

— Поедем, — предложила она.

— Хорошо, — согласился Беркин. Они сели в автомобиль и поехали дальше, оставив позади памятное поле сражения.

День клонился к вечеру; они бездумно катили вперед по сельским дорогам — в прекрасном настроении, беззаботном и возвышенном. У Беркина было легко и светло на душе, жизнь бурлила в нем, словно сменился источник — он будто заново родился.

— Ты счастлив? — спросила Урсула новым радостным голосом.

— Да, — ответил он.

— Я тоже! — воскликнула она и в самозабвенном порыве обняла и с силой притянула его к себе, не обращая внимания на то, что он ведет машину.

— Остановись, — попросила она. — Всегда ты чем-то занят.

— Нет, давай уж завершим наше маленькое путешествие и тогда будем свободны.

— Будем, любимый, будем! — восторженно вскричала она, покрывая поцелуями обращенное к ней лицо.

Беркин вел автомобиль по-новому — легко и непринужденно, напряженная сосредоточенность ушла. Казалось, он непроизвольно чувствует все, что происходит вокруг, его тело обретало какое-то новое смутное знание, будто он только что пробудился, родился к жизни, так птица, вылупившись из яйца, оказывается в новом мире.

В сумерках, когда они съезжали с большого холма, Урсула неожиданно разглядела справа от них, в низине, очертания Саутвелльского кафедрального собора.

— Вот мы где! — радостно воскликнула она.

Когда они въехали в маленький городок, собор — суровый, мрачный, уродливый — находился в тени угасающего дня, но в витринах магазинов играли, как откровения, золотые отблески заходящего солнца.

— Отец приезжал сюда с мамой, сразу после их знакомства, — сказала Урсула. — Ему нравится этот собор. А тебе?

— Тоже. Он кажется похожим на кварцевый кристалл, торчащий из темной ямы. Давай поужинаем в гостинице.

Когда они спустились к гостинице, часы пробили шесть, и колокола собора заиграли гимн:

Слава Тебе, Господь мой,За благодеяния, что посылаешь мне…

Урсуле чудилось, что мелодия льется, нота за нотой, на сумрачный город с невидимых небес. Будто обрели голос призрачные минувшие века. Таким далеким все казалось. Урсула стояла на старом гостиничном дворе, там пахло конюшней, соломой и бензином. Подняв голову, она могла видеть первые звезды. Что же это такое? Только не реальная жизнь, а сказочный мир детства — огромный кусок воспоминаний. Все вокруг приняло фантастический облик. Она сама стала неким призрачным видением.

Они сидели в небольшой гостиной у камина.

— Я не сплю? — спросила, смеясь, Урсула, но смех звучал несколько неуверенно.

— Что?

— Ну, все это… происходит на самом деле?

— Лучшее из происходящего — правда, — ответил Беркин, гримасничая.

— Ты действительно так думаешь? — отозвалась она, по-прежнему неуверенно посмеиваясь.

Урсула вглядывалась в Беркина. Он все еще казался ей обособленным существом. Новые духовные глаза открылись у нее, и она вдруг увидела в нем необыкновенное создание из другого мира. Словно ее заколдовали и все вокруг изменилось. Ей вспомнился прелестный отрывок из Книги Бытия[103], где говорилось: сыны Божьи увидели дочерей человеческих, что они красивы. Он был одним из них, одним из этих необычайных существ из потустороннего мира, он взирал на нее сверху вниз и видел, что она красива.

Он стоял на коврике перед камином и смотрел на нее, на обращенное к нему лицо — оно было похоже на цветок, свежий, ярко освещенный цветок, на котором золотыми солнечными бликами играет роса. И нежно улыбался, словно из мира исчезли все слова и они могли только молча восхищаться прорастающими в них цветами. Улыбаясь, они наслаждались созерцанием друг друга, одним только созерцанием, ни о чем не думая, ничего не зная. Но в его глазах мелькнула легкая усмешка.

И вдруг Урсула, словно по волшебству, оказалась рядом с ним. И стоя у камина на коленях, обхватила его чресла и прижалась лицом к бедрам. Блаженство! Блаженство! Ее потрясло ощущение райского блаженства.

— Мы любим друг друга, — сказала она в восторге.

— Больше, чем любим, — отозвался Беркин — снизу она видела его сияющее, умиротворенное лицо.

Урсула провела чувствительными подушечками пальцев по внутренней стороне его бедер, бессознательно следуя за проходящим здесь таинственным жизненным потоком. И открыла нечто удивительное, более удивительное, чем сама жизнь. Бедра под ее чуткими руками открыли тайну его существования. Подлинная сущность мужчины была необычна, как и его плоть, — это стало ей понятно по нисходящему потоку энергии. Тогда она и убедилась, что он один из сынов Божьих, тех, что были в начале мира, — не мужчина, а кто-то другой, более великий.

Так вот оно, освобождение! У нее были любовники, она знала страсть. Но то, что происходило сейчас, не было ни любовью, ни страстью. Словно вернулось время, когда дочери человеческие встречались с сынами Божьими, отличными от людей, — теми, что были в начале мира.

Она подняла на него глаза, ее лицо сияло ослепительным светом, и теперь уже не кончики пальцев — ладони лежали на бедрах стоящего перед ней мужчины. Он тоже смотрел на нее, и большой красивый лоб короной возвышался над его глазами. Она же была как прекрасный неведомый цветок, только что распустившийся у его ног, райский цветок, — больше, чем женщина, цветок света. И все же что-то напрягало его. Ему не нравилось, что она стоит на коленях, и это сияние, разлитое по ее лицу, — во всяком случае, не совсем нравилось.

Она обрела все. Нашла одного из сынов Божьих из Начала всех начал, он же нашел одну из самых светозарных дочерей человеческих.

Урсула обводила руками линию его чресл и бедер, ощущая, как живой огонь исходит от его тела и тайно проникает в нее. Это вливался темный поток электризующей страсти. Так между ними возникла новая мощная цепь, новый поток грозовой, пронизанной страстью энергии, она рождалась в сокровенных уголках плоти и преобразовывалась в совершенную связь. Тайный огонь пробегал от него к ней, принося обоим глубокий покой и удовлетворение.

— Любимый! — воскликнула она, поднимая к нему лицо, — ее глаза, губы были распахнуты в страстном порыве.

— Любимая! — отозвался он, склоняясь к ней и целуя, непрерывно целуя.

Когда он склонился, она сомкнула руки на увеличившейся плоти его чресл, и ей показалось, что она прикоснулась к материализовавшейся тайне его существа. Казалось, оба — она внизу, он над ней — сейчас потеряют сознание. Для обоих происходящее было подобно прекрасной смерти и в то же время рождением в новую жизнь, удивительной полнотой немедленного удовлетворения — потрясающего, затопляющего, — оно шло из источника мощной жизненной силы, источника глубочайшего, темного, таинственного, находящегося у основания позвоночника и чресл.

После наступившего покоя, после того, как по Урсуле прокатился мощный таинственный поток, затопивший ее, лишивший рассудка, после того, как он стек вниз по позвоночнику, коленям, ступням, — удивительный поток, сметающий все на своем пути и превративший ее в совершенно новое существо, она почувствовала себя полностью свободной, — свободной и безмятежной, самой собой. Поднявшись, она, тихая и радостная, улыбнулась Беркину. Таинственно мерцающий, он стоял перед ней — такой до боли подлинный, что у нее чуть не разорвалось сердце. Его удивительное тело, как и тела сынов Божьих из Начала всех начал, имело множество чудесных источников. Эти необыкновенные источники были мощнее и таинственнее всех, которые она знала или могла вообразить, и доставляли большее наслаждение — ах! — в конечном счете, они доставляли мистически-плотское наслаждение. Она раньше думала, что нет источника более мощного, чем фаллический. А теперь видела, как из этого охваченного страстью, крепкого, как утес, мужского тела, из этих необыкновенных бедер и торса извергаются потоки более мощные и загадочные, чем из фаллоса, — их тайну невозможно постичь, как и измерить их сокровища.