Юджиния - Александр Минчин

Попрощавшись, он вышел от доктора, лицо которого стало глубоко озабоченным. После долгого раздумья тот снял трубку.

— Приготовьте Юджинию, у меня с ней будет долгий разговор. Сделайте ей перед этим инъекцию, чтобы у нее хватило сил и… — он не договорил и повесил трубку.

В отеле, быстро переодевшись и не поев ничего, Александр поехал в аэропорт.

В субботу они вылетали из Нью-Йорка домой, на уик-энд. Юджиния лежала, пристегнутая ремнями, на кожаном диване. Она смотрела ему в глаза.

— Ты похудел, — с грустью произнесла она. — У тебя осунулось лицо. Я доставляю тебе много хлопот.

— Что ты говоришь, Юджиния.

— Я так жалею, что не могу тебе готовить завтраки. Мне так нравилось, когда…

У него покатился ком к горлу, и он сжал губы.

— Готовить тебе твой любимый чай и заваривать его по-русски.

Его глаза стали наполняться слезами, и он отвернулся к овальному окну.

— Я всегда хотела быть тебе очень хорошей женой, самой лучшей в мире. А нянчиться приходится тебе со мной. Мне так жаль…

— Юджиния, не надо так говорить. — Он встал и походил взад-вперед по салону, незаметно смахнув стоящие в глазах слезы. — Я счастлив… я безумно счастлив… что встретил прекрасную девочку по имени Юджиния, у которой хватило смелости… настоять и выйти за меня замуж. И быть прекрасной моей половиной, которую все ищут в этом мире. После того как Бог разрезал целое и разбросал половинки по всему свету. Но редко кто находит. А я нашел. И я боготворю тебя за это.

— Я хочу тебя поцеловать. — Она попыталась приподняться на локте, но после недели инъекций, вливаний, пункций, антибиотиков — ей было трудно.

Он прыжком подскочил и наклонился к ней, чтобы она не делала лишних усилий. Слабый поцелуй коснулся его губ. Потом щеки, потом шеи. В ее губах совсем не осталось сил.

Чтобы не сорваться, как маленький, он, быстро извинившись, прошел в кабину пилота якобы узнать о времени прилета.

Он даже забыл на время о своей боязни полетов и вспомнил только тогда, когда изящный самолет касался дорожки аэродрома.

Целый уик-энд она пролежала в кровати. Состояние Юджинии ухудшалось.

Весь уик-энд доктор Мортон пробеседовал со своими швейцарскими коллегами. Не меньше чем Александр, впервые, так отчаянно за свою долгую и страшную (в своей области медицины) карьеру, он мечтал — спасти Юджинию.

Впервые в жизни он шел на профессиональное преступление своего рода — она должна была начать принимать лекарства в понедельник, — согласно законам Соединенных Штатов Америки. Александр, несмотря на весь свой ум, эрудированность и начитанность, не всегда и не во всем понимал механизм, по которому жила и вращалась его страна. Как не понимал, на что шел доктор Мортон, лучший специалист Америки, — и чем это грозило.

Они возвращались поздно вечером с Юджинией в Нью-Йорк на том же самолете. Он не представлял, что при его «любви» к самолетам ему когда-нибудь придется летать по два раза в неделю, более того: по два раза в один уик-энд. Юджиния дремала.

Александр с ужасом думал, что через неделю прилетает мистер Нилл. Но боялся он не за себя, а за ее отца: как он переживет то, что ему предстояло пережить. И холодок озноба скреб по его позвоночнику. Только теперь он досконально понимал мудрую русскую пословицу — о жизни.

В стотысячный раз он спрашивал себя, все ли он сделал, что возможно. И невозможно. И сознавал, что еще ничего не сделал. И сколько предстоит.

В отеле, в неимоверно большом номере для двоих, он лежал рядом с ней, когда она коснулась поцелуем его плеча. Он обнял ее, положив руку ей под шею, как она любила.

— Я скучаю по тебе. Даже когда ты рядом. Он поцеловал ее глаза.

— Мне кажется, я никогда не наполнюсь, не насыщусь тобой.

Он поцеловал ее шею.

— Я каждую минуту, мгновение, секунду, секундочку — думаю только о тебе.

Он поцеловал ее божественную грудь. Еще и еще раз.

Они мягко и нежно растворились друг в друге.

В конце полудня ее привезли после адских процедур в палату. Он ждал ее. Потом ждал, пока пройдет наркоз и она придет в себя. Вечером он улетал в Швейцарию — советоваться с европейскими светилами по лейкемии. Раку крови. После этого — на один день в Рим и на два в Париж. Все было договорено, его уже ждали. Он не хотел пока везти драгоценного пациента за океан, он хотел пройти консилиум сам.

Юджиния, придя в себя, открыла глаза.

— Милый, я долго спала? Ты давно ждешь? Он поцеловал ее запекшиеся губы.

— Как ты себя чувствуешь?

— Когда я вижу тебя, я всегда себя чувствую прекрасно. И ничто этого изменить не может.

Он улыбнулся ей.

— Юджиния, я… должен буду улететь в Европу на несколько дней, ты сможешь побыть одна?

— Это связано с твоими близкими? Она имела в виду его родителей.

— Да, конечно, — рассеянно ответил он.

— Хорошо. Но я буду очень скучать.

— Я привезу тебе самый вкусный шоколад. И торт — из чистого шоколада.

— Тогда я на все согласна! — слабо улыбнулась она.

— И голландские тюльпаны. Какой цвет тебе нравится?

— Цвет твоего поцелуя — на моих губах.

И их губы обняли, поцеловали и ощутили друг друга.

Спустя час доктор Мортон снабдил Александра копиями всех анализов, результатов и выписками из истории болезни его жены.

Специальный длинный лимузин подвез Александра к вытянутому в темноту носу заокеанского самолета.

Александр летел на заказном трансатлантическом лайнере, принадлежащем нефтяному магнату, другу мистера Нилла. О котором договорился для него генеральный менеджер компании, где Александр числился одним из директоров.

На борту его ждали два офицера — таможни и паспортного контроля. Ему были вручены все необходимые бумаги для путешествия и визы тех стран, куда он летел.

За него обо всем позаботились, он даже забыл о бюрократических условностях мира. Он был тронут этим. И дал себе слово отблагодарить нефтяного друга или в Америке, когда вернется, или в Европе.

Александр впервые летел совершенно один в большом самолете. Отчего он чувствовал себя еще более маленьким. Его обслуживали шесть членов экипажа, включая двух стюардесс. Но даже это не волновало его, как не волновали роскошь и удобство, с какими были отделаны салон, зал для встреч, кабинет, спальня и даже — ванная.

Он летел и боялся, и молил Бога, но не за себя — а за Юджинию.

В семь тридцать они приземлились в сером, спящем Цюрихе, где его у трапа уже встречали сопровождающие в длинных лимузинах марки «роллс-ройс». Не заехав в отель, Александр был уже в девять утра на первой встрече в известной цюрихской клинике. И даже вспомнил свой немецкий, по которому был отличником в школе. Хотя и не любил язык — из-за второй мировой войны.