История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III - Алексей Величко

Военные победы и сама память о многолетней войне с персами сохранились в двух праздниках, до сих пор соблюдающихся в практике Православной Церкви: акафист Богородице «Взбранной воеводе» и Воздвижение Креста Господня. Как справедливо отмечают, уже из этого можно сделать вывод о глубине религиозного чувства Ираклия Великого и византийского общества и о мотивах этой кровавой и многотрудной войны[605].

Глава 3. Монофелитская ересь. «Эктесис» императора Ираклия

После церковной политики Фоки, нетерпимого в угоду Риму к монофизитам, в начале царствования Ираклия и экзархата Никиты раскол несколько утих и принял относительно мирные формы. Никита не только смягчил отношение Кафолической Церкви к антихалкидонитам, но и активно содействовал в деле восстановления общения между монофизитами Египта и Сирии с государственной Церковью. Поставленный велением императора на Александрийскую кафедру, патриарх св. Иоанн Милостивый (609/610—619/620) совместно с Никитой вёл примирительную политику в отношении монофизитов, что создавало основу для последующего их воссоединения с Православием[606].

Отвоевание римских земель, где преобладали монофизиты и несториане, от Персии требовало от императора Ираклия Великого очень чуткой политики. В противном случае христиане этих провинций могли легко отойти под власть другого правителя, либо, как минимум, высказать открытое неподчинение императору-схизматику. Достаточно привести два многозначительных факта: последним православным патриархом Антиохии был Анастасий (599–610), погибший ещё в 610 г., и то, что жена Хосрова Ширин являлась монофизиткой, и потому её царственный муж многое сделал для укрепления монофизитской церкви. Кроме этого, нельзя не вспомнить, что во время остановки в Эдессе император желал причаститься, но Эдесский митрополит Исаия отказал ему в принятии Святых Даров до тех пор, пока Ираклий не осудит Халкидонский Собор и «Томос» папы св. Льва Великого[607].

Эти обстоятельства требовали найти некий богословский выход из уже почти двухсотлетнего спора между сторонниками Халкидона и монофизитами — проблема, которую на этот раз попытался решить Константинопольский патриарх Сергий. Твёрдый государственник по призванию, способный ради мира и единства Церкви и Империи отступиться в известной степени от догматов, он не считал невозможным поступиться какими-то «частностями», чтобы получить искомое. Ещё задолго до победы Ираклия он начал осторожно выяснять вопрос, незадолго до того поднятый некоторыми египетскими монахами, о единстве энергии в Иисусе Христе (монофелитство) и увлёк своей идеей императора.

Ещё находясь в Закавказье, император ознакомился с письмом, ложно приписываемым Константинопольскому патриарху Мине (подлог был вскрыт на Шестом Вселенском Соборе), и поделился своими соображениями с патриархом Сергием, который на самом деле и был инициатором нового религиозного учения. Как говорят, увлечение Константинопольским патриархом этой идеей сложилось ещё и потому, что, воспитанный в монофизитской семье сирийцев, он не мог не знать о трудностях обеспечения единоверия в Римской империи на основе Халкидона. Как легко предположить, Ираклий Великий очень надеялся, что коммуникабельный Сергий, сохранивший устойчивые связи в Сирии, способен за счёт монофелитства решить те задачи, которые оказались не по плечу другим императорам и патриархам. Сергий тут же вступил в переписку с епископом Фаранским Феодором, проживавшим в Аравии, который пользовался большим авторитетом и слыл признанным богословом. Получив одобрение со стороны аравийского архиерея, патриарх начал активно проводить в жизнь новую церковную политику, в которой, пожалуй, он за отсутствием и занятостью царя играл первую роль[608].

Сущность нового учения — монофелитства — легко объяснить словами уже упоминавшегося епископа Феодора: «В воплощении нашего Спасителя есть только одно действование, образователь и виновник которого есть Бог Слово, а человечество есть Его орудие, так что, чтобы мы ни говорили о Нём, как о Боге ли, или как о человеке, всё это есть действование Божества Слова»[609].

Рассуждая обще, нельзя не признать, что новая ересь, подкупающая собой на первый взгляд, являлась естественным следствием того противостояния, которое сложилось в Церкви. Не желая отвергать единство двух природ Спасителя, установленных Халкидонским оросом, патриарх Сергий решил примирить халкидонитов и монофизитов догматом об одной воле во Христе. Тем самым, он не выступал против Халкидона и не отрицал две неслиянные природы, но смягчал этот непонятный монофизитам дуализм указанием на единство воли или энергии[610].

Нечего и говорить, что монофелитство не могло не увлечь Римского царя. В течение многих лет пребывая на Востоке, он имел возможность воочию убедиться в непродуктивности политики установления единоверия силой административной власти и очень жалел, видя, как несториане помогают персам, а не византийцам. Получив первые известия от патриарха Сергия, он аккуратно вступил в сношения с монофизитами Армении и Антиохии и, заметив, что монофизиты всё менее и менее категорично настроены против Халкидона, убедил себя в том, что монофелитство окончательно изгладит все негативные нюансы. Будучи в Лазике, он в 626 г. справлялся у патриарха Сергия и епископа Фазийского Кира, насколько учение об одной воле согласуется со Святоотеческим учением. На это оба архиерея написали ему, что Церковь ещё не вынесла приговора на этот счёт (истинная правда), и что известные им послания Отцов позволяют согласиться с тем, что в Спасителе было два естества и одна воля — а это уже ложь, искренне выдаваемая за правду[611].

Но первое время, находясь на войне, император не решил предать публичной огласке новое учение. Только в 631 г., когда победоносная война завершилась, он назначил на Александрийскую кафедру Колхидского митрополита Кира (630–640), который являлся главным учителем монофелитства. Участь православного патриарха в столице Египта в те годы была такова, что ему подчинялось не более 5 % паствы, поэтому назначение Кира с идеей церковной унии нельзя не признать политически верным.

Удивительно, но унию принял и Римский папа Гонорий (625–638), вполне разделявший вместе с патриархом Сергием догматические основы монофелитства. Как справедливо отмечают, в силу своих способностей папа оказался явно неготовым отвечать на вопросы, сформулированные Сергием. В ответном письме Константинопольскому архипастырю он приветствует всех тех, кто осуществляет политику объединения христиан, основанную на моноэнергетизме, и критикует тех, кто поднимает сложные проблемы терминологии — намёк на св. Софрония, который вскоре станет главным защитником Православия. Между прочим, тональность обращения Гонория к св. Софронию не может не поразить: «Мы узнали, — писал он, — что каким-то Софронием, бывшим монахом, а ныне, как слышим, поставленным в епископы города Иерусалима, подняты какие-то любопрения и новые изыскания относительно выражений против брата, предстоятеля города Александрии Кира, проповедовавшего обратившимся из ересей одно действие Господа нашего Иисуса Христа»[612]. Удивительное пренебрежение патриаршим саном Иерусалимского архиерея!

В последующем тексте папа решается ещё далее развить идеи патриарха Сергия, резко подчёркивая наличие во Христе одного лишь божественного Действующего, что исключает две воли. «Божество не может быть ни распято, ни испытывать человеческие страдания, — писал Гонорий. — Но (по ипостасному соединению) говорят, что Божество страдало и что человечество низошло с неба с Божеством. Поэтому мы исповедуем одну волю Господа нашего Иисуса Христа»[613].

На первых порах казалось, что униональная формула патриарха Сергия и папы Гонория имеет все шансы на успех. В 630–632 гг. произошло воссоединение Армянской церкви с Кафолической Церковью. Первоначально Армянский католикос Эзра отказывался вступать в общение с греческими епископами, но на прямой вопрос императора: «Почему он отвергает Халкидон?», католикос не смог найти ответа, сославшись на безнравственность греков. Конечно, этот довод не был принят царём, и когда византийский полководец, этнический армянин Мжеж сказал ему, что у католикоса два пути: либо принять унию императора, либо уйти в Персидскую Армению, Эзра сдался. В это же время приняли монофелитство и сирийские яковиты, не посмевшие противиться императору-освободителю[614].