Прекрасность жизни. Роман-газета. - Евгений Попов

— Да неужели уж? — задохнулся он.

И не ошибся. Это была она, бурно исчезнувшая около полугода тому назад плоть от плоти любимая супруга его, хранительница домашнего очага. Молодая женщина с плачем и сердечным рыданьем упала в ошеломленные объятия бедняка и долго не могла оправиться от заливающих ее прекрасное лицо потоков слез. У мужика тоже поползла по щеке эта скупая и скорбная жидкость.

А за стенами сей комнаты по-прежнему лихо шла жизнь: голосили малые дети и взрослые счастливо звенели, собираясь идти сдавать недельные пустые бутылки, потому что было воскресенье. Жизнь шла, но влюбленные совсем не обращали внимания на эти бытовые звуки, за что и были перенесены чудной силой на уже упомянутую кушетку, где и застыли, не сводя друг с друга сияющих глаз.

— Господи, наконец-то! — прошептала она.

— Спасибо, спасибо...— лихорадочно бормотал он.— Я уже устал, я стал думать, что... ты... никогда, что... мы... никогда...

— Зачем, зачем, милый? — запрокидывалась она.— Я все поняла. Да черт же! Пускай хоть всю жизнь теперь и эти вопли за стеной, и эта восьмиметровая комната, и эти рожи. Зато — ты! Ты со мной!

— Но почему, почему, милая? — запрокидывался он.— Ведь я-то, я-то прежний?

— Потому что ты — мой! Ты со мной. О! Я была... Я побывала...

Я видела людей, и все они хуже тебя! Потому что ты — мой! О, милый мой, дорогой мой, моя плоть и радость моя!..

— Но я... сумбурен. Я... брежу. Я отравляю твою жизнь бесплодными мечтаниями. У меня нет перспектив по работе.

— И не надо перспектив,— умоляла она, теряясь и растворяясь.— Лишь бы ты был, и я была, и наша любовь была.

— А раздражение?

— Наша любовь победит раздражение. Наша любовь. О, милый мой!..

И сплотился тем временем вечер за окном, и вплетались в его сиреневое дыхание густые праздничные голоса отдохнувших горожан. Голоса сталкивались, решали все неразрешимые вопросы. Старики просили кушать, синкопировали резкие гитары, юноши приглашали девушек последовать за ними в темноту.

— Зажжем свечи,— робко предложил он.— У меня опять нету лампочки. Или ты не хочешь?

— Отчего же,— мягко улыбнулась она.— Если тебе хочется, давай мы зажжем свечи, потому что мне теперь всегда будет хотеться того же, что и тебе.

— И мне тоже,— сказал он.

И вот свечи. Две, в тусклых подсвечниках. Две свечи в тусклых подсвечниках, две серые тени метались по стенам сиреневого пространства беленой комнаты.

— Ой,— очнулась она.— Мы ж почти весь день ничего не ели.

— А я сейчас в магазин,— суетнулся было он, но тут же заколебался в задумчивости.

— Вот то-то и оно,— шутливо удостоверилась она.— Пусто у тебя, да и магазин тот давно уже на замке.

— Но я, может, хоть хлебца посмотрю, я сейчас. Или картошек. Лук у меня есть, это я твердо знаю.

— Ох, и все-то ты у меня знаешь,— рассмеялась она. И вынула из своей вместительной сумки почтенный круг колбасы, бутылку вина «портвейн-72» и еще нечто такое что-то розовато-серое.

— Ну? — изумился он.— Ну ты даешь! Это что?

— А это — зельц,— любуясь любимым, сообщила она.— Такая вроде не то колбаса, не то холодец.

Ну и как мне вам это изложить? Как поймете вы этот счастливый ужин вновь обретенных половин? Нету, нет у меня для этого сил, мало талантов. Это все, наверное, нужно испытать самому. Ровно горели свечи, тихо плыл из репродуктора добрый голос универсального Муслима Магомаева. И все, вся жизнь была бы впереди, кабы не случилось непредвиденное.

— Милый,— вдруг дернулась она.— Тебе не кажется, что нас тошнит?

— Не знаю, любимая. Я сегодня ничего не знаю,— сказал он.

— Ну а мне определенно кажется, что нас тошнит. Может, это зельц? Фу!

— Нет, милая. Это не зельц. Это избыток счастья переполняет нас, как розовый нектар посреди неподходящей обстановки. И если мы умрем, то мы умрем от счастья,— сказал он.

— Ну а мне определенно кажется, что это — зельц. Ведь он пролежал в сумке, в полиэтилене почти весь день,— шептала она, слабея.

— Не надо ссориться,— обнял он ее.

И пала на землю окончательная ночь. Все неразрешимые вопросы были решены. Спали кормленые старики. Утихли гитары. Юноши увели девушек.

Из подворотни вышли бандиты, а в лесу проснулись волки и завыли, завыли на жуткую луну, которая залила своим гнойным сияньем весь наш мир, всю нашу страну, город и раскрытое окно комнаты гостиничного типа.

Где скрутились на столе среди окурков, выплесков дешевого вина и чая окончательно позеленевшие ломтики смертельного зельца. А на полуторной кушетке скрутились, обнявшись, навсегда два трупа, два трупа возвращенных влюбленных: труп некогда робкого человека, не умевшего делать жизненных шагов, и труп его слабой жены. О, ужас! О, горе! О, страх! О, грязь без конца и без края!

Стоп, стоп, стоп! Что я вижу? Вы уходите, вы говорите, что это глупо, что это плохо придумано, что это неприятно, не смешно, что есть вещи, которыми не шутят и не играют, что я кощунствую, в конце концов.

Врешь, паразит Родины! Я не кощунствую. Я просто рассказываю, что знаю. Я тебе, хочешь, еще и больше сейчас скажу. Ты не замечал, что в отдельно взятых помещениях никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не интересуется своими соседями? Потому что люди, получив наконец даже такую сволочную, но свою жилплощадь, никого больше не хотят пускать в свою душу. Да я, например, скорей всю ночь курить не стану, чем выйду спросить у соседа спичек. Это — первый этап благосостояния, потом все отмякнут, подружатся, а сейчас — ни-ни. Спичек не возьму. А я что, уникум какой? Так я тебе тогда сейчас еще и больше скажу. Я тебе вот что скажу. Они и до сих пор там лежат. Представь: вот они лежат, скрутившись, обнявшись, два уже полуразложившихся, полуобнаженных трупа. Вонь, конечно, уже слегка тревожит их добродушных соседей сверху, снизу и сбоку, но они пока еще крепятся и не бегут к властям с доносом на неаккуратных квартирантов. Представь!.. Замечательно? Давай, браток, зайдем туда с целью, так сказать, изучения жизни. Не хочешь? Вот и я говорю... Не надо заходить никуда. Нужно сидеть дома и ждать. Чего? Не знаю я, не знаю чего. И вообще — что вы ко мне пристали?.. Ну и что, что я первый с вами заговорил? Я заговорил, я и умолкаю. У нас всякий имеет право подойти к другому, завести с ним какую угодно беседу, а потом умолкнуть. Это наше право, и мы его никому не отдадим!.. Гуд бай, спасибо за внимание...

БАМ НЕ НУЖДАЕТСЯ В ЭПИТЕТАХ

...Этот подъем гражданского, советского самосознания и в стране в целом, и в нашем Союзе писателей, в частности в Московской писательской организации, сегодня всем очевиден. <...>

Разве не свидетельство зрелости нашей культуры, все более глубокого и полного раскрытия гуманистического потенциала развитого социализма тот факт, что не только, скажем, Достоевского или Бунина, но и Платонова или Булгакова, Бабеля или Мейерхольда, Ахматову и Пастернака и, конечно, Есенина и Багрицкого, при видимой и строго индивидуальной противоречивости творчества каждого из них, мы освоили сегодня как нашу гуманистическую ценность?! Только субъективизм и безграмотность могут помешать осознанию столь элементарной, казалось бы, общепринятой истины. Зачем же нам быть дурными хозяевами и ничтоже сумнящеся отдавать свое исконное добро врагу?! Не разумнее ли, не правильнее ли по отношению ко всему ценному, полезному в строительстве нового общества — применительно ли к прошлому или настоящему в литературном процессе — держать руки открытыми, держать их не от себя, но к себе.

В докладе на XXV съезде КПСС товарищ Л. И. Брежнев говорил, что важнейший итог прошедшего десятилетия — это советский человек.

Ф. КУЗНЕЦОВ

— Анна Андреевна?..— спросил он, но телефонную трубку, видимо, взяла другая женщина, потому что Твардовский замолчал.

А. КОНДРАТОВИЧ. Бег времени

Дорогие товарищи!

Мне выпала очень приятная миссия — выполнить поручение Президиума Верховного Совета СССР и вручить Генеральному секретарю Центрального Комитета КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета СССР, Председателю Совета обороны СССР Маршалу Советского Союза, нашему товарищу и другу Леониду Ильичу Брежневу высшую военную награду — орден «Победа».

Дорогой Леонид Ильич!

Ваш большой вклад...

Вручение товарищу Л. И. БРЕЖНЕВУ ордена «Победа».

Речь М. А. СУСЛОВА

СПАСИБО ВАМ ЗА «МУМУ»!

ИСПОЛНИЛОСЬ 35 ЛЕТ СО ДНЯ ВЫСАДКИ ДЕСАНТА И НАЧАЛА БИТВЫ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ. ПО МНОГОЧИСЛЕННЫМ ПРОСЬБАМ ЧИТАТЕЛЕЙ ПЕРЕПЕЧАТЫВАЕМ ВОСПОМИНАНИЯ ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА «МАЛАЯ ЗЕМЛЯ». ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ЖУРНАЛЕ «НОВЫЙ МИР» № 2 ЗА 1978 ГОД

ГАЗЕТА ДЛЯ НИЩИХ. Такая газета, оказывается, была основана в Париже в конце прошлого века.

Рассказы Ф. Бермана мне уже давно передали, но у меня, как говорится, все руки не доходили. Сейчас я об этом жалею...

Ю. НАГИБИН

АЛЕКСЕЙ МАКСИМОВИЧ ГОРЬКИЙ. К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ