Соперница королевы - Виктория Холт

Когда Роберт видел меня после длительного отсутствия, на его лице всякий раз отражалось изумление.

— Ты ничуть не изменилась с того самого дня, когда я увидел тебя впервые, — заявлял он.

Понимая, разумеется, что это преувеличение, я против него нисколько не возражала. Я и сама знала, что мне удалось сохранить определенную свежесть, напоминающую утреннюю свежесть цветка. Это придавало мне невинный вид, который так плохо сочетался с моей истинной природой. Возможно, именно этот контраст выделял меня из числа других женщин и был причиной моей привлекательности для мужчин. Как бы то ни было, но окружающие не позволяли мне забыть о моей привлекательности, и Роберт также не упускал случая ее отметить. Он часто сравнивал нашу Лису со своим Ягненком, не в пользу первой, конечно. Он делал это всякий раз, когда хотел привести меня в хорошее расположение духа. У нас постоянно было так мало времени, и он не желал, чтобы мы проводили его во взаимных упреках. Он отчаянно надеялся на рождение еще одного ребенка, но я не разделяла его энтузиазма. Я знала, что мне никогда не оправиться от потери малыша Роберта. Возможно, из уст такой женщины, как я, это звучит не совсем искренне, но тем не менее это было так. Мне были присущи такие качества, как эгоизм, чувственность, любовь к удовольствиям, к комплиментам и поклонению со стороны мужчин… Я этого не отрицала. Я также знала, что не слишком щепетильна в выборе методов для достижения своих целей… Несмотря на все это, я была хорошей матерью. Я горжусь этим даже сейчас. Все мои дети любили меня. Пенелопе и Дороти я была старшей сестрой. Они доверяли мне все свои супружеские секреты. Не то чтобы у Дороти тогда были особые проблемы. Побег и замужество сделали ее необычайно счастливой. У Пенелопы все складывалось иначе. Она рассказывала мне о садистских наклонностях лорда Рича, своего нежеланного и нелюбимого мужа. Он откровенно издевался над страстью, испытываемой к ней Филиппом Сидни; что касается супружеской спальни, все, связанное с ней, было просто невыносимо. Однако ее натура была такова (и в этом она очень походила на меня), что все это ее не сломило. Она считала жизнь увлекательным приключением, в котором было место и ожесточенным стычкам с мужем, и безупречной любви Филиппа Сидни. Я часто спрашивала себя, что обо всем этом думает жена Филиппа, Франческа. Это — что касается дочерей.

Теперь о сыновьях. Я лишь урывками виделась с Робертом, графом Эссексом. Я настаивала на этих встречах, потому что разлука с ним была для меня невыносима. Он жил в своем доме в Хланфидде в Пемброкшире, что, по моему мнению, было слишком далеко. Он стал очень привлекательным юношей. Я признавала, что Роберт бывает несколько необуздан и своенравен и что ему присуще некоторое высокомерие. Однако мое материнское сердце считало, что эти недостатки с лихвой компенсируются его безупречными манерами и врожденной учтивостью, делавшими его совершенно неотразимым. Эссекс был высок, строен, и я его обожала.

Я считала, что ему пора воссоединиться с семьей, но он только качал головой, а в его глазах появлялось хорошо знакомое мне упрямое выражение.

— Нет, маменька, — говорил он. — Я не создан для придворной жизни.

— Но ты вылитый придворный, милый.

— Внешность бывает обманчива. Твой муж, наверное, хотел бы видеть меня при дворе, а я счастлив в селе. Нет, это ты должна переехать ко мне, маменька. Мы должны быть вместе. Как я слышал, твой супруг постоянно находится при королеве, так что, возможно, он и не заметит твоего отсутствия.

Его губы изогнулись в презрительной усмешке. Эссексу плохо удавалось скрывать свои чувства. Он не одобрял мой брак. Иногда мне казалось, что он испытывает неприязнь к Лестеру, потому что знает, как много он для меня значит. Мой сын хотел, чтобы всю свою любовь я отдавала только ему. И, разумеется, он гневался на отчима за то, что тот постоянно находится при королеве, пренебрегая собственной женой. Я знала своего сына.

Юный Уолтер идеализировал своего брата и старался проводить в его обществе как можно больше времени. Уолтер был очень милым мальчиком, хотя мне он всегда казался бледной тенью Эссекса. Я любила его, но любовь ко всем моим остальным детям не шла ни в какое сравнение с силой чувств, испытываемых мною к Эссексу.

И все же это было счастливое время, когда я могла собрать вокруг себя всех своих детей. Мы часто сидели вместе у камина и беседовали. Дети компенсировали мне утрату придворной жизни и расположение королевы, а также постоянное отсутствие супруга.

Мне вполне хватало тех детей, которые у меня уже были, и я не хотела подвергать себя новым неудобствам, неизбежно связанным с вынашиванием ребенка. Мне казалось, я для этого уже слишком стара. В моем возрасте рождение ребенка грозило нешуточными испытаниями, и я считала, что с меня довольно.

Я помнила, как мне хотелось родить ребенка от Роберта. Судьба подарила нам нашего ангелочка. Но с ним в нашу жизнь пришли тревога и горе. Я знала, что никогда не забуду его смерть и бессонные ночи, проведенные у его постели после очередного изматывающего припадка. Он покинул нас, но, продолжая оплакивать его смерть, я осознавала, что с моих плеч свалился огромный груз. Меня утешало то, что мой малыш больше не страдает. Иногда я задавалась вопросом, не была ли его смерть расплатой за мои грехи. Вполне возможно, что Лестер тоже задавал себе этот вопрос.

Нет, я больше не хотела вынашивать и рожать детей. Возможно, это было верным признаком того, что любовь к Роберту начала покидать мое сердце.

Больше всего мне нравилось жить в Лестер-хаусе, потому что он ближе других находился к королевскому двору. Двор был так близок и одновременно так далек от тех, кому было отказано в доступе. В Лестер-хаусе я видела Роберта чаще, потому что ему было легче ненадолго ускользнуть от королевы. Но нам удавалось побыть вместе лишь несколько дней, как на пороге неизменно появлялся гонец королевы, требующей возвращения Роберта ко двору.

В очередной его приезд я заметила, что его что-то тревожит. После того как он заверил меня в вечной преданности и реализовал свою страсть, которую, как мне казалось, он каждый раз пытался наполнить жаждой обладания, запомнившейся нам по тем временам, когда каждое тайное свидание становилось для нас необыкновенным событием, я смогла узнать, что привело его домой на этот раз.

Речь шла о человеке по имени Уолтер Рейли, поведение которого доставляло Роберту определенное беспокойство.

Разумеется, я о нем слышала. Его имя было у всех на устах. Пенелопа уже познакомилась с ним и сообщила мне, что это, вне всякого сомнения, весьма привлекательный и обаятельный человек. Королева быстро ввела его в круг самых близких придворных. Рассказывали, что он привлек внимание Елизаветы, когда в сырой осенний день она пешком возвращалась во дворец и остановилась перед грязной лужей, преградившей ей путь. Рейли тут же сорвал с плеч свой затейливо расшитый бархатный плащ и накрыл им лужу, чтобы королева могла преодолеть препятствие, не запачкав ног. Мне было нетрудно представить себе эту сцену: грациозное движение, дорогой плащ, блеск желтых глаз, отметивших привлекательный облик галантного кавалера, расчетливость, написанная на лице искателя приключений, вне всякого сомнения, успевшего подсчитать разницу между стоимостью плаща и выгодами, которые ему сулит его потеря.