Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

«Я никогда не оставлю Севастополя! Даже если армия покинет город, то я закреплюсь с верными мне матросами на Малаховом кургане и буду там драться до конца!»

Вспомнил ли Филипп Сергеевич, командующий флотом, возглавивший оборону Севастополя, но, к сожалению, не проведший ни одного морского сражения, эти слова легендарного адмирала?

Адмирал в третий раз переписывал телеграмму, вычеркивая и вставляя слова, стремясь сделать ее содержание кратким и тревожным.

«Командующему фронтом Буденному, наркому ВМС СССР Кузнецову.

Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска устали, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками, надо считать, в таком положении мы продержимся 2–3 дня.

Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30. 06. на 1. 07. вывести самолетами 200–300 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».

Нарком Кузнецов, получив телеграмму Октябрьского, встретился с начальником Генерального штаба Василевским, и, обсудив ситуацию, они поехали в Кремль, к Сталину.

Верховный главнокомандующий выслушал доводы Кузнецова и Василевского, нахмурил брови и нехотя, скривив губы, молча кивнул.

Вернувшись из Кремля, в 16 часов Кузнецов послал ответную телеграмму:

«Эвакуация ответственных работников и ваш выезд разрешены».

Таким образом в Ставке было принято решение об эвакуации избранных.

Вчитайтесь в текст телеграммы. Она таит скрытый смысл. В те времена «ответственными работниками» было принято считать исключительно руководителей партийных и советских органов власти, то есть сугубо гражданских лиц, а отнюдь не армейские чины. В армии и на флоте были только командиры: командиры соединений, кораблей, командиры дивизий, полков, командиры специальных частей и подразделений, но никогда не было «ответственных работников». Сталин, давая согласие на эвакуацию «ответственных работников», несомненно старался спасти партийные кадры… А как развернулись события в действительности?

Октябрьский, не теряя времени, действовал быстро и решительно. В этот же день, вечером, в 7 часов 30 минут, провел экстренное заседание Военного Совета Черноморского флота. И на нем, зачитав телеграмму из Москвы, командующий СОРа приказал эвакуировать на Кавказ в ночь с тридцатого мая на первое июля Военный Совет Черноморского флота, Военный Совет Приморской армии и ряд командиров и военкомов дивизий.

Спешно уехать, улететь в этот же день, вернее, в уже наступившую ночь!

Военный Совет флота – самолетами, Военный Совет армии – на подводных лодках.

С того памятного дня прошли десятилетия, но до сих пор так и не раскрыта тайна такой поспешной эвакуации командного состава, эвакуации, похожей на бегство.

Писатель В. Карпов в своей книге «Полководец» так описывает эти события словами майора Безгинова, служившего в штабе:

«Меня вызвал вечером Крылов и сказал: “Иди к командующему”. Я вошел в комнату генерала. Петров был мрачен и сосредоточен, голова его дергалась. “Садитесь, будем писать приказ”.

Я сел, развернул планшетку, приготовил бумагу.

“Пишите: Приказ. Противник овладел Севастополем. Приказываю: командиру 109‑й стрелковой дивизии генерал-майору Новикову возглавить остатки частей и сражаться до последней возможности, после чего бойцам и командирам пробиваться в горы, к партизанам”.

Петров долго молчал. Больше ничего в приказ не добавил.

“Идите, отпечатайте, вручим командирам дивизий”».

Так я записал последний в обороне Севастополя приказ Петрова. Я отпечатал приказ, подписали его командарм Петров, член Военного совета Чухнов, начальник штаба Крылов».

Штаб Приморской армии эвакуировался на подводной лодке.

Майор Безгинов, как пишет Крылов, «стал по телефонам и радио соединяться с теми командирами, кто вызывался для этого на 35‑ю батарею.

Приказ раздали командирам, которых вызвали. Были выданы им и пропуска на подводную лодку.

Другая лодка предназначалась для моряков и городских руководителей».

Октябрьский поддержал назначение генерала Новикова и назначил его помощником по морским делам капитана 3‑го ранга Ильичева. Новикову было приказано держать оборону два дня и в ночь 2 июля или на следующую ночь эвакуироваться на подводной лодке или катере.

Отъезд высшего командного состава флота и армии обеспечивали парашютисты группы особого назначения ВВС Черноморского флота под командованием старшего лейтенанта В. Квариани.

В эту памятную ночь фронт войск Севастопольской обороны проходил по рубежу: хутор Фирсова – хутор Иванова – хутор Пятницкого – слобода Рудольфа – Панорама и станция Севастополь. Полки, бригады, дивизии сражались и могли еще держаться долго. А сколько они смогли бы продержаться, зависело от флота, от доставки боеприпасов.

На передовой, в окопах, в дотах, в укрепленных узлах, на улицах и перекрестках Севастополя десятки тысяч бойцов, которые отчаянно сражались весь день, выдержав шквал огня и бурных атак, в эту короткую летнюю ночь отдыхали, перевязывали раны, смывали пот и грязь, набивали патронами диски ручных пулеметов, шутили, запасались гранатами, подносили снаряды. Они радовались жизни, верили в свое победное торжество, готовились с рассветом снова вступить в бой, и не знали и не ведали, даже не предполагали, что творится у них за спиной, в тылу, в штабах флота и армии.

Глава двадцать первая

– Проскочим? – тревожно спросил Баркин, вглядываясь в даль.

– А хто знае! – ответил Петро, водитель машины, переключая скорость.

Дорога шла в гору. Впереди на высоте горы открытая местность, плоская равнина, и дорога по ней простреливалась. Снаряды взрывались через определенные промежутки времени. Бух, бух, бух! Три взрыва, три серо-бурых фонтана земли, щебня и гранитного камня – и перерыв. Опять три взрыва – и тишина. Немцы стреляли издалека, блокируя дорогу.

По бокам дороги, сброшенные в кювет, как черные скелеты, торчали остовы обгорелых машин разных марок. Были и легковушки, один трактор, но все больше грузовики. Один вид их навевал грустные мысли. Навстречу по открытой дороге на большой скорости катила трехтонка, поднимая легкое облако дорожной пыли. Она, подпрыгивая на ухабах и камнях, шумно промчалась мимо и покатила вниз, в Балаклаву.

Подъем заканчивался, и Петро притормозил машину под невысокой кремнистой скалой у последнего небольшого поворота дороги. Под скалой росли густые заросли шиповника и боярышника. Далеко вдали открывался голубой простор моря и край города, окутанный черными космами дыма. Над городом, низко пронизывая дымные космы, шныряли юнкерсы и мессеры.