Проклятая звезда - Джессика Спотсвуд

Я начинаю пятиться, пока мне в бедро не впивается дверная ручка.

— Мне надо идти. Но я вернусь за тобой, Бренна. Обещаю.

Взгляд голубых глаз Бренны словно разрывает мне сердце. Она смотрит так, будто люди постоянно обещают ей что-то, но никогда не держат обещаний. Она кивает мне из-за занавеси своих растрепанных волос:

— До свидания, Кейт.

Господи, надеюсь, что смогу сдержать свое слово. Бренна больна и несчастна, она заслуживает лучшей доли. Они все заслуживают.

Выйдя в коридор, я поникаю у стены, будто увядший подсолнух. Сиделка храпит, и капли воды с прохудившейся крыши со звоном падают в ведра.

Я не хочу признавать истину. Не хочу превращаться в человека, который хладнокровно взвешивает чужие жизни, принимая решение, которая из этих женщин более ценна, а которой можно и пожертвовать. Я не позволю Сестричеству сделать из меня подобие Инесс или даже Коры. Я останусь верна себе.

Но факты говорят сами за себя, и мысли в моей голове начинают бесконечный бег по кругу.

Бренна знает о Тэсс.

Бренна безумна. Надежды на то, что она сможет бесконечно хранить тайну, нет и быть не может.

Тэсс уже не просто моя маленькая сестренка. Она — провидица, которая может выиграть для нас войну.

А это значит…

Это значит, что, если я не смогу вытащить отсюда Бренну, я должна буду убить ее.

Как мы и договорились, в половине четвертого я подхожу к дверям лазарета и заглядываю внутрь. Сестра София разговаривает с сиделками: ее задача — отвлечь их. Адди, как и на прошлой неделе, сидит подле кашляющей девушки. Скелетоподобной старухи уже нет, ее постель пуста, и я думаю, что она, видимо, умерла. Роженицы, которую я лечила, тоже нет. Надеюсь, ее перевели наверх, а не закопали в общей могиле, о которой говорила Зара. Я даю себе клятву, что ни одна из этих женщин не встретит здесь свой конец.

Мэй перехватывает мой взгляд и спешит ко мне:

— Ты готова?

Я киваю, и мы с ней отправляемся в путь по пустому коридору. Слева от нас кухня. Кисло-сладкий запах протухшего мяса смешивается с ароматом свежеиспеченного хлеба, и я задерживаю дыхание. До моего слуха доносится звон посуды, это кто-то моет кастрюли и сковородки, распевая старинную песню высоким, довольно приятным голосом. Потом пение внезапно обрывается, за дверью раздаются приближающиеся шаги, и мы с Мэй поворачиваемся, делая вид, что идем в лазарет. Из кухни выскакивает судомойка, волоча за собой брюнетку в забрызганной одежде и с мокрыми руками. Лицо брюнетки раскраснелось от пара, волосы разметались по плечам, а вокруг талии повязан мокрый фартук.

— Сколько раз тебе говорить, Ливви? Не смей петь! — разоряется судомойка. — А теперь мне придется, не допив чай, вести тебя в твою комнату.

— Простите! Я нечаянно, оно само как-то получилось, — оправдывается Ливви. Тут ее карие глаза встречаются с моими. Я жду, что девушка сразу отведет взгляд, но вместо этого она с любопытством смотрит на меня.

— Добрый день, Сестры.

— Да иди уже, девчонка! Я не собираюсь торчать тут до вечера, — ворчит судомойка.

Мы ждем, пока они скроются в дверях на противоположном конце коридора. Ливви все оглядывается через плечо, а судомойка тащит ее за руку. Мы с Мэй спешим мимо кухонной двери к запертой кладовой.

— Если кто-то появится, кашляй. Я постараюсь побыстрее, — обещаю я.

Замок послушно открывается под действием моих чар, и я проскальзываю внутрь.

Проклятье. Тут так темно, что я едва вижу собственную руку, подняв ее к лицу. Приходится достать запасную свечу и пару спичек, которые я стащила у сиделки на третьем этаже. Руки так дрожат, что первая спичка обжигает мне пальцы, и приходится сразу задуть ее. Свечу удается зажечь только со второй попытки.

Я стою в маленькой комнате с влажными потрескавшимися каменными стенами и грязным полом. Какая-то темная тень бросается в угол и исчезает в норе. Наверное, когда-то здесь тоже держали пациенток.

Я изучаю содержимое деревянных полок. На нижних лежат кое-какие хирургические инструменты: большая пила, несколько ножей и острые блестящие скальпели. Думаю, их тут прячут, чтоб пациентки и сиделки не зарезали друг друга. Наверху теснятся маленькие коричневые бутылочки с надписью «ХЛОРОФОРМ». Между ними выстроились ряды с виски и хересом, среди которых попадаются небольшие бутылки с этикеткам «ОПИЙ. ПОРОШОК», мешки с сахаром и банки с корицей. Именно из этих ингредиентов и готовят местный «особый чай».

Я открываю одну бутылку с опием за другой и высыпаю порошок в крысиную нору, благодаря Бога за ее существование и одновременно обмирая от доносящегося откуда-то снизу скрежета маленьких коготков. Поставив свой мешок на нижнюю полку, я осторожно разворачиваю белую ткань, в которую завернуты бутылочки с приготовленным сестрой Софией снадобьем.

— Кейт, — окликает меня из-за двери Мэй, — у тебя все нормально?

— Еще минутку! — негромко отзываюсь я.

Я насыпаю порошок сестры Софии в каждую из освободившихся бутылочек, снова закрываю их и расставляю по местам. Я постаралась наложить чары, маскирующие аромат розовых лепестков под горьковатый запах опия. Если повезет, смотрительница, или повар, или кто там смешивает микстуру для чая, не станет его пробовать.

Тремя быстрыми движениями я сметаю обратно в мешок свои пузырьки, вскидываю его на плечо и задуваю свечу.

Мэй ходит туда-сюда перед дверью, и я чуть с ней не сталкиваюсь. Ее нос покраснел от холода, а руки она прячет в меховой муфте.

— Благодарение небесам, — говорит она, и тут дверь в противоположной стороне коридора начинает открываться.

Схватив подругу в охапку, я одним гигантским прыжком переношусь к временному проходу. Строители проделали его для нужд реконструкции и завесили большим листом белой бумаги. Мы жмемся друг к дружке на заснеженном дворе, наши сапожки утопают в сугробах. Над нашими головами деревянные балки крыши будущей галереи, которая ведет в новую прачечную. Склонив голову, я прислушиваюсь к шагам судомойки в коридоре. Вот распахивается, а потом и захлопывается кухонная дверь, и Мэй шепчет, щекоча мне ухо своим теплым дыханием:

— Чуть не попались.

Выглянув в коридор, я вижу, что он снова пуст.

— Скажи сестре Софии, что мы все сделали и можно уходить. Я схожу за Тэсс.

Через несколько минут я вхожу в комнату Зары, вернее, вхожу только наполовину, потому что одна моя нога остается в коридоре за дверью. Тэсс все еще сидит на кровати, ее колени касаются колен Зары, а ее голова склонена к кудрявой голове моей крестной.

— Пора идти, — объявляю я.

— Уже? — Глаза у Тэсс красные, как будто она плакала.