Черкес 5. Спасти кавказского пленника - Greko

Гаденыш! Сам ни на что не способен! Ни прирезать, ни даже просто украсть письмо. Все — чужими руками. Ох, я тебе их вырву! И какого черта тебе от этого письма⁈'

«Ты дурак? — так бы мне сейчас сказала Тамара. — Письмо же на русском языке, Коста! Такое предъяви любому горцу, и тебя назовут предателем и шпионом!»

«Ах, Тамара, умница моя! Ну, конечно! Ну, Лука Мудрищев… Ну и подлец! Точно помчался к Беллу! Я тебя, сука, урою! Лично прирежу. Кинжал загоню в твоё подлое сердце!»

Такой гонки я еще не знал. Неслись так, что кони стали хрипеть. Белая пена выступала на боках. Пару раз производили смену. От мелькавших деревьев, мимо которых мы пролетали, уже рябило в глазах. Но никто не жаловался. Все поняли, что случилось что-то очень плохое.

Проехали несколько селений. В одном ауле расспросили про одинокого всадника. Есть! Был такой. И мы здорово сократили разрыв. Остался последний рывок. Лишь бы лошади выдержали.

Гандикап, который имел Лука, таял на глазах. Ночью быстро не поедешь. Да и не было у грека сноровки в верховой езде. Ближе к обеду мы его догнали. Как он, мерзавец, ни настегивал своего скакуна, расстояние до него неумолимо сокращалось. Уже можно было рассмотреть выражение ужаса на его лице, когда он оборачивался.

Я выстрелил из «Смуглянки Бесс» наудачу. Попасть не надеялся. И не попал. Но вышло еще лучше. Лука задёргался в седле в момент, когда его лошадь прыгнула через поваленное дерево. Приземлилась неудачно. Лука кубарем слетел с седла. Лежал и стонал, когда мы приблизились. Знатно расшибся мараз. Даже сил у него не нашлось взяться за пистолет. Лишь выдавил из себя жалобно:

— Пощади!

— Где письмо⁈ — зарычал я. — Ты, позор греческого народа, как посмел на меня покуситься⁈

— Я позор⁈ Что ты возомнил о себе⁈ Слушайте! Слушайте все! Коста — русский шпион! Вот доказательство! — он вытащил из-за пазухи листок бумаги и замахал им, как белым флагом.

Сенька осторожно забрал письмо и передал его мне.

— Заткни свой поганый рот! — презрительно выдал он лежащему Георгию.

— Ты правильно догадался, — спокойно ответил я Луке по-гречески. — Я работаю против англичан. И помогаю России. Стране, которая приютила тысячи греков. Стране, отправляющий свои корабли, чтобы пираты не нападали на беззащитные селения в Архипелаге[1]. Той самой России, которая кровью своих солдат заплатила за свободу греческого народа. А тебя волнует лишь золото. Тебе плевать, что англичане заявились на Кавказ, чтобы посеять семена, из которых взойдут кровь, боль и слезы как черкесов, так и русских. Кончайте его, — приказал я своим людям.

— Повесить? — уточнил Сенька.

Горцы на этот раз возмущаться не стали. Лишь затрясли шашками в воздухе в знак одобрения.

Над лесной дорогой пронесся нечеловеческий вой. Лука догадался по нашим лицам о своей участи. Потекли последние минуты его продажной жизни.

Я уже остыл. Лично руки пачкать желания не было. Предложение Сеньки пришлось кстати.

— Самое подходящее для такой мразоты! Я бы еще и табличку на шею нацепил, написав «предатель и вор».

— Я напишу! — предложил Башибузук. — Я у муллы учился. Грамоту разумею.

[1] Корабли Черноморского флота регулярно отправлялись в распоряжение русского консула в Греции для защиты местного населения в Архипелаге.

Глава 24

А где-то в Крыму…

Белл был потрясен. Плакал, как девчонка. Новость о странном конце его слуги-драгомана, образно говоря, вышибла его из седла.

— О, мой верный Лука! — он не скрывал своих слез. — Какая потеря!

Не нужно было ему ни на что намекать. Он сам все домыслил и связал в один клубок. Охлаждение к нему Шамуза, свою изоляцию после дурацкого набега и гибель Луки. Сидел, дрожа в сырой сакле нового хозяина, и рассыпался перед ним мелким бесом. Пытался то и дело отдариться, хотя его возможности таяли на глазах.

— Я постоянно пишу в Константинополь, — жаловался он мне, — о нехватке подарков. Деньги растаяли. Кредит у турок исчерпан. Каждую ночь я засыпаю с мыслью о том, что утром не проснусь. Порой мне кажется, что старейшины смотрят на меня как на курицу, несущую золотые яйца. Стоит прекратиться дождю из подарков, меня без колебаний прирежут!

Лонгворт и Паоло не были столь пессимистичны, но тоже проявляли беспокойство. Первый больше, второй меньше. Венерели вообще в период трезвости был настроен решительно.

— Вы, Коста, абсолютно верно поступили, собрав вокруг себя отряд головорезов. Еще немного, и вожди начнут с вами считаться и звать на свои собрания. О, эти собрания! Сплошная говорильня! Война — дело молодых, а не старичья! Да, они, эти убеленные сединами деды, все еще жаждут славы и не вешают на стенку свои луки. Хотят, чтоб о них говорили, как о великих воинах. Но заболтают любого до смерти. А нам нужно драться! Каждый день жалить русских! Пускать им кровь! Ха-ха, где мои ланцеты⁈

«Венерические у тебя и мысли, и поступки! Под стать фамилии!» — думал я, но внешне был само очарование. Мило скалился. Поддакивал. Настроение соответствовало погоде. Легкий декабрьский морозец. Солнышко. И перепуганные англичане! Есть от чего возгордиться и возрадоваться!

— Меня тревожит Белл, — поделился со мной Паоло, оставшись со мной наедине. Он в последние дни был более откровенен, демонстрируя приязнь. — Нет, не его упаднический дух. Это-то вполне объяснимо. Англичанам свойственно впадать в меланхолию…

— И что же вас беспокоит?

— Его странная тяга к красивым молодым мужчинам![1]

— Содомит?

— Не могу сказать. Но его горе из-за смерти Луки имеет второе дно. Уверен!

— Паоло! Вам следует проявлять больше осторожности. Ваш отряд телохранителей, составленный из поляков, меня напрягает. Слишком они слабы. Не бойцы. Какие вояки из дезертиров? Я дам вам своих людей. Черкесов. Решительные ребята, которые не продадут. И прикроют в трудную минуту! Кто знает, как все обернется. Белл слишком многое наобещал вождям!

— Вы настоящий соратник! Я рад видеть вас в нашей компании. Хоть один настоящий мужчина! Не рыдающий Белл со своей скорбной рожей. Он похож на рассол: такой же противный и употребим лишь в исключительных обстоятельствах! Не восторженный юнец Лонгворт, лезущий, как последний идиот, под пули и ядра! Вы — тот, кто мне необходим!

Мне нравился его настрой. Требовалось закрепить наше «доверие». Первый шаг уже сделан. Башибузук с пятеркой самых проверенных горцев временно перешел под командование