Франкенштейн - Стивен Джонс

Разум спит, и в мире, где слишком много детей, появляется ребенок, которого ждет весь мир.

Он запланирован на генетическом уровне, каждый строительный блок изучен и сочтен пригодным, в его ближайших предках нобелевские лауреаты и олимпийские чемпионы, красота, бодрость и здоровье. Безупречное зачатие происходит под микроскопом, под надзором лучших специалистов, суррогатная мать прошла всевозможные физические и психологические тесты. Весь период беременности она проводит в лучшем родильном доме под постоянным наблюдением, ее упражнения и диета строго контролируются.

Рожденный посредством кесарева сечения в оптимальный момент, он получил — после долгих споров — имя Натаниель, но это имя не передавало сути. Он — не дар Бога. Они создали его сами и ни с кем не собирались делить эту честь. Родившую его мать зашили и отправили восвояси, разбогатевшую и связанную подписками.

Приемных родителей для него выбирали не менее тщательно. Ничего не упустили из виду, ничего не доверили случаю: этим двоим хорошо заплатили за совершенство, и они честно отрабатывали плату. Зачатый в стеклянном сосуде, Натаниель и воспитывался под стеклом: оранжерейный ребенок с энциклопедиями в детской кроватке и постоянным вниманием двоих взрослых на протяжении критических лет жизни.

Лучшему мальчику, какого сумело создать человечество, обеспечили лучшую жизнь, какую можно купить за деньги, и требовали от него напряжения всех сил.

Разум спит: ему хватало пяти часов ночного сна. Даже здесь, в этой ужасной компании, самодисциплина не изменяла ему. Он ложился вместе со всеми, спал, сколько ему требовалось, и просыпался.

До шестичасового подъема оставались пустые часы. Он не скучал, потому что не понимал, что такое скука, но заполнить время в темноте, без книг и компьютера, без телевизора и радио, было непросто.

У него были с собой только карманные шахматы с программой, написанной им самим. "Начинай с нуля, учись быстро". Компьютер умнел с каждой игрой, обучаясь на победах и поражениях. Этим он и занимался сейчас — обучал свою шахматную программу, играя с ней снова и снова.

Но это он проделывал на автопилоте, компьютер был еще слишком глуп, чтобы соревноваться с ним. Пальцы играли, а мысли бродили далеко, он обдумывал цену вещей. Тускло светящимся символам у него на коленях: коням, ладьям и слонам — всему приписывалась цена, соответствующая его возможностям. И королеве, конечно. Сильный прекрасный ферзь намного превосходит остальных, на две головы выше других. Сила и ответственность, дальновидный стратег с железным кулаком…

Он заманил белую королеву в до смешного очевидную для него ловушку и взял ее пешкой.

"Недостаточно хороша, — грустно подумал он, — да, честно говоря, вряд ли когда-нибудь достигнет совершенства". Дело не в игроке, а в фигуре. Да, самая сильная фигура на доске — но недостаточно сильна, если пешка может сбить ее, если глупость может ее погубить. Быть "недостаточно хорошим" — судьба почти всего на свете, и уж наверняка его судьба.

В шесть часов раздался гудок, и Натаниель — точный, исполнительный и быстрый — мгновенно вскочил с койки и натянул тренировочный костюм. Ноги в беговые туфли, и он готов. Пять обязательных кругов вокруг лагеря, всего четыре мили, и, выбежав первым, он мог продержаться в одиночестве всю дорогу, если не забывал притормозить после первой мили, чтобы не нагнать отстающих. Одному было проще, одному всегда было проще.

Он вернулся с пробежки, ничуть не запыхавшись, обогнав всех. Быстро в душ, быстро намылиться, и он вышел из душевой, как раз когда начали подходить остальные. Даже среди их жарких, разгоряченных тел он избегал их взглядов. Это он тоже хорошо умел. Проделывал уже на автопилоте. "Начинай с нуля, учись быстро".

Но за завтраком это было невозможно, за общим столом то и дело передавали тарелки, блюда и кувшины, пока шло составление команд на день и объявление программы. В лучшем случае здесь ему удавалось быть тихим, дружелюбным и никого не раздражать.

Что было непросто, сидя рядом с Раулем, который в прошлые выходные струсил на мачте учебного парусника, и потребовалась спокойная сила Натаниеля, чтобы спустить его на воду, с Раулем, который отказался проплыть под килем, и это стоило команде немало потерянных очков.

И сидя напротив Шарлотты, которая в пятнадцать лет была чемпионкой страны по шахматам, считалась лучшей из игроков за всю историю национальных шахмат и три раза за один вечер проиграла Натаниелю, после чего отказалась с ним играть, сказав, что не понимает его игры, что для нее она слишком глубока, слишком необычна.

И сидя за одним столом, или за соседним столом, или просто в одном зале с Питером и Энни, Жозефиной, Тарьяном и Микаэлой. Он провел здесь три недели и за это время успел вывести из себя, смутить или обидеть каждого, кто имел с ним дело. И он ни разу не делал этого намеренно, просто он не умел лгать и ни за что не стал бы притворяться. Если что-то было так, он так и говорил; если не так, он тоже говорил. Если приходилось играть, он играл в полную силу в пределах правил. Если он был лучше, быстрее или сильнее других, он выигрывал.

А он был лучше, быстрее, сильнее, как всегда: просто так уж был устроен мир. А другим это не нравилось, кое-кто ненавидел его за это, и так тоже был устроен мир, так всегда было.

И как бы хорош он ни был, он всегда оказывался недостаточно хорош. Это было заложено в свойствах фигуры. Его обучили приказывать и обучили исполнять приказы, но чего-то в нем недоставало — чего-то, что заставило бы их полюбить его.

А он знал только один способ этого добиться, знал только один способ жить: стать еще лучше, стараться еще сильнее, большему учиться, выигрывать с большим счетом. Это был лейтмотив его детства, продолжавшийся и в подростковом возрасте. Недостаточно хорошо, ты должен сиять еще ярче. Недопустимо растратить впустую такой потенциал, но только от тебя зависит, чего ты достигнешь, мы можем лишь создать для тебя возможности.

У него хватало и настойчивости, и желания. Состязание в беге выигрывают быстрые, а бой — сильные, и только победителям принадлежат блистающие призы. Если он превзойдет даже их ожидания, если станет сиять ослепительно ярко, наверняка он получит в награду не просто одобрительный кивок и следующее, более трудное задание.

Старшего вожатого все считали ублюдком. Мягкий на вид, улыбчивый человек был мягко и улыбчиво беспощаден даже к своим любимцам и безжалостен к провинившимся.

Сегодня за завтраком он дал им больше обычного времени на еду, позволил наесться досыта: затем один звонок маленького колокольчика, и те немногие, кто еще не смотрел на него, обернулись, когда он поднялся. На их лицах интерес смешивался с опасениями.