И горы смотрят сверху - Майя Гельфанд

– Что-то с мамой? – спросил он взволнованно.

– Нет, с мамой все как обычно. То есть никаких изменений. Это касается меня.

– А что стряслось-то?

– Давай я тебе при встрече расскажу.

– Ладно, я после работы все равно собирался заехать. Вот и расскажешь.

Вечером Рома действительно приехал, груженный пакетами с продуктами. Я накормила его ужином, уложила тетю Лилю спать, и мы наконец смогли спокойно поговорить. Я рассказала ему всю историю с начала и до конца. Про маму, про папу, про то, что мы оказались родственниками. Рома слушал очень внимательно. Когда я закончила, он спросил:

– И в чем заключается моя помощь?

– Я хочу найти его могилу.

– Господи, Ева! Зачем тебе это?

– Мне нужно, – упрямо ответила я.

– Зачем тебе искать могилу человека, который ни разу о тебе не вспомнил?

– Один раз все-таки вспомнил, – уточнила я.

– А, ну, конечно. Один раз – это многое меняет.

– Рома, – сказала я серьезно. – Ты ведь ни разу не видел своего отца?

Он тут же изменился в лице, стал серьезным и каким-то чужим.

– И что?

– Если бы у тебя была возможность найти его могилу, ты бы ею воспользовался?

Он надолго задумался.

– Мать все жизнь рассказывала мне какую-то чушь про летчиков и опасное задание. Сначала я нервничал, переживал, хотел найти отца… Потом перегорело все. А когда в Израиль уехали – мне четырнадцать лет было – так вообще забылось.

Он замолчал и снова погрузился в раздумья.

– Так ты мне поможешь? – спросила я наконец и легонько тронула его за руку.

– Хорошо.

Через несколько дней мы снова встретились. Я провела предварительную работу – нашла в Интернете специальный реестр захоронений, где было указано, на каком кладбище похоронен мой отец. Это оказалось на удивление просто. Тети Лиле мы сообщили, что пойдем прогуляться, а сами отправились на поиски.

Кладбище оказалось огромным. Открытое пространство, разделенное на отсеки, где ровными рядами стояли могильные плиты. В основном они были сделаны из белого камня, но изредка попадались серые и черные.

– И как мы здесь разберемся? – уныло спросила я.

– Пока не знаю, – ответил Рома.

Стоял тяжелый, неподвижный, молочно-матовый зной. Был конец сентября, но никаких намеков на снижение температуры или хотя бы облегчение жары пока не наблюдалось. Вдруг Рома сказал:

– Дождь будет.

– Смешная шутка, – угрюмо пробормотала я. – Только с моим еврейским счастьем в конце сентября в Израиле, да еще и в такую адскую жару, может быть дождь.

Мы бродили между могилами. Плиты, плиты, плиты… Имена, даты, короткие эпитафии. Под каждой из этих могильных плит хранилась история, которую не суждено было рассказать.

Измучившись от невыносимой жары и от бессмысленных поисков, мы сели на скамеечку, заботливо установленную в тени раскидистого кипариса рядом с душистым кустом розмарина. Это был настоящий оазис посреди унылого пейзажа. Мне показалось, что сейчас самое время помолиться, но молитв я не знала. Да и не нужны они были мне… Я молилась сама, своими словами, теми, что исходили из сердца и не были общими для всех.

Пока мы сидели, молочные тяжелые облака, висевшие под небом неподвижным грузом, почернели. Подул ветер. Сначала он принес облегчение, но с каждой минутой становился все сильнее и злее. Я не могла поверить своим глазам, но спустя еще несколько мгновений пошел дождь. Мы с Ромой, прижавшись друг к другу, смотрели на неровные, крупные капли, которые жалили нас, как укусы. Мы вздрогнули от удивления, когда рядом с нами раздался мужской голос:

– Вы, наверное, не можете отыскать могилу? – Мы обернулись. Рядом с нами стоял невысокий мужчина в черной кипе[60], и улыбался: – Я мог бы вам помочь.

– А вы тут все знаете? – спросила я.

– Ну, не все, – он снова улыбнулся, – но частенько здесь бываю.

Мы объяснили, какую могилу ищем и послушно пошли за ним. Пришлось еще долго плутать по кладбищу, дождь нещадно хлестал, мы промокли и продрогли, пока, наконец, подошли к могиле. Я прочитала имя покойного – Эдуард Ланцберг. Если бы я раньше знала это имя! Я бы… Я бы… Что бы я сделала? Ничего бы я не сделала. И ничего бы не изменилось. Я долго стояла над могилой. Рома и вежливый проводник не мешали мне. Слез не было. Я просто стояла и думала.

Дождь перестал. Выглянуло солнце с таким невинным видом, как будто и не было только что этого ошеломительного потока воды, обрушившегося на наши головы.

– Спасибо, – сказала я. – Я все поняла…

…В тот день, в конце сентября, она, как всегда, подняла мужа, умыла, покормила, помогла ему собраться на службу.

Истратов испытывал невероятную слабость. Каждое движение давалось с трудом, каждое слово исходило из его горла нехотя, как улитка из своего домика. Перед ним на широком столе орехового дерева лежала одна только бумага. Давно лежала, уже несколько месяцев. Стол был чистым, и лишь лист этот зловеще белел на полированном покрытии. На бумаге был напечатан список имен. Под номером два в списке была фамилия. Его фамилия! Что могло быть проще: поставить визу «разрешаю» и короткую, энергичную закорючку-подпись? Не мог. Рука отказывалась двигаться. Начальство в Москве негодовало, требовало немедленного решения. Присылало все новые разнарядки. Давно