Избранное - Белькампо

Из-за щекотливых деталей своего приключения она не посмела сказать правду.

— И вы никогда прежде не бывали в Амстердаме?

— Нет, я здесь в первый раз. — И тут же, указав на широкий эркер с видом на воду, оживленно, желая сменить тему разговора, и более раскованно, поскольку к ней обратились на «вы», добавила: — Он-то, наверное, и расположен над кормой. По пути сюда я подумала, как здорово в нем обедать, например возле острова Мадейра, а после обеда стряхнуть объедки в океан.

— Если хотите, можно расположиться там, — сказал офицер, почувствовав к ней симпатию. — Вам придется погостить у нас некоторое время, ведь, пока поднят флаг с изображением сердца, никто не имеет права ни подняться на корабль, ни покинуть его. Мы сейчас так же далеки от земли, как посреди Тихого океана. А если я наполню два бокала мадерой, то мы окажемся возле Мадейры, и ваша мечта станет почти реальностью.

И вот Элеонора уже беседует за бокалом вина с офицером в самом уютном уголке корабля, в уголке, освещением и красотой убранства больше похожем на будуар времен Людовика XV, чем на каюту голландского судна XVII века.

Она кое-как привела в порядок свою прическу и одежду, и под действием вина и оживленной беседы ее бледность и застенчивость сменились румянцем и уверенностью.

Взгляды их были устремлены на запад, на широкий разлив реки Эй и на две полоски суши, острова Рёйхоорд и Хоорн, а затем скользнули к югу, где за зеленеющими берегами виднелся коренастый силуэт харлемского св. Бавона.[116]

Во всех направлениях по реке сновали суда, каботажные, рыболовные, тьялки, лихтеры, ялы, шлюпки.

Как счастлива была Элеонора, что может исполнить свое страстное желание совершить экскурсию по этому музею под открытым небом, ведь ее недавний защитник, а теперь кавалер умел ответить на все вопросы. Он знал любую модель, любую техническую тонкость, знал маршруты, а нередко и какой груз везет то или иное судно, знал размеры шлюзов в Гауде и в Дордрехте. И о самом плавании, о силе ветра и сопротивлении воды он рассказывал так, что она как бы видела все собственными глазами и запомнила навсегда.

Пока он говорил, взгляд его часто скользил по ее мягкому, но энергичному профилю, однако ее глаза, неизменно направленные на предмет, о котором шла речь, лишь однажды поблагодарили его восхищенным и полным уважения взглядом.

Человек он был молодой, приятный, с густой шевелюрой, с ясным и живым взглядом, с усами, придававшими его лицу веселое выражение — выражение неистребимого оптимизма.

После третьего бокала он спросил:

— Не хотите ли осмотреть наш корабль?

— Конечно, очень хочу! Но не будет ли мне снова грозить опасность?

— Вы находитесь под моей защитой, и с вами ничего не случится. К тому же страсти, наверное, несколько улеглись. Правда, это и сейчас еще не детский садик.

— В провинции тоже приходится терпеть типов вроде здешних. Как они порой при этом надоедают, да еще кричат: «Мы тоже люди!»

— Знаете что, сначала мы спустимся на нижнюю палубу, совершим прогулку в утробе, как черви. Вот, смотрите, это — офицерский люк, через него можно попасть в любое подпалубное помещение; но сперва убедимся, не следит ли кто за нами, так как я не уверен, что капитан одобрит нашу затею.

Он присел за спинкой тяжелого кресла, скрывавшего люк от взглядов других офицеров, открыл его и быстро кивнул. По этому знаку Элеонора мгновенно и незаметно для остальных скользнула вниз, он следом за ней, и крышка люка над его головой снова опустилась.

С минуту они привыкали к полутьме (помещение освещалось лишь двумя узкими иллюминаторами), а затем для Элеоноры началась прогулка, которая могла бы подсказать Жюлю Верну тему романа о путешествии к центру Земли.

Из первого отсека, где хранились карты и инструменты, где мягко и таинственно поблескивала медь, где можно было увидеть глобусы, географические карты, карты морей и звездного неба, узкий трап и дверца вели в просторное помещение. Полутьму в нем прорезали лучи света, проникавшие сквозь застекленные иллюминаторы и отверстия в деревянном корпусе корабля.

Здесь Элеонора почувствовала аромат тропиков, опьяняющий аромат мгновенного расцвета и увядания, аромат, висящий над тропическими широтами по всей окружности земного шара. Они пробирались и протискивались между штабелями незнакомых ей товаров, прикрытых материей, листьями и стеблями, товаров, каждый из которых обладал своим особым запахом. Присев на какой-нибудь тюк, провожатый объяснял Элеоноре, что это за товар, где и как его добывают, давал ей понюхать растертый листок или стебель. Потом они очутились в боковом проходе, где шеренгой стояли пушки; через пушечные порты Элеонора заметила, что нацелены пушки на купеческие дома. Она споткнулась о пирамиду сорокафунтовых ядер, раскатившихся с глухим стуком.

— А не положить ли мне ядрышко в витрину вон той лавки? Где тут порох и фитили? — Дурачась, Элеонора взялась за поворотный механизм одной из пушек.

— Оставьте, барышня, на борту слишком много опасных игрушек. Советую вам пройти здесь на цыпочках, потому что вон там расположена крюйт-камера, способная всех нас отправить на небеса. Жалко было бы красивых девчонок.

Почтительно и осторожно прошла Элеонора мимо затаившейся опасности.

Хотя офицер все время был с ней наедине в полутемных помещениях и иногда на трудных участках пути протягивал ей руку, он не позволил себе ни одного несдержанного движения. Помня о той ситуации, в которой с ней познакомился, он старался вести себя хладнокровно.

Они вошли в провиантский склад, здесь рядами стояли кадки со шпигом и солониной, бочки с бобами и с квашеной капустой и пахло отнюдь не тропиками.

— Эти продукты давно следовало выкинуть, — сказала Элеонора, зажимая нос.

— Мы иной раз месяцами едим то, что и пищей-то грех назвать.

— Это так же противно, как балаганная толстуха на ярмарке, которая зарабатывает на хлеб, выставляя напоказ отложения прежде съеденного. — Элеонора внезапно разразилась смехом, загудевшим внутри пустых бочек.

Быстро покинув это не слишком эстетичное место, они по узкому трапу добрались до кубрика с подвесными койками и здесь впервые столкнулись с любовью. Оставив позади матросские койки, Элеонора и офицер очутились на средней палубе и с удовольствием вдохнули свежий воздух.

Первая вспышка любви к этому времени уже приугасла. Многие, угомонившись, весело поднимали за длинным столом бокалы и затягивали песни, не обращая внимания на любовные парочки вокруг. Не натолкнуться на парочки было немыслимо, так что Элеонора и ее провожатый долго не могли решить, в какую сторону двинуться.

— Я знаю куда! — воскликнула вдруг Элеонора. — Полезем по вантам на марс, благороднейшую часть корабля.[117]

Ее спутник невольно отпрянул, удивленный таким предложением из женских уст.

— Давайте! «Не колебаться, за дело браться», как говаривал профессор Баченбраузер. Я полезу первой. — И, тут же схватившись за вант-трап, стала подниматься по нему, ловко и уверенно, как белка. Офицер последовал за ней, словно мученик, куда менее ловко и быстро.

«Невероятно самостоятельное и взбалмошное существо, — думал он, — ничто ее не остановит».

Элеонора, взбираясь все выше и выше, не думала ни о чем. Поравнявшись с «вороньим гнездом», она ухватилась за его край и мигом очутилась внутри. Немного погодя и офицер сел рядом.

Теперь они скрылись от любого взгляда, скрылись от всего корабля, сидели в этаком двухместном небесном теле, у которого не было ни орбиты, ни вращения, — на прикрепленной к мачте неподвижной звезде.

Перед Элеонорой снова открылся Амстердам, но уже со стороны реки. Он был виден гораздо лучше, чем утром, целиком, со всеми своими кварталами, пронизанными сетью каналов, всюду меж угловатыми домами блестела вода, всюду вода и суша соединялись цепочками судов. Город напомнил ей гигантскую морскую губку.

Указывая на красное сердце, реявшее совсем близко от них, Элеонора спросила без всякого перехода, как спрашивают о том, что давно уже не дает покоя:

— Для чего вам такой обычай? Разве у матросов нет жен? Дома в городе полны женщин! Почему вы допускаете подобное на борту корабля?

— Я объясню, хотя все это не вполне для девичьих ушей. Видите ли, наши матросы холосты. Если я скажу вам, что больше половины экипажа не возвращается из столь дальних путешествий, вы поймете, что обзаводиться женами матросам не имеет смысла. Кто плавает на Восток, связан с жизнью так непрочно, что как бы и не считается живым. Поэтому на пристани их никто не встречает. А ведь и матросу нужен хоть кто-нибудь. Целый год он лишен всего, и какой же голод его обуревает. Нет, не голод. Неутоленная жажда. Вы сами в этом только что убедились. И если бы сейчас моряков с годовым жалованьем в кармане просто отпустили на берег, ничего хорошего не вышло бы, они бы оказались во власти женщин, и каких женщин! От всех заработанных денег наутро гроша ломаного не останется. Этого компания не хочет. Чтобы защитить моряков от них же самих, она ввела этот обычай. Нанимает женщин и организует их доставку. Когда матросы сойдут на берег, они по крайней мере будут уже владеть собой.