Взорванные лабиринты - Константин Фарниев

Если завтра вы представите мне протест, с которым будет согласно большинство рабочих города, я отправлю его в Центр. Пусть руководство знает, что вы готовы без его санкции возобновить забастовку. Мы соблюдаем форму, понимаете.

— Завтра будет у тебя! — хлопнул по столу худой, почти прозрачной ладонью Омей.

— И со всеми подписями, — добавил металлист.

— Идет! — поднялся Лори. — Я буду ждать.

Распрощавшись на улице с Омеем и его товарищами, Соримен остановил такси и назвал адрес профессора Гинса. За семь новогодних дней он всего дважды встречался с ним.

Разговор в кафе ободрил Соримена. Омей и его товарищи будут заниматься тем же, чем уже занимаются Дюк, Дафин, Лобби, Ривенс, Бон Гар и остальные ближайшие помощники Лори.

Соримену было известно, что такая работа проводится сейчас по всей стране. Компартия прилагает все усилия, чтобы возобновить так хорошо начавшуюся забастовку, стараясь, однако, не доводить дело до открытого разрыва с Центром. В сложившейся ситуации Центр был небходим коммунистам, тем более, что в руководстве его тоже идет острая борьба между правой и левой фракциями.

Марта искренне обрадовалась приходу Соримена.

— Проходи, проходи, Лори, дорогой, — широко улыбнулась она. — Тони второй день не в своей тарелке.

— Что-нибудь случилось? — насторожился Соримен.

— Ничего особенного, — махнула она рукой. — Просто он со вчерашнего дня не выходит из своей библиотеки.

Лори, не торопясь, снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку и с улыбкой глянул на Марту.

— Не хочет ли он заработать еще одну Большую премию?

Соримен стал перед зеркалом и провел расческой по жидкой пряди седых волос, едва прикрывавших порядком облысевшую переднюю часть головы.

— Совсем постарел ты, Лори, — с грустью заметила Марта.

— Что делать, Марта, — вздохнул Лори. Годы идут, и они не очень щадят таких, как я.

Он взял Марту под руку и пошел с ней в сторону библиотеки.

— Ты бы пришел с женой, дочерьми. Не помню уже, когда видела их.

У Лори было две дочери — обе студентки Гинса.

— Время не то, Марта, чтобы по гостям ходить. Так чем занимается твой муж?

— Уголовным кодексом, — коротко ответила Гинс.

Соримен резко остановился.

— Шутишь?

— Нет, Лори, правду говорю, Штудирует юридическую литературу. Ноге лучше, и он опять собирается что-то предпринять.

Соримен подошел к двери библиотеки и одернул мешковато сидевший на нем пиджак.

Марта заметила. Все-таки Лори уважал ее мужа. Соримен помедлил, потом тихо постучал.

Гинс поднял голову на стук, обрадовался.

— Заходи, Лори, заходи! — воскликнул он.

Соримен осторожно опустился в кресло и огляделся.

В библиотеке он, в самом деле, не был давно.

Гинс сидел в кресле.

— Как дела? — кивнул на его раненую ногу Соримен. — Еще не ходишь?

— С костылем.

— Говорят, ты здорово сдружился со столичным инспектором, — спросил Лори.

Гинс удивленно вскинул голову.

— А ты откуда знаешь?

— Марта говорит, что в юристы переквалифицируешься, ну я и решил, что инспектор перевербовал тебя в свою юридическую веру.

— А-а-а, все шутишь. Инспектор мне нравится — он толковый парень, а юридическая литература нужна для одного дела.

— Какого, если не секрет?

Гинс помолчал. Он давно уже испытывал неловкость перед Лори за то, что держит от него в секрете обстоятельства, связанные с профессором Фэтоном. Лори имел право на его полное доверие, и Гинс рассказал бы ему, если б не боялся, что тот использует сенсационные обстоятельства в своей коммунистической политике.

— Понимаешь, Лори, у меня есть очень хороший повод крепко стукнуть, например, по генералу Куди.

— Куди?! — изумился Соримен.

— Вот именно. Послушай.

Гинс рассказал, каким образом думает он «крепко стукнуть по генералу Куди».

Лори его идея пришлась по душе. В самый разгар обсуждения деталей плана Гинса Марта позвала Лори к телефону.

Звонил Дюк. Короткий разговор с ним заставил Лори сразу покинуть Гинсов.

Шэттон уже ждал внизу. Товарищи из гарнизона передали экстренное сообщение: генерал Куди начал формирование какой-то особой дивизии, лично занимаясь зачислением в нее солдат и офицеров. Отбираются только профашистски настроенные офицеры, нижние чины и головорезы, служившие в наемных войсках за пределами Арании. Есть подозрения, что генерал готовит ударную колонну для антиправительственного выступления.

Соримен и Дюк помчались в штаб вооруженных отрядов — в домик железнодорожника.

У Яви в деле по-прежнему ничего не изменилось. Пул Вин продолжал оставаться на вилле. С наступлением темноты инспектор отправил, в помощь Котру патрульную команду, приказав начальнику патруля не особенно скрываться от хозяина виллы. Пусть он знает, что вилла обложена со всех сторон и что уйти из-под контроля полиции уже невозможно.

Местный детектив, наблюдавший за Райном, докладывал, что полковник развил кипучую деятельность, выполняя распоряжения генерала.

Райн сейчас мало интересовал инспектора. На данном этапе расследования он не мог дать ничего нового здесь, в городе. Если Пул Вин пренебрегает им, значит, он в деле фигура случайная. Но все-таки упускать его из поля зрения не следовало. Яви связывал хлопоты Райна с глухими намеками в вечерних выпусках газет на то, что отношения между Президентом и генералом Зетом обострились до предела и что это может привести к конфликту между армией и правительством.

У Яви уже рябило в глазах от газетных полос. Он отшвыривал газеты в сторону, а потом снова обращался к ним, потому что это была единственная возможность убить время.

Прочитав пространный некролог о смерти банкира Эгрона, Яви снова вспомнил дело Роттендона, в котором Эгрон сыграл роль главного тарана против инспектора. Именно Эгрон первый заговорил о том, что Яви следует привлечь к уголовной ответственности за клевету в адрес Роттендона и необъективность при расследовании дела.

Некролог вызвал в душе инспектора слабое удовлетворение, за которое ему тут же стало стыдно. Недостойно радоваться чужой смерти, тем более, что мертвые всегда правы.

Инспектор обратил внимание и на другой материал, имевший отношение к Эгрону. В короткой информационной статье сообщалось, что смерть Эгрона наступила от разрыва сердца, которому предшествовало сильнейшее нервное потрясение. Далее корреспондент сообщал, что, по словам личного камердинера банкира, Эгрона «убил экстренный выпуск «Эпохи».